И будешь ты царицей мира (СИ) - Лазарев Дмитрий Владимирович. Страница 2

Теперь была очередь Антона с прищуром смотреть на нового знакомого. Занятный тип, полностью самодостаточный — сам пошутил, сам посмеялся… Но большой оригинал, этого не отнять.

— Ладно, — сказал между тем Олег, тяжело, со вздохом поднимаясь со стула. — Пойду к себе, в обитель, где несть печали, буду с торжественными песнопениями отправлять в корзину письма из отдела координации проектов и курить фиам.

— «Фимиам», — вновь не удержался Пастухов.

— Вот поперечный! — вздохнул Дужников и вышел за дверь.

Больше в этот день Пастухов к окну не подходил.

* * *

На следующий день Антон через какое-то время после начала работы поймал себя на том, что ждет визита Олега. Похоже, все дело в том, что в его жизни, превратившейся в сплошную серую рутину, этот странный тип был единственным разбавлявшим ее ярким пятном. К тому же он заинтриговал Пастухова не на шутку. Просто от скуки зайти пообщаться с новым человеком? Ну да, конечно. И, разумеется, то, что этот новый человек проводит аудиторскую проверку твоей фирмы — чистая случайность…

— И будешь ты царицей мира, — послышался в коридоре знакомый фальшивый речитатив.

Надо же, словно подслушал! Мгновение спустя дверь открылась, и в комнату вошел Дужников. Он топнул ногой и, выбросив вверх руку с пальцами, сжатыми в кулак, произнес:

— Вот я снова появился, воздух мужеством запа́х.

Антон рассмеялся, и гость бухнулся на стул.

— Я в печали, — произнес Олег тоном Карлсона, говорящего: «Я самый тяжело больной в мире человек».

— Кофе хочешь? С печеньками.

— Сладкое портит фигуру, — флегматично отозвался гость.

Антон, не удержавшись, фыркнул. По его скромному мнению, фигуру Дужникова сложно было чем-то испортить. Гость подозрительно взглянул на него:

— Чего веселишься?

— Да так, — уклончиво ответил Антон. — Настроение хорошее, — и с удивлением понял, что так и есть.

Казалось, целая вечность прошла с тех пор, как он в прошлый раз мог сказать о себе подобное.

— А чего ты в печали?

— Да некоторые люди на этой фирме ведут себя так, словно у них есть с собой запасная челюсть. — Олег откинулся на спинку стула и устремил глаза в потолок. — Увы, это система, не исключение. Куда катится мир? Помяни мое слово: когда-нибудь это все закончится гнусной уголовщиной.

— А ты не сгущаешь краски?

— Нет, константирую факт.

— «Констатирую», — опять не утерпел Пастухов.

Новый взгляд с прищуром.

— Ты что, из этих… из граммар наци?

— Нет.

— Значит, в прошлом что-то… Редактор? Писатель?

Едва заметная тень, промелькнувшая по лицу Пастухова на последнем слове, не ускользнула от внимания гостя.

— Да ладно?! — восхитился он. — Творческая личность? И что пишешь?

— Фантастику и детективы, — неохотно произнес Пастухов. — Писал. Бросил давно.

— Почему?

— Писательство плохо сочеталось с семейной жизнью. По крайней мере, с моей. Рите не нравилось, что я «кучу времени трачу на ерунду в ущерб семье».

Олег аж крякнул:

— М-да, тяжелый случай. Жена писателя должна быть музой, а не инквизитором.

— Наверное, — односложно отозвался Пастухов. От хорошего настроения не осталось и следа — разговор уже не на шутку тяготил его.

А взгляд Дужникова упал на его руку:

— Ага! — воскликнул он, не обнаружив кольца. — В разводе, да?

— Да.

— Так начал бы писать снова.

Пастухов пожал плечами:

— Настроения нет. Муза, наверное, обиделась и улетела. Так что теперь я бывшая творческая личность.

— Творческие личности бывшими не бывают, — назидательно заметил Олег. — Кстати, у меня для тебя сюжет.

— Я же тебе сказал…

— Да ладно, чего ты сразу в отказ? Послушай сначала.

— Ну? — уныло спросил Пастухов, наливая себе кофе. Эх, а так все хорошо начиналось! Надо было молчать в тряпочку про писательство.

