Копельвер. Часть I (СИ) - Карабалаев Сергей. Страница 40

— Что ты сказал? — спросила девушка, потрясенная таким предложением.

— Без тебя мне нет жизни, — признался Вида, заглядывая ей в глаза. — Ты — мой свет. Я и встаю, и ложусь с мыслями о тебе, но сердце болит все сильнее.

— Ты хочешь жениться на мне? — переспросила Бьиралла, вставая и прохаживаясь по зале.

— Всем сердцем! — сказал Вида и, тоже вскочив, припал на одно колено. — Если ты согласишься, то я сделаю для тебя то, что не сделает больше ни один мужчина! Я взлечу в небо птицей! Я совершу столько подвигов, что их нельзя будет сосчитать, и все они будут славить твое имя! А ежели ты откажешь мне, то я… я… я пойду в лес, я отправлюсь на войну, я встречу врагов и пролью их кровь!

Бьиралла звонко засмеялась.

— Ты говоришь как мой отец, — заметила она. — Но мне не нужны твои подвиги. Зачем они мне? Отец мой — Перст этого окреста да друг самого господаря. Предки мои воздвигли Низинный Край своими руками. А богатства же у меня столько, что хватит еще на тысячу лет вперед.

Вида смутился. Он не знал, что еще предложить своенравной и избалованной деве.

— Я буду любить тебя до последнего вздоха. До тех пор, пока руки держат меч, глаза видят солнце, а сердце бьется в груди. Я никогда не заставлю пролить тебя ни единой слезы, не дам улыбке покинуть твое лицо, а глазам потухнуть от горестей! Я заслоню тебя от всего мира, я буду стоять стеной, горой! Я буду любить тебя так, как сами боги не могли бы любить!

Бьиралла перестала смеяться. Вида был первым из ее многочисленных воздыхателей, у кого хватило духу попросить ее руки, и эта напористость пришлась балованной красавице по вкусу. Этот Мелесгардов был вовсе не таким мямлей, как ей сначала показалось — любой другой бы на его месте лишился бы чувств от одной только мысли рассказать ей о своей любви.

— На мой век не отпущено страданий и слез, — самодовольно, но без должной страсти, сказала она. — Я рождена для счастья и веселья.

— Я знаю, — выдохнул Вида. — И я люблю тебя больше жизни.

Он подошел к ней и, позабыв обо всем, поцеловал. Жар, бушующий в его теле, перекинулся и на Бьираллу, и она охотно ответила на поцелуй.

— Прошу тебя, Бьиралла, — шептал Вида. — Стань моей женой!

— Я согласна, — ответила Бьиралла, выворачиваясь из его объятий.

Не сразу услышал Вида ее слова, а, услыхав, не сразу их понял. А когда понял, то от счастья позабыл свое имя.

— Только сначала испроси на то дозволения моего отца. — добавила Бьиралла и, тряхнув косами, выбежала из залы.

Ойка и Зора вдвоем сидели в Круглой зале. Ойка играла с котенком, которого летом Вида принес ей из Привалок и который за месяцы в Угомлике превратился в толстого гневливого кота, а Зора перебирала цветные бусины, отобранные, чтобы обшить платье для праздника весны.

Почти каждый вечер они сидели вместе, то рукодельничая, то сплетничая, то обсуждая важные новости, какими делился с женой Мелесгард. Сам хозяин обычно приезжал с объезда много позже, когда Зора уже была в постели, но не тушила свечу, поджидая мужа. А Вида и Трикке обычно не засиживались — были у них дела поважнее. Первый обычно пропадал у друзей-обходчих или же оставался ночевать у Игенау, а второй почти все время проводил в кузнице, где глядел на то, как плавят железо. Одна Ойка никогда не покидала Угомлика вечером, а если куда и уезжала, то всегда возвращалась засветло.

— Не могу я ночевать не дома, — говорила она.

Она любила Угомлик со всеми его обитателями так, как не любил его никто. Ойка знала в замке каждую трещинку, каждую щель. Величественный и суровый, Угомлик стал ей домом, ее крепью. Стоило Ойке покинуть замок, как тотчас начинала она себя чувствовать безродной бессемейной бродяжкой, одной-одинешенькой в этом мире.

— Вида совсем взрослым стал, — вздохнула Зора. — Даже я его не узнаю.

Ойка кивнула. Она, как и Зора, гордилась Видой, но старалась этого не показывать.

Словно услышав их, в Круглую залу вошел сам Вида. Щеки у него горели с мороза, а изо рта шел пар.

