Чужая — я (СИ) - Гейл Александра. Страница 71

— А ты ждала иного, явившись ночью в мою постель?

— Да! Я хотела поговорить без участия твоего члена! — шиплю я, памятуя о том, как мы выясняли подробности произошедшего в прошлый раз.

— В жизни большего вранья не слышал.

Всего одно круговое движение пальцев, и я с шипением вцепляюсь в простыни, выгибаясь вперед и потираясь ставшей слишком чувствительной грудью о матрас.

— Так что еще ты хочешь знать? — выдыхает Норт мне в ухо и проводит по нему языком. — Когда уже дойдем до вопросов про Мэри? Или, может, предложить тебе показать наглядно?

Сквозь сладкую дымку до меня доходит, насколько он зол. К собственному стыду, меня не настолько отрезвляет сказанное, чтобы отважиться заехать локтем Норту по ребрам. Я все еще позорно сама вжимаюсь бедрами в его ладонь.

— Это не то, что меня интересует, — слышу я свой осипший голос, сбивающийся от каждого нового движения Норта. — Я хочу… понять другое.

— Отчего же? Недавно ты говорила, что именно Мэри не дает тебе вернуться в мою постель. А теперь опять какие-то новые обстоятельства? Не слишком ли много причин, по которым ты меня не хочешь?

Его голос по сравнению с моим звучит до тошноты спокойно, лишь легкая хрипотца намекает на желание. Эта мысль мелькает в моей голове и ускользает, когда вторая рука Норта находит мою грудь.

— Или, может быть, ради разнообразия побудем честными, Тиффани? Ты хочешь меня так же сильно, несмотря на то, что мы друг другу сделали. 

Я должна что-то сказать, но мысли разлетелись, перепуганные внезапным напором.

— Это не меняется. Ничего не меняется. Ты застряла во мне, а я — в тебе, и ни в одном из нас не хватает сил на сопротивление. Мы оба прекрасно знаем, что все твои горделивые трепыхания рассыпаются в пыль, стоит мне по-настоящему тебя коснуться. 

Словно подтверждая свои слова, он проникает в меня пальцами, и из моей груди вырывается стон. Его губы опускаются на мою шею, щетина царапает кожу. Ощущения топят остатки здравого смысла и всех третьих, стоящих между нами. Я трусь щекой о подушку, уже не стараясь сдерживать крики. Но едва стоит пружине внутри меня сжаться в ожидании развязки, как Норт срывает с меня остатки одежды. Горячий спазм в животе, толчок — и сладкое ощущение наполненности, которое слишком быстро сменяется толчками. Достаточно быстро, чтобы поначалу причинять дискомфорт, а затем установиться в идеальном для меня темпе, вырывающем из груди стоны.

Норт заставляет меня повернуть голову, впивается в мои губы жестким поцелуем и сразу за этим раздвигает языком зубы, жаля мой рот, изливая в него злость вместе со страстью.

 — Видимо, я никогда не перестану хотеть тебя.

Ни слова о любви, но я все равно сминаю в кулаках простыни и за несколько минут достигаю оргазма. 

День перед спектаклем тянется невыносимо медленно. Норт настоял на том, чтобы Надин с Джейденом от и до изучили помещения, отданные под постановку. И пока они копаются в театральной пыли, мы коротаем время втроем. Долгие часы дня. Это словно насмешка: стоило только Стефану меня предупредить, как я оказалась в постели Норта. И если я уверена, что виной тому эмоциональное напряжение, а наше прошлое оставляет слишком много вопросов, то он уверен, что я никуда не денусь. И все же на этот раз, когда он бреется, я позволяю себе скользнуть к нему, прижаться всем телом и втянуть носом будоражащий ментоловый запах пены для бриться. После такого, конечно, мистер Самоуверенность задирает нос еще выше.

Даже сейчас, утром, мне кажется произошедшее неизбежным. Двое людей, чувства которых так и не отгорели, заперты в одной квартире наедине друг с другом и бессонницей. Завтра один из них может погибнуть. Не странно, что вместо болезненных и тщетных попыток уснуть мы до утра занимались сексом.

Стеф не комментирует наши вроде как возобновившиеся отношения, равно как и не пытается говорить со мной тет-а-тет снова, но пару раз я ловлю его взгляд. В нем отчетливо читается неодобрение.

Апогеем становится момент, когда я в очередной раз обрабатываю все еще не зажившее ухо Норта. Он обхватывает рукой мои бедра, задирая платье, в которое я переоделась задолго до выхода (из-за нервов). В этот момент сидящий на подоконнике и курящий в окно Стефан (Норт ему позволил эту слабость ровно на один день) поворачивается к нам и отчетливо хмурится.

