Кирин (СИ) - Мазуркевич Наталья. Страница 10

Я сползла с кровати, быстро пересекла комнату, оказалась в ванной и рывком сняла полотенце.

Крика не было, я просто не могла говорить: голос отказал.

Пепельный блонд. Проклятый пепельный блонд. Как у Хеля, как у наследника, как у императора и… как у меня.

Не веря тронула прядь, потянула вниз, пока не стало больно. Да, никакой ошибки. Это были мои волосы, мой цвет и доказательство принадлежности к семье. Самой могущественной семье в империи. Но почему мне никто не сказал? Ведь прошло столько времени с моего рождения. Ведь…

— Рин, ты где? Ты в порядке? — крик раздался в комнате, и до меня долетел только глухой отголосок. — Рин?!

Шум приближался, пока с той стороны не рванули дверь. Рванули и застыли на пороге. Я обернулась к вошедшему и автоматически сделала шаг назад. Не выдержала и разрыдалась. Было больно и пусто в груди. Как же тяжело.

Хель оказал рядом слишком быстро, но я не обратила внимания. Просто в одно мгновение он меня обнял, прижал к груди и медленно принялся гладить по голове. Я плакала, а он стоял и гладил. Терпеливо, заботливо, очень бережно и так приятно.

— Спасибо, — шепотом поблагодарила я, едва кончились слезы. Поток кончился сам, так же внезапно, как и начался, оставив после себя немым укором мокрую рубашку юноши.

— Успокоилась?

— Почти, — охрипшим голосом призналась я.

— Ничего. Пройдет. Бывало и хуже, — постарался улыбнуться Хель, но даже проучившись до выпускного курса, он не смог овладеть искусством искренней улыбки. Хотя… на то она и искренняя, чтобы не поддаваться лицедеям.

— Хуже? — любопытство все же пересилило.

— Да, иногда цвета оказывались темнее, чем изначально и тогда… Тяжело остаться без семьи, когда привык к ее поддержке.

— А наоборот?

— А наоборот сама узнаешь. Если захочешь, — последнее он сказал особенно серьезно.

— Я… ты не откажешься… ведь… — Было страшно потерять его, только обретя. И ребята… Что они скажут? Как отнесутся? Посчитают, что обманывала, что играла их чувствами? От этих мыслей защипало в носу, предвещая очередной поток.

— Тс, и так глазки красные. — Хель взъерошил мне волосы и все же улыбнулся. Горько, но даже от его попытки утешить стало теплее.

— Совсем некрасивая?

— Очень красивая, — оспорил юноша.

Он взял меня за руку и вывел в спальню, посадил на кровать, а сам сел на пол напротив. Хель молчал, а я не знала, что говорить, и решила просто не мешать думать. Он старше и лучше осведомлен о высших слоях. Но один вопрос у меня был, и когда тишина стала поистине пугающей, я его задала, пытаясь разбить отчуждение, которое с каждой минутой становилось все ощутимее.

— Почему ты пришел?

Хель непонимающе уставился на меня, и пришлось повторить. Только со второго раза он расслышал вопрос. Улыбнулся и, поднявшись, уселся рядом, толкнул, чтобы я смотрела снизу вверх и мрачным шепотом, в котором смеха было больше, чем темноты, сказал:

— Одна нехорошая маленькая девочка не ответила на мой вызов. Заставила поволноваться.

— Прости.

— Неважно, — отмахнулся Хель. Краем глазом задел прикроватный столик, где каким-то образом оказалось письмо, и напрягся. — Я взгляну?

— Да.

Повторять не пришлось — письмо перекочевало в руки юноши мгновенно. Я с тревогой и надеждой следила за ним: может, он поймет больше моего? Расскажет мне хоть немного больше о матери?

— Это все?

— Еще вот, — протянула ему руку, открыла панельку и дала прочитать письмо. — Что мне делать?

— Отдыхать, — выдохнул Хель, дочитав послание до конца. — Все остальное за пределами наших возможностей.

— Отдыхать?

— Да, ложись спать. Я вернусь утром и скажу, что мы будем делать. И не бойся, я своих не бросаю. Никогда. А с тобой мы не просто свои, а, судя по всему, семья.

— Спасибо.

