Последняя дуэль (ЛП) - Джагер Эрик. Страница 39

Придавленный безжалостным противником к земле, Ле Гри в отчаянии крикнул, с расчётом, чтобы его услышали все собравшиеся:

— Да проклянёт Господь мою душу, я невиновен в этом преступлении!

— Так будь же ты проклят! — выкрикнул рыцарь.

С этими словами Карруж приставил острие кинжала к горлу сквайра и, придерживая свободной рукой шлем противника, с силой вонзил тонкий клинок в обнажённую белую плоть, загнав клинок в глотку противника по самую рукоять.

Тело сквайра забилось в конвульсиях, кровь хлынула из разверстой раны. Ле Гри часто заморгал и издал булькающий звук, пытаясь сделать последний судорожный вздох. Его тело ещё раз дёрнулось под рыцарем и обмякло, замерев навсегда.

Карруж сидел на противнике ещё минуту или две, пока окончательно не убедился, что Ле Гри мёртв. Затем он медленно поднялся, оставив кинжал торчать в безжизненном теле, распростёртом на пропитанном кровью песке.

Ослабленный схваткой и кровопотерей, Карруж приподнял забрало и развернулся лицом к своей супруге. Маргарита одной рукой по-прежнему мёртвой хваткой сжимала перила, другой вытирала слёзы. На глазах у безмолвствующей толпы они обменялись долгими пристальными взглядами, которые словно напитали их новой живительной силой.

Развернувшись к королевской трибуне, Карруж поклонился государю. Затем, кивнув головой на все четыре стороны, поблагодарил собравшихся зрителей, которые ещё так толком и не пришли в себя после развернувшейся у них на глазах кровавой драмы.

— Ai-je fait mon devoir? (Я выполнил свой долг?) — вопрошал рыцарь охрипшим от слабости и жажды голосом.

— Oui! Oui! — как один завторили ему десятки тысяч голосов, молчавших под страхом смертной казни с самого начала поединка.

Рёв ликующей толпы разорвал воздух над ристалищем, прорвавшись за монастырские стены, где доселе царила гробовая тишина. Обитатели парижских улиц близ Сен-Мартена, услышав громкие крики, на мгновение оторвались от своих дел и, возможно, догадались, что знаменитая дуэль завершилась, но всё ещё не знали имя победителя.

Пока оглушительные крики толпы эхом разносились по полю, отражаясь от монастырских стен, стража распахнула ворота справа, и Жан де Карруж, пошатываясь, покинул ристалище. У ворот его встретил слуга, который быстро отстегнул набедренные латы и перевязал рану рыцаря чистым отрезом ткани. Затем рыцарь проследовал к королевской трибуне. Прежде чем он обнимет свою супругу, празднуя их общий триумф, ему придётся засвидетельствовать своё почтение государю, который всё ещё исполнял здесь роль верховного судьи.

Толпа вновь затихла, когда победитель заковылял по полю, направляясь к королевской трибуне. Король, его дяди и придворные с изумлением смотрели на потрёпанного рыцаря-триумфатора, что стоял сейчас перед ними в пыльных окровавленных доспехах. Тяжёлая и такая неожиданная победа рыцаря над более сильным и здоровым сквайром представлялась не иначе «как чудо».

Жан де Карруж упал на колени перед государем, но «король велел ему подняться, вручил кошель с тысячей франков и сделал его членом своей палаты с пожизненным ежегодным пенсионом в двести франков». Затем король приказал своему личному лекарю сопроводить рыцаря до дома и осмотреть его рану.

С трудом поднявшись на ноги, рыцарь поблагодарил короля за столь щедрые дары и вновь поклонился. Медленно попятившись, он отошёл от королевской ложи и довольно бодро, хоть всё ещё и прихрамывая, пересёк поле, чтобы встретиться с супругой.

Стражники уже освободили Маргариту, и она ждала у подножия эшафота, «там рыцарь встретил свою супругу, и они обнялись». Пара сплелась в жарких объятиях на глазах у изумлённой толпы, он в грязных окровавленных доспехах, она — в длинном чёрном платье. В последний раз они обнялись и поцеловались незадолго до поединка. Теперь, после дуэли, их воссоединение, должно быть, воспринималось совсем иначе. Бог услышал их молитвы. Долгое испытание закончилось, теперь они свободны.

После того как Жан и Маргарита воссоединились с ликующей толпой друзей и родственников, собравшихся на краю поля, чета триумфаторов «направилась в собор Нотр-Дам, чтобы сделать щедрые пожертвования, прежде чем вернуться в свой дом» в Париже. Как и во время прибытия на поле битвы, пару сопровождала торжественная процессия, но в этот раз все ликовали: родственники, друзья и сопровождавшая их многочисленная челядь.

