Змееборец - Игнатова Наталья Владимировна. Страница 4

Велик был соблазн немедленно перерезать горло слишком опасной добыче.

Вместо этого Краджес вытер окровавленную ладонь о дорогую рубашку купца, пнул его напоследок под ребра – показалось, что по дереву пинал – и приказал связать покрепче.

– Я решу, что с тобой делать, – пообещал он, – и тебе это не понравится. А кухней нашей ты, коли такой гордый, все равно побрезгуешь, так что и жратву на тебя переводить не стоит.

* * *

Часом позже Краджес сидел во главе длинного стола, отхлебывал пиво из кружки и слушал оживленный говор вокруг. Парни радовались удаче. Такая нечасто идет в руки. С одного купца взяли денег больше, чем с иного каравана. А караваны, они, как известно, охраняются.

Ну, взяли. Головной боли с этакой радости больше, чем прибыли.

Серпенте Квирилльский, имя громкое, человек странный. Снять с него голову, и Десятиградье обязательно обидится. Да и гномы, наверное, рады не будут. Про гномов рассказывают, что кто с ними задружился, за того они сами с кого хочешь голову снимут. Королеве такие дела не по нутру придутся. Это с одной стороны. С другой – деньги. Впрочем, никто не мешает и деньги взять и башку снять. Но зачем, спрашивается, понесло такого большого человека в Загорье, да еще в одиночку, да еще с драгоценностями, что самой королеве подарить не зазорно?

А костюм у него в сумках седельных такой, что не только к королеве, к императрице готской на прием явиться можно.

Меч ему, значится, отдать, и отпустить. Остальное берите, не жалко, мол. Что ж это за меч такой, сказочный, а? Не в сказке ведь, взаправду видел Краджес неяркий серебристый блеск. Тоже гномы? Про них разное рассказывают, кто им глянулся, тому и камни самоцветные будут, и золото, и удача во всех делах. Может, и оружие гномье? Если правду говорят, что Серпенте им душу продал, так почему нет?

Спешит куда-то Серпенте Квирилльский, торопится, с подарками или без, дело десятое, лишь бы успеть. Что за дела у него в Загорье? Что здесь нужно этой хитрой бестии, которая, похоже, нынче сама себя перехитрила?

Непонятно. Одно только ясно: не надо было ножны ковырять. И меч доставать не надо было. В колдовство Краджес не верил, но в существовании гномов не сомневался ни один обитатель предгорий, и в этом атаман не был исключением.

Он вспоминал бешеный взгляд черных глаз, звериный оскал и нечеловеческий рык. Он не знал языка, на котором заговорил купец, разозлившись, но подозревал, что это – родной язык мастера Серпенте. И откуда же он родом, в таком случае? За какими горами, за какими морями живут люди, которые не говорят, а рычат и шипят как дикие звери?

Сейчас атаман жалел, что так мало знает об опасном пленнике. Вообще, сидя здесь, у выхода с Северного перевала, он обязан был не только ловить всех, кто покажется ему подозрительным, но и собирать все слухи и сказки о любом из десятиградских граждан или готских подданных, чье имя было достаточно громким. Это всегда казалось блажью Капитана, а вот, поди ж ты, пригодилось бы сейчас, да взять негде.

Кстати, если уж случилось так, а не придержать ли здесь купца, до приезда Капитана. Он сейчас самолично все отряды объезжает, будет здесь уже завтра, вот и получит подарочек. Пускай сам думает, что с ним делать.

…Мастеру Серпенте совсем не улыбалось провести ночь в душной, вонючей землянке. Уж лучше под дождем. Лучше насквозь промокнуть, чем задохнуться. Но его мнения никто не спрашивал. Связали по рукам и ногам да затолкнули внутрь, так что купец просто скатился по земляным ступенькам, и растянулся на сыром полу… Должен был растянуться. Человек ведь не кошка, не может же он, связанный, на ноги приземлиться.

На ноги – не может. Серпенте, кувыркнувшись через плечо, упал на колени. Быстро огляделся, убедился, что в землянке пусто, и встал, брезгливо передернув плечами. Кошка – не кошка, но грязи он не любил совершенно по-кошачьи. И пахло здесь… ожидаемо. Да. Землей, сыростью и старыми портянками. Низкий свод заставлял пригибаться: в землянке, наверное, и человеку среднего роста было бы тесновато. Недовольно фыркнув, Серпенте шевельнул связанными за спиной руками… и прыгнул, сложившись чуть не пополам. Через кисти рук, как через скакалку.