— Ох, и голоден же я! — объявил Вида вошедшему слуге. — Медведя бы целиком съел.

— Есть пирог, Вида, — вставила Ойка, спуская кота с колен.

— Можно и пирог, — кивнул тот, продолжая широко и довольно улыбаться.

— Светишься ты словно луна на небе. Что случилось? — спросила Зора.

Тут Вида, чуть покраснев да замявшись, выпалил так, будто боялся, что потом передумает:

— Я надумал жениться!

Зора так и ахнула. Одно слово — сын. Разве будет он советоваться с матерью и отцом? Поди, а сам все знает, да и успел уже найти себе девицу по сердцу.

— И кто же она? — спросила она.

— Уговорился я с Бьираллой. К весне поженимся.

— С Бьираллой? С Перстовой дочкой? — спросила Зора, не веря своим ушам. Меньше всего на свете ожидала она услышать это имя.

— C Бьираллой, — сияя, подтвердил Вида.

— Но ведь ты ее совсем не знаешь! Да и рано еще в твои годы о женитьбе думать!

Вида, задетый такими словами, с вызовом ответил:

— Я знаю, что люблю ее всем сердцем. И мне этого довольно!

И он вышел, гордо подняв голову.

— С Бьираллой, — прошептала, как в бреду, Ойка.

Она посидела еще немного вместе с Зорой, отвечая невпопад на ее вопросы и рассеянно кивая, а потом, сославшись на усталость, отправилась к себе. Оставшись одна, Ойка, уже не сдерживая рыданий, сползла с тюфяка на пол. С самого первого дня, когда она увидала вместе Виду и Бьираллу, то поняла, что ждать им беды. Надменная хозяйка Аильгорда уже принесла разлад, поставив Виду против родной матери, а что будет, когда она женой войдет в Угомлик?

А Вида, дождавшись отца, рассказал ему о своем уговоре с Бьираллой.

— Промеж нас любовь, — заверил он Мелесгарда. — Да такая, какой не видывал свет.

Мелесгард очень обрадовался этим вестям. С Перстом они были давними друзьями, почти братьями друг другу, с малых лет вместе и играли, и учились охотничьей премудрости и воинскому умению, вместе ходили в лес на обход, вместе защищали границы Низинного Края. А теперь и вовсе станут друг другу кровной родней. Как тут не обрадоваться?

— Только мать не шибко-то рада, — заметил Вида, мрачнея.

— Это любая мать так, — уверил его Мелесгард, — ведь пока ты не женат, так ее маленький сын, а как приведешь жену в дом, так и сам станешь отцом.

Однако, поговорив с Зорой, Мелесгард понял, что не материнская ревность стала причиной недовольства выбором сына:

— Бьиралла и красива, и обходительна, и мила со всеми, но она не для Виды. Они как зима и лето — вместе им никак не быть.

— Оба они молодые да горячие, — отвечал ей муж, — со временем остепенятся да больше будут походить друг на друга. И уж коли любят они да уважают, то и вовсе грешно чинить им препоны.

Мелесгард не понимал, почему Зора не хотела этого союза и лишь грустно вздыхала, стоило Виде о нем заговорить. Этот брак всем хорош — и Вида будет счастлив подле любимой жены, и он породнится с Перстом!

— Не готов он еще к этому, — уговаривала мужа Зора. — Дитя он еще неразумное, сам ведь еще не знает, чего ему хочется.

— Мне было шестнадцать, когда я женился на тебе! — возражал ей Мелесгард. — А тебе и того меньше. И разве союз наш плох?

— То другое, — отвечала Зора. — Наша любовь была огромна как небо, а Вида же пленился красотой да прелестью Бьираллы. Пройдет луна-другая, так он и не вспомнит о своей страсти.

Мелесгард только посмеялся над ее пророчеством.

— Лишь одни боги знают, что будет завтра, а что — через год. И не нам предсказывать будущее. Я ни на миг не усомнился в его словах — если Вида сказал, что любит Бьираллу, то так оно и есть.

И даже жене Мелесгард не решился признаться, что среди всех невест своего сына он предпочел бы Бьираллу только потому, что она была дочерью его лучшего друга.

— Вида обманулся ее красотой! — упорствовала Зора.

Но, несмотря на ее недовольство и робкие возражения Ойки, которая просила Виду не торопиться и все обдумать, подготовка к свадьбе началась. Мелесгард и Перст в те дни собирались то в Угомлике, то в Аильгорде и вели долгие разговоры о предстоящем торжестве.