Копельвер. Часть I (СИ) - Карабалаев Сергей. Страница 17

— Вот уж нет, — отказался Уульме, ежась от такого предложения.

— Неужто ль трусишь? — подзадорил его Лусмидур, смеясь.

Они с Уульме были лучшими друзьями, и все его забавы были невозможны без смелого и отчаянного сына Мелесгарда. Однако он не мог не подразнить Уульме, ибо считал себя взрослым, а его еще ребенком.

Уульме гордо тряхнул своими пепельными волосами.

— В моем роду трусов отродясь не бывало, все смельчаки как один. На медведя в одиночку ходили.

Лусмидур захохотал.

— Я такое слышу чуть не каждый день. То от того, то от этого. Каждый верует, что он-то всем героям герой, и ни смерти, ни жизни не убоится.

— Вот уж и нет ничего здесь смешного! — воинственно осадил его Уульме. — О моих предках все известно на тысячу лет назад. Кровь их, словно вода, взрастила эти вековые деревья.

Лусмидур перестал смеяться, но вовсе не из-за того, что устыдился своих слов. Что-то было не так, что-то изменилось. Он напряженно прислушался к звукам леса.

— Слушай! — одними губами крикнул он Уульме.

Где-то далеко затрубил рог. Но не такой, каким обычно подзывали друг друга оннарские охотники, а другой, незнакомый.

— Рийнадрёкцы! — охнул Лусмидур. — Они здесь!

Он вскочил на ноги и в один миг оказался в седле.

Уульме успел схватить его коня за поводья.

— Стой! Куда же ты?

От хвастливости Лусмидура не осталось и следа:

— Нужно вернуться. Оповестить тех, кто остался! Рийнадрёкцы идут прямо на Угомлик!

Таков был их уговор с Мелесгардом. В Угомлике — родовом замке Уульме были воины, готовые к бою. Именно к ним должны были скакать во весь опор юные дозорные, чтобы успеть предупредить их об опасности.

— Стой! — повторил Уульме.

Внезапно он понял, что ему нужно делать. И от этого сразу стал пьян. Вот оно! То, о чем он мечтал сызмальства — настоящая опасность, где можно показать свою доблесть. Только глупец и трус сейчас побежит назад, под кров родного дома, а он, Уульме, вовсе не таков!

Он облизнул губы, которые враз высохли от волнения, и сказал:

— Я уведу их.

Лусмидур в ужасе вытаращился на него:

— Ты, верно, ополоумел от страха?

Но Уульме только мотнул головой.

— Не надо никого звать. Я смогу увести их. Я заведу их в самую чащу. Я поведу их к обрыву!

— Ты весь ум растерял, — сказал Лусмидур, который, хотя и не верил Уульме, но на всякий случай остановил лошадь.

— Вот увидишь! Жди меня здесь! — победно шепнул ему Уульме и, не успел еще Лусмидур опомниться, вскочил в седло, с силой нахлестнул коня и скрылся среди деревьев.

Он скакал напролом, ловко уворачиваясь от цепких веток, одним прыжком одолевая широкие ручьи и перескакивая толстые корни, торчащие из земли. Скакал туда, откуда нет-нет да и доносился звук неприятельского рожка. Словно смерч возник он перед рийнадрекским отрядом, продиравшимся через вековой лес.

— Я здесь! — закричал он и нахлестнул коня.

Рийнадрекцы, ожидавшие несметную рать, а, встретив всего лишь мальчишку, с криками поскакали за ним.

— Быстрее, Голенор! — понукал коня Уульме. — Ветром мчись!

А рийнадрёкцы уже скакали с ним чуть ли не вровень — еще шаг и самый близкий к нему всадник, размахнувшись, мог сбить его хлыстом. Подобравшись в седле, Уульме перескочил через большое поваленное дерево и победно присвистнул — он оторвался. Теперь его не достанут, а до спасительного обрыва уже было рукой подать — еще тысячу шагов и он станет настоящим героем, в одиночку одолевшим целый вражеский отряд.

Уульме так и не понял, что же случилось в следующий миг — преследователи его на полном скаку поворотили лошадей назад и во весь опор поскакали туда, откуда пришли. Уульме в растерянности остановился и тотчас же похолодел от ужаса — Лусмидур! Он остался один в черном лесу, поверив, что Уульме уведет отряд.

Юноша окаменел. Лусмидура нужно было предупредить, спасти! Но вот только как? Скакать ему придется в обход, и, как бы он ни торопился, все равно рийнадрёкцы успеют первыми. А если ехать следом за ними, то его заметят и убьют, и тогда он точно ничем не поможет Лусмидуру.