Так что там с кошками? Что они могут, такого, чего человек бы не смог?

– Не будем спешить, – тихо пробормотал Серпенте, усаживаясь на деревянные нары, – куда нам спешить, правда?

Как будто в ответ на его слова, из-под кружевной манжеты выглянула змеиная голова. Блеснули глаза-бусинки.

– Не сейчас, – десятиградец подпустил в голос строгости, – сейчас – отбой.

Деревянный змей послушно вернулся на свое место на плече хозяина.

Серпенте поднял руки, изучая кожаные ремни на запястьях. Сморщил нос, словно от пут пахло как-то особенно гадко. Примерился, и одним движением перекусил прочную кожу. Кусок ремня он тут же брезгливо выплюнул, стряхнул путы и потер запястья. Срез был чистым, как будто над кожей потрудились не зубы, а острый нож.

– Зеш, – прошипел купец, снова сплевывая, – в какой дряни они это выпачкали?

Обращался он, по всей видимости, к браслету, других собеседников не было. Не дождавшись ни понимания, ни сочувствия, Серпенте стал распутывать узлы на ремнях, связавших его щиколотки. Он по-прежнему брезгливо морщился, но был доволен уже тем, что больше не нужно кусать ничего неприятного.

Часовые, дежурившие у входа в землянку, сменялись одновременно с постами, охранявшими лагерь. Каждые три часа. А два раза в час все посты проверял начальник караула. Трудно поверить в то, что у разбойников возможна такая дисциплина. Еще труднее поверить в разбойников, которым небезразлична внешнеполитическая ситуация, и взаимоотношения Загорья с сопредельными державами.

Милые парни, простые, как кусок мыла, а, мастер Серпенте? А уж одежка чего стоит! Кто ж им такую спроворил, скажите на милость? И не бесись ты так, незачем. Гнев редко бывает полезным, а уж в твоем положении от него и вовсе одна беда. Терпение, мастер, терпение – вот истинная добродетель. До тех пор, пока не придет пора свернуть шею тийсашкирх [2], посмевшему оскорбить тебя. А время придет, ждать осталось недолго, вот и подумай, пока ждешь, чем, кроме убийства стоило бы здесь заняться.

Может, воспользоваться ситуацией, быть паинькой и выведать у тийсашкирх побольше сведений о его начальстве, о тех, кто отдает приказы, снабжает деньгами и оружием? А, может быть, сделать так, чтобы паинькой стал он сам? Да нет, не стоит оно того. Даже если бородатый атаман что-то и знает, тратить на него время нет ни желания, ни возможностей. Книга из королевской библиотеки – вот, что важно. А все прочее – суета сует. Вот если книжку добыть не удастся, тогда, конечно, придется вновь обратить свой взор к делам мирским.

Даже думать об этом не хочется.

По возможности удобно устроившись на жестких нарах, мастер Серпенте ожидал, когда ночь приблизится к утру.

* * *

Вспыхнули в темноте два ярких, белых огонька. Тихий шелест. Такой же тихий смешок.

– Пора, – шепот тише, чем вздох.

Деревянный браслет соскользнул по руке, обвил запястье. Серпенте бесшумно поднялся к двери и прислушался, отведя руку с браслетом так, как если бы собирался метнуть нож.

Снаружи было тихо. Сонная, тяжелая тишина, она наползает перед утренним туманом, глушит звуки, притупляет чувства, давит на сердце. Однако часовые не спали, даже не дремали, они лишь немного утратили бдительность, как раз настолько, насколько это допустимо, если знаешь, что пленник вел себя тихо всю ночь. Если уверен, что тот, кого ты сторожишь, надежно связан, и наверняка спит сейчас, досматривая десятый сон. Если видишь, какой толщины бревно подпирает дверь землянки.

Серпенте на секунду прикрыл глаза, и глубоко-глубоко вздохнул. А потом резко, всем телом ударил в прочную, тяжелую дверь. Две толстые доски сломались с громким треском. И из пролома прямо в лицо изумленному часовому вылетела змея. Гибкое змеиное тело, жесткое, шершавое как еловая веточка, сдавило горло, не позволяя крику вырваться из гортани. А через пролом, продолжением кошмара, подобно змее гораздо больших размеров, выскользнуло существо, рассмотреть которое часовые просто не успели.

вернуться

2

Акулья кишка, полная акульего дерьма (заролл. приблизительный перевод) – ругательство и один из самых уничижительных эпитетов