Култи (ЛП) - Запата Мариана. Страница 4

Я буду. Я буду помнить.

И Дженни, Дженни будет помнить, особенно если когда-нибудь найдет запись. А она найдет, я не сомневалась. И, вероятно, уже просматривала сайты со всеми подборками по тегу #ПровалНедели, пытаясь найти видео с Сал Касильяс.

— Может, ты перестанешь смеяться? — рявкнула я в трубку, когда она уже не могла остановиться.

Дженни засмеялась еще громче.

— Однажды перестану!

— Я вешаю трубку, засранка.

Раздался громкий смешок, за которым последовал еще один, а затем и вовсе раздался взрыв смеха.

— Дай... мне... минутку, — прохрипела она.

— Знаешь, я позвонила тебе, потому что ты самый лучший человек из всех, кого я знаю. Я подумала: «Кто же не станет надо мной глумиться?». Дженни, моя дорогая Дженни не будет. Большое спасибо.

Она ахнула, а потом рассмеялась еще громче. У меня не было сомнений в том, что она вновь прокручивает в голове мой рассказ. Дженни наслаждалась комизмом ситуации, и я ее понимала, это ведь не она опозорилась перед СМИ.

Я убрала телефон от уха и поднесла палец к красной кнопке, представляя, как вешаю трубку.

— Ладно, ладно. Теперь я в порядке. — Она сделала эти странные дыхательные упражнения, чтобы успокоиться и окончательно прийти в себя. — Ладно, ладно. — Странный свистящий звук вырвался из ее носа, продлившись буквально долю секунды. — Ладно. Значит, он так и не появился? Они сказали, почему?

Култи. Он во всем виноват. Ладно, вру. Это была моя вина.

— Нет. Они сказали, что у него какие-то проблемы с транспортом или что-то в этом роде. Поэтому заставили нас с Гарднером провести пресс-конференцию самостоятельно.

Сейчас самое время для воображаемых рыданий.

— Все это довольно подозрительно, — сказала Дженни почти нормальным тоном. Почти. Я уже представляла себе, как она зажимает нос и убирает трубку подальше от лица, чтобы посмеяться. Засранка. — Держу пари, он завтракал и просматривал в интернете рекламные ролики со своим участием.

— Или рассматривал старые кадры, критикуя себя.

— Или пересчитывал в коллекции часы со своим именем... — Сколько себя помню, Култи всегда был официальным лицом разных брендов часов.

— Вероятно, он сидит в барокамере и перечитывает статьи о себе.

— Вот это была отличная шутка, — засмеялась я, остановившись только тогда, когда телефон дважды пропищал. На экране высветился длинный номер, начинающийся с плюс пятьдесят два, и мне потребовалась всего секунда, чтобы понять, кто звонит. — Эй, мне нужно идти, звонит твой лучший друг. Увидимся на тренировке в понедельник.

Дженни рассмеялась.

— Ладно, передавай ему привет от меня.

— Обязательно.

— Пока, Сал.

Я закатила глаза и улыбнулась.

— Увидимся. Береги себя, — сказала я, прежде чем нажать на кнопку и ответить на входящий вызов.

Не успела вымолвить и слова, как мужской голос на другом конце линии произнес:

— Саломея.

Боже. Он серьезно. То, как сдавленно и нечетко он произнес «Сало-мея», вместо обычного «Сал», натолкнуло меня на мысль, будто я разбила что-то бесценное. Никто никогда не называл меня полным именем, не говоря уже о моем отце. Возможно, только в моменты, когда он был серьезен и говорил по делу... Например, когда пытался надрать мне задницу, потому что мама решила, что я сделала невероятную глупость, и хотела, чтобы он с этим разобрался. Однажды, когда мне было пятнадцать, я подралась во время матча, и меня вышвырнули. На самом деле, отец никогда не наказывал меня всерьез. Все его представление о дисциплине сводилось к выполнению множества работы по дому. А когда мамы не было рядом, он даже втайне похвалил мой удар.

Поэтому, когда папа продолжил и сказал:

— Это сон? Может, я сплю? — я не смогла удержаться от смеха.

Я откинула одеяло с лица, чтобы поговорить с ним. И первое, что сказала ему, было:

— Нет. Ты просто сумасшедший.