Хель кивнул и медленно вышел. Не знаю, что он сказал остальным, но до самого утра никто меня не тревожил.

В коридорах школы царило оживление. Да, это был их день, день учеников. Уже завтра, с самого утра, они наденут форму — свою для каждого года обучения, вновь окунутся в правила, начнут жить от задания к заданию, пытаясь затаиться во время проверки. Получится не у всех, но на то удача и непостоянна. А сегодня это был их день — день свободы.

Хель натолкнулся на компанию знакомых, но даже не махнул им рукой. Не время для забав и не место. Ему необходимо было подумать. Кирин, странная девочка, попавшая в искусства без каких-либо видимых на первый взгляд оснований. Кирин, его так внезапно появившаяся подопечная, удивительно трогательная в своем непонимании и попытках разобраться, в своем смущении и страхе. Кирин — его сестра?..

Хель знал по меньшей мере трех кандидаток в ее матери, если Кирин — дочь императора, если нет — кандидатур оставалось всего две. С одной он был знаком, другая… о другой не принято вспоминать. Нет, он понимал, что сам разобраться не сможет, но идти к отцу? Стоила ли новая знакомая таких усилий? Хель зло прикусил губу. Знакомая? Нет, она его семья. Однажды приняв, он не будет от нее отказываться. Даже если сам император запретит. Даже если… хотя как раз из-за императора он проявит больше стараний. Идти наперекор отцу стало в некотором роде делом чести для принца.

Дэйну не спалось. Он слышал крик Кирин, видел, как к ней пришел Хельдеран, запер дверь и остался больше чем на час. А после школьный принц запретил ее тревожить, запретил даже заходить. Дэйн подчинился: ссориться с Хельдераном в первый же день — он не самоубийца. И пусть Димитрия не было на горизонте, никто не мог поручиться, что тот не появится за его спиной в следующий миг.

Убедить Тордака остаться в комнате было довольно просто: знакомые не первый день, здоровяк всегда слушал более тонкого и гибкого коллегу, предпочитая перекладывать ответственность на него. Идеальный исполнитель для всех видов поручений, чем Дэйн пользовался, покровительствуя выходцу из не самых благородных семей столицы.

Но все же, несмотря на внешнее спокойствие, Дэйн волновался. Не нравился ему интерес принца к члену его, Дэйна, команды. Пусть куратор, но подобная забота — примчаться в первый день — больше напоминала семейную обеспокоенность, чем долг старшего товарища. Кураторство как институт создавалось больше к выгоде старших, обретавших в лица подопечного верного слугу, здесь же и подавно не было следов подчинения, скорее забота. А в купе с поведением Красса… девчонка не из простых. Неужели императора или наследника? Это требовалось обсудить с отцом.

Зал перемещений был пуст: никто из преподавателей не стремился вернуться в столицу в тот же день, что прибыл на место службы, и Хель их понимал. Ему саму было до красности жаль уходить из школы во дворец даже на пару часов и, если бы не веская причина, он остался бы у себя, сыграл с Димитрием во что-нибудь или присоединился к празднику в общем для всего курса холле. Но причина имелась, и прикоснувшись рукой к арке — пустой формальности, которая, впрочем, придавала шарма залу, активировал переход. Подобное мог сделать любой член императорской фамилии с нужным доступом, и у принца он был.

Дворец не спал никогда, и это утомляло. Хель поморщился, снова оказавшись здесь. Опостылевшая за каникулы твердыня вновь принимала его в свои стальные объятия.

— Хель, дорогой, ты уже вернулся?

Как на заказ в зал — двойник школьного — заглянула ее величество императрица. Седьмая, как ее звали. Имя запоминали только самые незначительные сеньоры, более знатные прекрасно осознавали, что уже скоро место Седьмой займет Восьмая, а там и до Девятой недалеко. Уж лучше наладить отношения с наследником, чем заниматься сотрясением воздуха с женой императора.

— На пару минут, — неохотно откликнулся юноша. — Где отец?

— Его величество у себя. Если желаешь, я могу…

— Я сам, — оборвал ее Хель и, не оглядываясь, прошел мимо. Как зло прищурилась ему вслед Эрика, юноша уже не видел. Да и обратил бы он внимание на неудовольствие бывшей фаворитки? Вряд ли.