Эскорт для чудовища (СИ) - Шварц Анна. Страница 15

— Кирилл.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не поморщиться в ответ. Хотелось бы оставить между нами некую дистанцию. Чем дальше — тем лучше.

— У тебя есть возможность нанять любую девушку, — продолжаю я, опустив обращение, — я — почти копия твоей бывшей жены. Мы близняшки. Какой тебе интерес держать даже один день рядом с собой кого-то, настолько напоминающего женщину, которая причинила тебе столько неприятностей?

Он чуть наклоняется ко мне, чтобы заглянуть в лицо — с его ростом и на таком близком расстоянии он вынужден был смотреть мне в макушку, и я отшатываюсь.

Пошел-ка ты подальше, Смоленский.

— Ты мне подходишь. Твое присутствие не раздражает. И да, главная причина моего желания оставить именно тебя — в том, что ты похожа на мою бывшую жену. — произносит он, и я, не сдержавшись, все же морщу нос. Ну обалдеть теперь. Я знаю, что у богатых свои понятия о морали, но не могу смириться с тем, что этот хочет поностальгировать о прошлой женщине, будучи в новых отношениях. Мазохист и говнюк.

— Жаль. Я не уверена, что буду в безопасности рядом с тобой, — я обвожу рукой ванную, осколки на полу и капли крови, как бы показывая, о чем говорю, — Я откажусь, извини. Можешь пытаться задержать меня, но учти, что я найду способ смыться, даже если у Кати будут проблемы. Я не нуждаюсь в деньгах.

— Я тебе заплачу хорошо, Саша.

— Я же говорю — не нуждаюсь. Хочу уйти домой живой и невредимой, но не уверена, что получится.

— То, что тут произошло, тебя никак не затронет, — резко отвечает Смоленский, заставив меня напрячься, — ты ведь в курсе, что бывает, когда теряешь близких людей, да, Саша? Какой была твоя реакция? Сегодня я узнал, что моего отца пытались убить, и я знаю человека, который это сделал. Оставаться спокойным было сложно.

Он отходит от меня, оставив пялиться на разгром на полу.

— У тебя есть десять минут, чтобы все обдумать, — произносит он напоследок, — можешь смыться, но учти: если я что-то хочу — я это получаю. Ты и твоя подруга, или кто она тебе там?… Пожалеете об этом решении.

Он уходит, не закрыв за собой дверь. Я в ярости пинаю осколки на полу, а потом с тихим шипением давлю самый большой из них, наслаждаясь хрустом и выплескивая злость.

Когда Аля умерла, я плакала и колотила подушку, а не громила дом!

Все-таки, ты ублюдок, Кирилл. Избалованный и деспотичный.

Чувствую, что я еще не раз прокляну эту неделю, если сегодняшний день я могу назвать максимально гребучим деньком.

«Я в командировке задержусь на неделю. Присылай мне фотки Майи, пожалуйста» — пишу я матери и тут же отключаю уведомления мессенджера от греха подальше, чтобы не всплывали на главном экране. Потом падаю спиной на кровать, раскинув руки, как морская звезда и позволяю себе пару минут расслабиться.

Что ж… Катю я предупредила о том, что она может не дергаться. На все ее ошалелые вопросы с кучей восклицательных знаков ответила без подробностей — да, буду неделю скакать вокруг Смоленского, изображая из себя просто душечку, умничку и лапочку, да, попала, потом расскажу все.

Голосовые ее я проигнорировала, потому что сил не было слушать охи и вздохи. Мне и так дерьмово. От перспективы неделю отираться со Смоленским и от того, что он сказал про Алю. Я еще не уложила все в голове. Как человек в прошлом истеричный и заводящийся с полпинка, я предпочитаю откладывать все плохие мысли на «потом», когда остыну и смогу их разложить по полочкам.

Честно говоря, я думала, что больше никогда не столкнусь с ситуацией, где мне придется опять пресмыкаться перед мужчиной, тем более подобного рода мужчиной — не для этого я свой бизнес открывала и не спала ночами. Но жизнь решила меня немного спустить с небес на землю.

— Соберись, тряпка, — говорю я в потолок, — всего неделя. Потом снова сходишь к своему психотерапевту.

Она уже, наверное, по мне соскучилась. Даже если не по мне, то по той сумме, которую я оставляла за каждый сеанс.