Он и был сумасшедшим. «Безумно влюбленный», — как шутила мама. Будучи абсолютным футбольным снобом, мой отец, как и большинство иностранцев, не уважал американский футбол, если только дело не касалось меня или брата. Или Рейнера Култи, также известного как «Король» для фанатов и «Фюрер» для тех, кто ненавидел его до глубины души. Папа любил повторять, что не может не симпатизировать ему. Култи был слишком хорош, слишком талантлив, и большую часть своей карьеры играл в любимой команде отца, за исключением двухлетнего пребывания в «Чикаго Тайгерс». Кроме того, у папы было четыре разных типа футболок: каждого клуба, за которые играл Эрик, я, мексиканской национальной команды, и, собственно, Култи. Само собой разумеется, футболку Култи он носил чаще, чем наши с братом, но я не принимала это близко к сердцу.

Вот так мы втроем, за исключением мамы и младшей сестры, часами напролет могли наблюдать за играми Култи. Те из них, что не могли посмотреть лично, записывали на видеокассеты, а после — на DVD. Я была достаточно впечатлительна, поэтому ста восьмидесяти сантиметровый немец смог оказать на меня столь огромное влияние. Конечно, мой брат Эрик играл в футбол с тех пор, как я себя помнила, но влияние Култи было иным. Именно оно, как магнетическая сила, притягивало меня к полю изо дня в день. И именно оно заставляло меня тащиться за Эриком при каждом удобном случае, потому что он был лучшим игроком из всех, кого я знала.

Просто так сложилось, что папа во всем поддерживал меня, тем самым лишь подогревая мое поклонение герою.

— Я ел, когда в дом вбежала твоя кузина. — Родители гостили у моей тети в Мексике. — И велела мне включить новости.

Он знал…

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Я не могла! Нам нельзя было ничего разглашать, пока все не станет официально, да и узнала я об этом как раз перед тем, как они заставили меня проводить пресс-конференцию.

Последовала пауза. Отец задыхался от волнения. Он вполголоса пробурчал что-то, похожее на Dios mio (исп. Боже мой).

— Ты давала интервью на пресс-конференции? — спросил он тихим шепотом. Отец не мог в это поверить.

Он этого не видел. Слава Богу.

— Все прошло настолько плохо, насколько ты можешь себе представить, — предупредила я.

Папа снова замолчал, обдумывая и анализируя мои слова. Видимо, он решил на время забыть о моих провалах перед камерой, прежде чем спросить:

— Это правда? Он твой новый тренер? — Отец задал этот вопрос так нерешительно, так медленно, что, если бы могла полюбить своего отца еще больше, что невозможно, я бы полюбила.

Не знаю почему, но я вдруг вспомнила свою тетрадь со второго курса, на которой был изображен Култи. М-да.

— Это правда. Он будет нашим новым помощником тренера, поскольку Марси ушла.

Хрипло выдохнув, отец пробормотал:

— Я сейчас упаду в обморок.

Я расхохоталась еще громче, пока не захотелось зевнуть. Мне не спалось, поэтому смотрела марафон британских комедий на «Нетфликсе», пока не нашла в себе силы позвонить Дженни в Айову и рассказать, наконец, всю историю. Я знала, что уже почти полночь, а это намного позднее обычного старушечьего времени, в которое я готовилась ко сну. Я ложилась спать в десять. Или в одиннадцать, если действительно разгуляюсь не на шутку.

— Ты просто королева драмы.

— Твоя сестра — королева драмы, — проворчал он.

Отец не хотел менять тему.

— Ты ведь не врешь? — Он продолжал говорить по-испански, и под «говорил» я имею в виду, что он больше задыхался, чем разговаривал.

Я застонала, стягивая с себя простыню.

— Нет, папа. Это правда. Черт побери. Мистер Кордеро — наш генеральный менеджер, тот идиот, о котором я вам рассказывала, — сразу же отправил электронное письмо команде, — объяснила я.

Папа на мгновение замолчал, единственным, что доносилось до меня из трубки, было его дыхание. У меня чуть не разболелась голова из-за его реакции. То есть, я нисколько не удивилась тому, что у него был свой собственный вариант панической атаки. Я бы подумала, что с ним что-то случилось, не веди он себя так, будто это один из величайших моментов в его жизни.