Этикет требовал, чтобы победитель покинул поле «на коне и в доспехах», демонстрируя оружие, которым сразил врага. Поэтому, когда Жан де Карруж с триумфом выехал из Сен-Мартена верхом на коне, то торжественно вздымал над головой меч и всё ещё окровавленный кинжал, которым он перерезал глотку Жаку Ле Гри.

Покинув монастырь, процессия свернула на улицу Сен-Мартен, проехав около мили в направлении острова Сите. Всю дорогу пара проследовала под цокот лошадиных копыт о мостовые, под восхищёнными взглядами толп горожан, возвращавшихся с ристалища Сен-Мартен. Зеваки, пропустившие поединок, выбегали из своих домов, чтобы воочию поглазеть на победителей. Битва закончилась, но представление продолжалось.

Нотр-Дам располагался в противоположном от Дворца правосудия (того самого, где летом проходили допросы и дознания) конце острова. Собор был отстроен столетием раньше, в 1285 году, и когда Жан и Маргарита пришли туда, чтобы отблагодарить Господа за успешное избавление, две высоченные соборные башни уже возвышались над огромной площадью, на которой проповедовали монахи, торговали купцы, искали клиентов проститутки, просили милостыню нищие, где четвертовали изменников и жгли еретиков.

Именно там в период царствования Карла V якобы состоялась легендарная дуэль между человеком и собакой. Именно там уже в сгущающихся сумерках в день памяти священномученика Фомы (Томаса Бекета) рыцарь и его супруга, пережившие тяжелейшее испытание, пройдя через площадь, оказались перед высокими бронзовыми дверями собора и прошли внутрь, чтобы вознести благодарственные молитвы. Перед высоким алтарём в священном сумраке огромного святилища, среди свечей и облаков сладких благовоний они усердно молились, благодаря Господа за дарованную им победу.

Говорят, после молитвы в Нотр-Даме рыцарь пожертвовал собору часть своих трофеев. Победитель судебного поединка обычно получал доспехи поверженного противника, и один из летописцев сообщает, что Жан де Карруж возложил на алтарь все окровавленные доспехи убитого им соперника. Сим пожертвованием рыцарь признавал долг перед Господом и возносил ему своё благодарение.

А что же стало с убитым сквайром? Когда Жан и Маргарита покинули ристалище Сен-Мартен и триумфально прошествовали на молебен в Нотр-Дам, труп Жака Ле Гри должен был отправиться совсем по иному адресу. Пока родные и близкие четы триумфаторов с восторгом праздновали их победу, у родственников и друзей сквайра не было ни малейшего повода для празднеств, отныне им предстояло разделить позор, которым заклеймило себя бренное тело их убитого родственника.

После смерти сквайра его труп «следовало вздёрнуть на виселице в соответствии с правилами дуэли». Освобождённое от доспехов тело Ле Гри первым делом вынесли с поля боя вперёд ногами, а затем «доставили к парижскому палачу». Палач бросил окровавленный труп на запряжённые лошадьми сани или розвальни и провёз его по улицам, по уже привычному маршруту, через ворота Сен-Дени и дальше, за городские стены, к Монфокону.

Если бы исход поединка был иным, грозному парижскому палачу (по-французски «бурро») со скрытым под чёрным клобуком лицом в дополнение ко всему пришлось бы повозиться с телом ещё живой Маргариты: привязать её к столбу, обложить вязанками дров, старательно собранных монахами, и предать бедняжку огню. А сейчас эта мощная зловещая фигура появилась на поле, чтобы забрать и уволочь на виселицу труп преступника, заклейменного презрением и позором доказанной вины.

В 1380-х Монфокон, настоящий город мертвецов, всё ещё располагался в полумиле к северу от Парижа. Это печально известное место было последним пристанищем убийц, воров и прочих опасных преступников, осуждённых за свои деяния. По сути, это был невысокий холм, увенчанный огромной двенадцатиметровой каменной виселицей с тяжёлыми деревянными перекладинами, на которых можно было повесить одновременно шестьдесят, а то и восемьдесят человек. Здесь приговорённых преступников заставляли подниматься по лестнице и вздёргивали, накинув на шею верёвочную петлю. Останки всех обезглавленных, четвертованных и прочих казнённых в городе развешивали на цепях. Тела убитых в судебном поединке тоже находили здесь последний приют, «среди развешанных гроздьями скелетов, что печально покачивались под скорбную музыку играющего цепями ветра». Печально известный холм был пристанищем крыс, ворон, сорок и прочих падальщиков — любителей полакомиться мертвечинкой, которую они находили здесь в изобилии, привлечённые зловонием смерти, что заставляло любого живого человека держаться от этого места подальше и брезгливо прятать лицо, когда ветер доносил до города трупный смрад с расположенного за полмили Монфокона.