Последняя дуэль (ЛП) - Джагер Эрик. Страница 43

По иронии судьбы, о дальнейшей судьбе Маргариты сохранилось меньше письменных свидетельств, чем о человеке, обвинённом в её изнасиловании и погибшем на той знаменитой дуэли. В контракте, датированном 15 марта 1396 года (примерное время отъезда Жана в Крестовый поход), говорится, что сын убитого сквайра Гийом заплатил монахам Сен-Мартена в Сесе близ Аржантана двести золотых франков за вечное пение месс о спасении души покойного Жака Ле Гри. Умирая на поле боя, так и не сознавшись в совершённом преступлении, сквайр (если он и впрямь был виновен) навлёк на себя проклятие за ложную присягу. Однако многие, включая и членов его семьи, считали, что сквайр невиновен. И, возможно, мессы были лишь частью спланированной кампании против его несправедливой смерти и бесчестия. Семейный контракт с монастырём Сен-Мартен вызывающе именует сквайра, убитого за печально известное преступление десятью годами ранее, «человеком, оставившим о себе добрую память». Даже пять столетий спустя потомки сквайра протестовали против исхода дуэли, называя её судебной ошибкой.

Мы, вероятно, уже никогда не узнаем, что случилось с дамой, оставшейся в одиночестве в замке. Хотя даже адвокат сквайра сомневался в невиновности своего подзащитного, некоторые хронисты не верят показаниям Маргариты, и множество историков вот уже несколько веков солидарны с ними, задаваясь уймой вопросов как о скандальном преступлении, так и о самой дуэли. Но многие другие и тогда, и ныне поверили мадам Карруж и её показаниям, истинность которых, как ни странно, она с завидным упорством отстаивала под присягой в Верховном суде Франции, подвергая себя большой опасности.

Что же касается знаменитой смертельной дуэли между Жаном де Карружем и Жаком Ле Гри, то это была последняя судебная дуэль, одобренная парижским Парламентом. Спорный исход поединка способствовал упадку института, который некоторые люди того времени и большинство последующих поколений считали одной из самых варварских судебных практик Средневековья. В последующие годы в парижский Парламент поступило несколько ходатайств о судебной дуэли, но ни одно из них так и не было удовлетворено.

Однако в течение следующего века судебные дуэли продолжались в некоторых частях Франции за пределами юрисдикции Парламента, таких как Бретань, и некоторых частях Фландрии, контролируемых Бургундией. В 1430 году в Аррасе дрались на дуэли два дворянина; в 1455 году пара горожан бились на дубинках перед огромной толпой зевак в Валансьене; а в 1482-м состоялась дуэль в Нанси. Испытание поединком сохранялось и в других частях Европы, особенно в Британии, где и дворяне, и простолюдины пользовались этой привилегией, пока она окончательно не вышла из обихода. Даже в 1583 году в Ирландии с одобрения королевы Елизаветы произошло испытание поединком. Судебные дуэли продолжались в Англии вплоть до 1819 года, пока громкое дело об убийстве во время подобного поединка не вынудило английский Парламент навсегда покончить с этим обычаем.

К тому времени в большинстве стран Европы и недавно обретших независимость Соединённых Штатах дуэль стала частной и незаконной практикой выяснения отношений, проводилась тайно, обычно на пистолетах, и касалась отстаивания чести джентльмена, а не была результатом официальных судебных разбирательств. Победитель, убивший на дуэли противника, рисковал быть обвинённым в убийстве, и это ясно показывало, что дуэль отныне не является частью правовой системы, а всего лишь пережиток ушедшей эпохи.

Дуэли — древний ритуал, призванный улаживать ссоры до того, как они перерастут в кровную вражду, — были узаконены в Средние века, превратившись в сложную процедуру религиозных церемоний и рыцарских поединков, проводившихся в городах и провинциях, на площадях перед дворцами знати, при стечении многочисленной толпы народа. Но в наше время, когда на смену мечам пришли пистолеты, а стороны отказались от рукопашного боя, дуэли превратились в опасный и запретный ритуал, проводимый тайно на лесных полянах и пустырях вдали от цивилизации.