— Будь что будет, — в отчаянии сказал себе Уульме. — Держись, друг!

И он снова пустил уже взмыленного коня вскачь.

Обратный путь казался ему бесконечным, ибо ему пришлось дать крюк, а его верный скакун уже стал уставать, как он ни старался его подбодрить. Перед ручьем, который широко разлился, конь встал, словно вкопанный. Как ни уговаривал его Уульме, он не сделал и шагу.

Много времени прошло, пока юноша перевел коня через ручей.

— Держись, Лусмидур! Я уже скоро спасу тебя! — повторял Уульме.

Он безумной скачки у него закололо в боку, сбилось дыхание и занемели руки, крепко держащие поводья. Не доезжая сотни шагов до их с Лусмидуром места, Уульме спешился. Стараясь не наступать на ломкие трескучие ветки, он осторожно подобрался к тропинке и раздвинул листву. Никого не было — ни его друга, ни рийнадрёкцев, ни следов битвы. Он вздохнул: Лусмидур не стал его дожидаться, а отправился предупредить всех остальных. Значит, он жив.

Уже не таясь, юноша побежал дальше, туда, где должны были стоять остальные дозорные и куда направился Лусмидур. Даже если проклятые набежчики где-то рядом, то они ему не страшны. Он проскользнет мимо них и будет у своих, а там и сразится с ними, как настоящий воин.

И тут, ломая ветки и испуганно фыркая, из черни леса выскочил вороной жеребец с белой проточиной на лбу. Это был Уголек, Лусмидуров любимец. Увидев знакомого, Уголек опустил голову и потрусил вперед.

Уульме побежал за ним. Лусмидур жив, приговаривал он, позабыв от ужаса об оружии и о врагах, которые в любой миг могли напасть на него. Лусмидур, поди, просто выпал из седла, уверял себя Уульме, но сам же и не верил этому.

Всего лишь на два шага успел отъехать Лусмидур. Остро заточенный дротик рийнадрёкского воина, перебив лопатку, попал прямо в сердце юноши, оставив того лежать в изумрудной траве.

— Нет! — шепотом закричал Уульме, надеясь, что все это лишь ему снится.

До его ушей донесся глухой шум. Словно прибой налетел на скалы. Значит, рийнадрёкцы прорвались к Угомлику и сейчас, быть может, жгут, грабят и убивают его жителей и защитников. Над лесом полыхнуло красное марево. Угомлик горел, пожираемый огнем, словно ненасытным зверем, а Уульме сидел подле мертвого Лусмидура, бледный и замерзший, пустыми глазами взирая на черное небо и на далекий пылающий дом. Он погубил их всех. Он чуть не своими руками убил свою мать, братьев, слуг, крестьян и всех тех, кто теперь в полной власти врагов.

Даже слезы не текли из его глаз.

— Предатель! — звенело у него в голове. — Клятвопреступник! Ты обещал отцу, и ты нарушил данное тобой слово!

Он — хуже, чем убийца. Хуже, чем трус.

Всем своим сердцем Уульме хотел повернуть время вспять. Никогда бы он даже не помыслил ни о каких подвигах, а, лишь заслышав неприятельскую поступь, бросился бы назад в Угомлик.

Он мотнул головой. Может, и сон все это? Может, ему просто привиделись все эти ужасы, а на деле он крепко спит в своей постели и поутру проснется? И живым окажется Лусмидур, и не будет никакого набега рийнадрёкцев…

Но глумливая и жестокая правда вновь и вновь ударяла ему в голову: ПРЕДАТЕЛЬ! ПРЕСТУПНИК! Возжелал славы более чести и поплатился за это. Обрек всех, кто уповал на него, на страшную смерть. Предал отца, великого воина Мелесгарда, который так гордился своим сыном и всем ставил его в пример.

От этой мысли, что отец его ошибся в нем, Уульме безмолвно затрясся.

— Прости, отец! — прошептал он. — Прости, что обманул я тебя. Прости, что не стоил твоего доверия и любви.

Он вспомнил мать, теперь быть может, уже мертвую, ее глаза и звонкий голос. Она так любила его, баловала и все прощала. И всегда помогала. Сколько же она сделала для него, его мать. А он отплатил ей злом за добро…

— Прости меня, мама! — шептал Уульме, жалея и своих отца с матерью, и самого себя. — Прости, что породила на свет предателя да отступника.