— Стеф, как получилось, что у Норта есть татуировка, а у тебя ни одной? Тебе они вроде как больше по статусу, — интересуюсь я, чтобы отвлечь и вообще восстановить контакт.

Он хмыкает и вставляет сигарету в зубы.

— Что, правда хочешь знать? Точно?

Несмотря на то, что я начинаю сомневаться в правильности своего решения, киваю. Потому что я не люблю отступаться от задуманного, какой бы глупостью это ни оборачивалось.

— Еще в старших классах я пустил слушок, что первой татуировкой наколю имя девчонки, которая делает лучший горловой минет.

Я моргаю в растерянности, но стараюсь не выдать замешательства:

— И? Ни одного достойного?

— Шалтай, — почти сочувственно тянет он. — Учитывая, сколько было прекрасных попыток и есть до сих пор, рисунки на теле мне не грозят.

Хмыкнув в ответ на мое теперь уже очевидное смущение, он отворачивается к окну и стряхивает пепел, словно невзначай роняя:

— Моя демонстрация мудрости «борись за то, что любишь».

Не сдержавшись, я фыркаю и возвращаюсь к своему занятию. И всячески стараюсь не думать о том, что это, возможно, последняя забавная история в моей жизни. Мы с Нортом успеваем обменяться всего одним взглядом, прежде чем Стеф завладевает моим вниманием вновь.

— Тиффани.

От его необычайно серьезного тона я вся напрягаюсь, как пружина. Он не назвал меня Шалтаем.

— Я не собираюсь тебя пугать, но сегодня ты встретишься с Басом, и я не хочу, чтобы у тебя остались иллюзии на его счет.

Стефан засовывает руки в карманы и запрокидывает голову. Он глубоко дышит, будто собирая все ресурсы для этого разговора. Я слабо улыбаюсь этой картинке: несложно догадаться, почему девчонки сходят по нему с ума. Он классический плохой парень, уязвимый внутри. С личными демонами, на которых так и тянет взглянуть сквозь приоткрытое окошко в эмоциональной броне. Он умеет быть открытым и обаятельным, умеет грубо отталкивать окружающих. И даже я, я — девушка его брата, ничуть на Стефа не похожего по внутреннему содержанию, — не удержалась от искушения сунуть нос в его жизнь.

Для парней — весельчак с самыми потрясающими вечеринками во всем колледже, богатый и безбашенный приятель. Для девчонок — ящик Пандоры, который нельзя не открыть. Но какой Стефан на самом деле — не знает никто вообще. Но, быть может, разгадка в Басе.

— Когда Бас впервые вошел в наш дом, мне было двенадцать, — глухо начинает Стефан, игнорируя то, что им с Нортом обоим было по двенадцать. Это его история, слишком личная, чтобы делить ее с братом. — Его вышвырнули из спецназа после грандиозного скандала с избиением. После многих лет зверских издевательств его жена каким-то образом нашла силы сбежать. Она подала в суд, у нее на руках были доказательства. Она называла Баса не иначе как чудовищем. Бледная тень человека, не представляю, как она нашла в себе силы дать отпор, после многолетних запугиваний. До суда не дошло: за несколько дней до него она свернула шею, когда упала, выходя из душа. В ее крови нашли наркотики, и дело приняло совсем иной оборот. Ничего не напоминает? Доказать вину Баса не смогли, хоть все и понимали, что случилось. В деле не было ни одной улики. Единственный человек, которого эта история не оттолкнула, а восхитила — наш отец. Впервые в его практике очевидного убийцу было не взять никакими средствами.

Таким образом однажды за ужином Бас появился в нашем доме и больше не исчезал. Я прекрасно помню этот день. Я сразу почувствовал, что он другой. Но страшнее то, что он тоже меня почувствовал. Я каждой клеточкой тела ощущал его тяжелый, проникающий под кожу взгляд. — Я вздрагиваю, потому что чувствовала абсолютно то же самое. Неужели… неужели это натура жертвы так отвечает на флюиды агрессора? Мне хочется обернуться к Норту, хочется спросить, чувствовал ли он что-то подобное, ведь если кто и не ассоциируется у меня с виктимностью, то именно он. Но сейчас это неуместно. Сейчас соло Стефана. Максимальная откровенность о самом большом страхе его жизни, которую нельзя спугнуть. — С приобретением Баса отец как будто стал поддаваться его безумию. Если до этого дня Говард Фейрстах держал в руках и тайне свои темные порывы, то потом проникся идеей безнаказанности и перестал бояться чего бы то ни было. Он начал торговать наркотиками, брать взятки, контролировать полицию…