Ты мне не сестра (СИ) - Попова Любовь. Страница 42

– Подписывай, — пихает меня головой в лист этот Леня, словно самоутверждаясь.

А я трясусь вся и невольно вчитываюсь.

— Постойте. Но как я могу переписать на вас Андронов и ко. Акции принадлежат не мне. Я даже не наследница Андронова.

— Ты не знала? Братец на тебя все переписал, когда в Сирию поехал.

— Но… — мысли в голове путаются, а на Максима хочется наорать. А самое страшное, что я не знаю, отпустят ли нас после моей подписи. Надо тянуть время. – Но как это возможно?

— Подписывай! Зае*ала, зубы заговаривать, — орет он и как раз в этот момент въезжает фура. — А, впрочем. Ты смотрю, чистенькая. В турецком борделе за тебя дадут хорошую цену.

— Пусть подпишет сначала, — взволновано орет Леня. – Эта компания должна достаться мне!.

— А пока достанется только пуля, — стреляет лысый в Леню, и я понимаю, что вот этот был просто пешкой. А я столкнулась действительно со страшными людьми.

— Ломоносов! – кричит один из охраны. – Загружать детей?

— Да, госпожа Андронова? Загружать детей? Или…

— Я все подпишу, — качаю головой и беру ручку.

Глава 24.

В глазах начинает темнеть. Пульсация в голове сводить с ума. Но я все равно давлю шариком ручки на бумагу и вывожу, привычную за столько лет, подпись. Медленно, медленно, словно стараюсь растянуть этом миг. Хоть немного.

Ну где же ты?

Почему тебя нет?

Не такая я наивная полагать, что как только шарик оторвется от листа бумаги все плохое закончится и меня отпустят добрые бандиты.

Нет, нет. Кошмар только начнется. Этот Ломоносов рисковать не будет.

И стоило только последней капле чернил коснуться документа, меня поднимают и резко куда-то волокут. То же самое делают с детьми. Совершенно неделикатно, как мешки картошки. И даже страшно представить на чьем столе мы должны оказаться.

Рыдать и умолять бесполезно. Эти люди не будут слушать. Я сделала все что, могла.

Разве что напоследок вцепиться зубами в горло несущего меня подонка, да так, что рот мгновенно наполнился кровью.

Да, это я сделать могу. И ор его болезненный меня не интересует. Только Демьян, которого почти коснулись мои руки. Только он имеет сейчас значение. Добежать. Схватить. Прижать.

Куда угодно, но только с ним рядом.

Меня отбрасывают назад. Да так резко, что боль от удара заполняет все сознание звоном, словно я церковной башне, а надо мной колокола.

И я открываю глаза и вижу страшную улыбку и дуло, направленное прямо на меня.

Вот и конец. Грешница получит свою расплату.

И прикрываю глаза, чтобы принять свою судьбу.

И выстрел разрывает сознание, словно мыльный пузырь Я кричу от ужаса. Но не от боли.

А Ломоносов неожиданно валится на меня всей своей тушей.

Откатываюсь в сторону и вижу, как на его плече растекается пятно крови.

А затем с ревом бросается Максим. И я быстро осматриваю помещение и с удивлением вижу целую толпу народа, которые заполняют огромный склад, как шарики в детском бассейне. Быстро. Стремительно. Громко.

И последнее, что я вижу, это как один из медиков садится рядом с Демьяном.

Я очень хочу подняться и тоже туда подойти, но сон тяжелой кувалдой бьет с размаху. И сил с ним бороться не находится.

Первое что я делаю, когда открываю глаза, ищу Демьяна. И быстро успокаиваюсь, когда вижу, как он спит на соседней стороне кровати.

На глаза наворачиваются слезы, и я, не боясь его разбудить прижимаю к себе. Он тут же поворачивается на другой бок и прижимается ко мне маленьким тельцем. Что-то бурчит.

А я глотаю слезы, чувствую себя настолько счастливой, что сердце заходится, словно я бегу на огромной скорости.

— Папа успел, мой хороший, — еле слышно шепчу в макушку. Целую и наконец позволяю себе осмотреться.

Комната почему-то в полутьме. Но все равно кажется вполне уютной. Большое зеркало на шкафу отражает лунный свет, пробивающийся струнами сквозь штору.

Обстановка хоть и напоминает гостиничный номер, но едва заметные мелочи, вроде пылесоса в углу и комнатных цветов, выдают частный дом.