Я поднимаюсь с кровати, переодеваюсь в брюки и топ с открытыми плечами, а потом выхожу из комнаты.

Смоленского я нахожу внизу. Разложив на столике бутылочки, он обрабатывает раны с совершенно непроницаемым лицом. Меня подмывает испортить ему настроение и спросить — не сидит ли он до сих пор на антидепрессантах или каких-нибудь нейролептиках, потому что мне подобное каменное хлебало получается сделать только когда я сплю.

— Хорошо, я продолжу работать, — сообщаю я ему, спустившись вниз, — выбора мне ты не оставил.

— Выбор у тебя был, Саша, — из-за того, что тон Смоленского звучит слишком спокойно, когда он выдает эту ложь, я начинаю снова заводиться. Мой маленький истеричный вулканчик внутри делает громкое «пуффф».

— Да ладно? — я изгибаю бровь, — выбор между «я устрою вам проблемы» и «ты останешься со мной»?

Он поднимает на меня взгляд. Говорят ведь, что глаза — зеркало души, так вот у этого человека, похоже, внутри таится слишком много демонов, судя по тому, что мне каждый раз хочется отвернуться.

— А тебя легко можно заставить что-то сделать, — констатирует он, — я это учту.

— Не стоит учитывать. Меня на самом деле сложно что-то заставить сделать, — выдаю я в тон ему. Похоже, в эти мгновения я физически ощущаю между нами ледяную стену холода, которая появляется, пока мы сверлим друг друга взглядами. Потом Смоленский кидает ватный диск на столик и кивает на него же.

— Займись этим.

«Проглотила?» — светится в его глазах, когда мне приходится подвинуть кресло чуть ближе к столику и присесть, взяв чистый ватный диск и что-то похожее на перекись. Да, сложно показывать характер перед людьми, которые могут хоть весь мир купить с потрохами. Не говоря уж о тебе. Это приводит к запредельной избалованности и чувству вседозволенности, которому вряд ли возможно противостоять.

Я выливаю на ватный диск жидкость — побольше, чтобы он промок насквозь. Надеюсь, я сожгу Смоленскому кожу и ему будет очень, очень больно.

Он протягивает мне руку, на которой закатан рукав рубашки до локтя, и я не выдерживаю — закатив глаза, хватаю его за разбитые пальцы, потому что он будто демонстративно подает мне руку, как король подданому для поцелуя. Козлина.

Пальцы у него правда красивые, как у аристократа. Этого не отнять. Нет грубых мозолей, или шелушений на коже, и ногти он явно не ровнял топором, как большинство мужчин. Белоручка гребаная. Мне очень хочется, чтобы меня побесили его руки, но я эстет и думаю о том, что их хоть сейчас на обложку журнала снимай в рекламе часов или колец.

— Полегче ты, — комментирует он, когда я шлепаю от души мокрую ватку прямо на раны, — если ты работала в эскорте с таким недовольным лицом, я начинаю понимать, почему долго не продержалась.

— Я ушла, потому что накопила денег и открыла свой бизнес, — проглатываю я его идиотский комментарий, стараясь побыть, пока могу, профессионалом. — Между прочим, с тех пор у меня остались хорошие знакомые, которые мне помогли с этим. Так что вряд ли ко мне можно применить слово «не продержалась».

Я переворачиваю его ладонь и смотрю на палец, куда обычно надевают обручалку. Я была права. Его прекрасные руки портит только одно — белый шрам, который был бы, может, незаметен, не будь кожа Смоленского смуглой. «Альмина» — легко угадываю я надпись. Когда-то он набил имя моей сестры, а потом его свел.

Несколько лет назад

— Боже, еле нашла часик, чтобы вырваться, — сообщает мне Аля, кидая сумочку на кресло ресторана, в котором мы договорились встретиться. Я смотрю внимательно на двух мордоворотов, которые садятся за соседний столик, и сестра ловит мой взгляд, улыбнувшись, — ой, на них можешь не обращать внимание. Они теперь всегда со мной.

— Ладно. Как ты? — интересуюсь я. Аля выглядит непривычно. Вещи на ней определенно брендовые, которые даже я позволить себе не могу, потому что жаба задушит, несмотря на то, что я должна всегда выглядеть очень хорошо.