В этой частной и незаконной форме дуэль стала пародией на некогда торжественный и величественный ритуал Золотого средневековья, когда чопорные аристократы гневно бросали друг другу перчатку, а затем, облачившись в доспехи и произнеся торжественные клятвы перед священнослужителями, пришпорив боевых коней, выезжали на ристалище, где на глазах у многотысячных толп свидетелей должны были копьём, мечом и кинжалом доказывать собственную правоту, рискуя ради этого принесёнными обетами, честью, головой и спасением своей бессмертной души. Мир уже никогда не увидит подобных зрелищ.

ЭПИЛОГ

Капомесниль, место предполагаемого преступления, ныне тихая деревушка в глухой нормандской провинции. Река Ви по-прежнему служит источником жизни для небольшой плодородной долины, где некогда располагались феодальные владения семьи Карруж. Бо́льшую часть года эта речка успешно снабжает местных рыбаков форелью, мирно петляя через поля, сады, мимо средневековой мельницы, вдоль невысокого утёса, где некогда стоял старинный замок. После того как земли перешили от семьи Карруж к другим владельцам, в замке появились новые хозяева, и тот постепенно стал приходить в упадок, пока и вовсе не был разобран во время Французской революции. Сегодня от него не осталось и камня , если не считать куски каменной кладки, позаимствованные фермерами для более поздних хозяйственных и жилых построек, рассыпанных по утёсу вдоль реки.

Примерно в миле на север, с другой стороны речной долины, раскинулась деревня Сен-Креспен, её церковный шпиль до сих пор виднеется на горизонте. Наверняка Жан и Маргарита не раз любовались им, посещая Капомесниль. На востоке высится цепь невысоких холмов, а примерно в десяти милях от них расположен город Лизьё, прямо вдоль дороги из Фонтейн-ле-Сорель, по которой Жан и Маргарита ехали в Капомесниль зимой 1385-1386 года, навстречу новой бурной главе в их жизни, которая вот-вот должна была начаться.

Другая дорога ведёт в Капомесниль с юга, из Сень-Пьер-сюр-Див, в этот город вызвали Николь де Карруж, в результате чего Маргарита осталась в то роковое утро одна. Современный турист может добраться до Капомесниля по шоссе D16 к северу от Сен-Пьера, свернув на узкую просёлочную дорогу, пролегающую вдоль речки Ви к невзрачной деревушке из горстки однотипных строений.

Ранним мартовским утром, когда поля ещё не просохли от зимнего ненастья, речка за плотиной близ старой мельницы вздулась от паводка, чиновники из Бюро-Дез-О не придумали ничего лучшего, как открыть шлюзы, затопив дорогу, ведущую на север через речную пойму, полностью отрезав этим импровизированным рвом Капомесниль от Сен-Креспена, как некогда делали средневековые крестьяне во времена Столетней войны, пытаясь защитить своё зерно и скот. Но паводок уже отступает, скупое солнце золотит лучами раскисшую плодородную почву, суля весеннее тепло, а громко каркающие вороны, рассевшиеся на яблонях вдоль реки, похоже, единственные, кто ссорится в это мирное утро.

Возле дорожного указателя с надписью «Капомесниль» я замечаю человека в резиновых сапогах, орудующего лопатой в грязном дворике близ того места, где некогда располагался древний замок. Я притормаживаю у обочины и выхожу из взятого напрокат «Ситроена». После нескольких дней общения с нормандскими старожилами, в том числе и с местным историком, который вооружил меня рядом интересных фактов, мне не терпится узнать, что известно человеку с лопатой о замке, некогда располагавшемся на этом самом месте, и его средневековых обитателях. Может, ему удалось случайно раскопать какие-нибудь артефакты — послания седой старины.

Подойдя к забору из колючей проволоки, за которым маячит незнакомец, я окликаю его на своём лучшем французском и, представившись, спрашиваю, известно ли ему что-нибудь о старом замке и семействе Карруж. Прекратив перелопачивать почву, мужчина настороженно изучает меня, явно ошарашенный визитом незваного гостя, пожаловавшего в эту глухомань и проявляющего подозрительный интерес к его земле.