Скорее всего загородный, потому что ни одного звука, кроме сопения Демьяна, я не слышу.

Я поднимаюсь медленно, чтобы не разбудить малыша и спускаю ноги на мягкий ковер. Сразу окунаюсь в прошлое, когда жила с приемными родителями, но что удивительно. Это больше не приносит боли и тяжести. Скорее желание посмотреть вперед.

И в первую очередь найти Максима. Нарваться на наказание за своевольничество и конечно, как следует отблагодарить.

Стоит только выйти из комнаты, как прислушиваюсь к голосам снизу. Максим. И он я явно с кем-то ругается.

И я иду поближе, чтобы послушать о чем. А главное с кем.

— Да ты ох*ел, Черкашин! Ломоносов должен в тюрьме сгнить или сдохнуть от пули. А ты его отпустил?!

— Макс..

— Ну только не ты. Тебе то Юра, хорошо известно, что происходит с детьми. А ты считай, главного хочешь отпустить.

— Только для того, чтобы предотвращать остальное. Он многих знает. И теперь мы будем за ним следить.

— Это можно и без него! – продолжал бушевать Максим и почему-то напоминаем мне маленького мальчика среди взрослых дяденек. Но все это только потому что беспокоился за нас. Изменил своей привычной хладнокровности и жаждет мести.

Внутри горячим вином растеклась благодарность, и я уже с улыбкой вступила в свет, как вдруг увидела ту самую рыжую женщину, которая прижимала этого «мальчика» к своему плечу. Поглаживала по голове.

Чувства взметнулись во мне гейзером. Острая обида и злоба затопила сознание. Вызвала жуткую боль, словно кто-то сдавил сердце.

И Максим, словно ощутил мое состояние. Резко поднял голову. Хотел улыбнуться, но мое выражение лица говорило лучше слов.

— Кобель! Скотина! – крикнула я в запале, развернулась и опрометью бросилась бежать.

— Лана! Ты чего?! — погнался он за мной. Но я всегда очень быстро бегала. Хотела подняться на второй этаж, забрать Демьяна и покинуть этого лжеца. Три года без секса. Как же! Тварь. Урод. Ненавижу! Я там чуть не сдохла, а его по голове какая-то рыжая краля гладит.

— Лана! Да стой ты, — крикнул он мне, схватил за халат разлетайку, что был на мне и дернул. До треска ткани.

А я развернулась и по лицу ему дала. Наотмашь.

— А, ну пусти! Ненавижу тебя!

— Вот же дура, а! — орет он мне и хватает одной рукой за волосы, другой за шею и толкает к ближайшей стене. – Демьяна же разбудишь.

— И разубужу, потому что мы немедленно уезжаем. Не хочу мешать тебе и твоей…

— Жене, — слышится мужской бас и я резко оборачиваюсь.

— Так она тебе еще и жена? Лжец! – замахиваюсь снова, но Макс руку перехватывает.

— Нет, нет, — раскатисто смеется лысый мужчина. – Это моя жена. Меллиса. А вы, я полагаю невеста Максима, Светлана.

— Ваша жена? — в голове полный кавардак, а боль от стесненной шее не дает нормально мыслить. А тут и она появляется. В таком же халате как у меня, только бежевого цвета.

— Похоже вам нужен новый, — улыбается она и подходит близко. – Я Лисса. И ничего сексуального в том, как я обнимала Максима не было. Он мне скорее, как сын.

— Вы больно молоды для матери такого бугая, — ворчу, но руку пожимаю. И самой уже стыдной за истерику становится. – Да опусти! Я пришла в себя!

— Точно?

— Точно, — снова бурчание и попытка улыбнуться. Неудачная. – Простите. Сама не знаю, что на меня нашло.

— Ничего. Все понимаю. Когда еще не все точки над и расставлены, живешь придуманными проблемами. Кстати, за вашей спиной спальня. Она тоже свободна.

— Отлично…

— Мы не будем сейчас заниматься сексом, — складываю я руки на груди и нервно смотрю на Максима. И чувствую себя крайне глупо. Как дура, ей богу. Просто блин, вроде все хорошо было, а он такую подлянку кидает. Ну то есть, я придумала, что кидает. – Сколько я спала?

Правильно. Нейтральный вопрос. Пусть не думают, что ты совсем сдурела.