— Итак, фирма. Доблестный админ несет свою трудовую вахту. Не скажу, что это подвиг, но что-то героическое в этом есть. И вот, неся свою вахту, он замечает странное…

Когда он закончил, Антон ошеломленно посмотрел на него.

— Однако! — проронил он. — Забористая у тебя трава!

— Не поверишь — не курю — своей дури хватает… Так что скажешь?

— Нууу… Все это сон напоминает. А из снов редко получаются сто́ящие сюжеты — у них другая логика, а чаще всего — отсутствие всякой логики.

— Эх ты, а еще творческая личность, — вздохнул Олег и вдруг вдохновенно процитировал: — «Ибо глупость ваша безгранична и необъятна, как Вселенная. Мы долго обсуждали это в могиле… Судя по отзывам Пластилина Мира, вы цепляетесь за видимость, ничего не хотите знать о многообразии форм проявления жизни, презираете маскарад, не понимаете творческой силы противоречия и требуете, чтобы каждый отвечал за свои слова». Клюева еще не начал читать? Начни — тебе будет полезно.

— Интересный ты тип, — задумчиво произнес Пастухов, разглядывая собеседника. — Но, кажется, я начинаю понимать, что ты из себя представляешь…

— Я тебя не избирал меня истолковывать, — возразил он, кажется, опять цитатой. — Я для этого дела себя избрал. Есть такой принцип: познай себя. А такого принципа, как познай меня, — нету. Между тем познать — это и значит истолковать. Так что отойди от меня в сторону… И там заткнись. А я себя без твоей помощи истолкую, — и он снова расхохотался.

Несколько секунд Антон переваривал обрушившийся на него поток сознания.

— Ты правда хочешь, чтобы я про это написал?

Дужников пожал плечами.

— Мне пофиг, веришь, нет… а не веришь — мне и это пофиг. Мое дело — заронить зерно, — тут он выразительно постучал себя по лбу указательным пальцем, — а дальше хоть трава не расти… Ладно, ты тут думай, а я пойду… — и плывущим по океану айсбергом покинул комнату.

* * *

На обед Пастухов, как всегда, ходил в столовую, расположенную в том же офисном центре тремя этажами ниже. Туда ходили не только сотрудники «Ронина», но и нескольких других фирм, квартировавших по соседству. Обычно Антон старался обедать пораньше, где-то в 12:45, чтобы не попадать на «час пик», но в этот день заработался и спохватился, когда уже было поздно идти пораньше. Помимо очереди на раздаче «час пик» «порадовал» дефицитом свободных столиков. Пастухов стоял с подносом и растерянно озирался, пытаясь сообразить, куда бы сесть, когда услышал знакомый голос:

— Антон! Как вас по батюшке? А, точно, Ростиславович!

Пастухов обернулся и чуть не уронил поднос. За одним из столов сидела верхушка ЗАО «Ронин» в полном составе. Солидный и представительный генеральный директор Патрушев, от кислой физиономии которого могло бы и молоко свернуться, коммерческий директор Жуков — невысокий и улыбчивый темноволосый живчик лет тридцати пяти и седовласый круглолицый и усатый Иващенко, директор по производству. Этот последний как раз и махал приветливо рукой Антону.

— Милости прошу к нашему шалашу. То есть за наш столик.

Гм, любопытно. Только Дужников рассказал свою завиральную теорию заговора, как все топ-менеджеры «Ронина» собрались в столовой, в которой вряд ли обедают каждый день — явно не их уровня заведение — и пригласили заезжего аудитора в свою компанию. Как говорит ведущий одной популярной телепередачи: «Совпадение? Не думаю». Интересно, у них что, в его кабинете прослушка стоит? Однако тянуть повисшую паузу дольше становилось уже неприличным и Антон, изобразив любезную улыбку, присоединился к трем директорам.

— Приятного аппетита.

— Спасибо, взаимно, — выдал дежурный ответ Патрушев, даже не пытаясь изобразить дружелюбие. Остальные кивками изобразили полную солидарность с генеральным. — Как идут дела? Виден свет в конце тоннеля?

— Не сказал бы, — осторожно ответил Антон. — Работы довольно много.

Воистину, выражение лица Патрушева способно испортить аппетит кому угодно.

— Понимаю, — кивнул генеральный. — Кстати, о работе. Прошу простить, но меня ждут дела. Еще раз приятного аппетита.