Если любишь - солги (СИ) - Калинина Кира. Страница 27

Мобиль тронулся, и деревья, кусты, клумбы, фонтаны поплыли мимо. Узкая лента асфальта вилась сквозь садовые посадки, и мне пришло в голову: вдруг за оградой поместья ждут оборотни, чтобы закончить начатое или поквитаться за гибель товарища?..

Остались позади растворенные ворота, снежным вихрем унеслись в сумрак яблоневые сады, "стрела" зажгла носовые фары, вырвалась на шоссе и полетела среди темнеющих полей быстрее ветра. Дитмар, как обещал, глядел на дорогу, и я немного расслабилась.

Возможно, оборотни из внешнего мира пришли в "Гиацинтовые холмы", чтобы освободить своих сородичей, и трудно их за это винить. Страшная судьба: тюрьма от рождения до смерти, кровопускания, насильственное удержание в полезвериной форме, да ещё эксперименты Дитмара…

Он не искал меня вчера вечером, а шёл в лабораторию проведать своих подопытных и вставить им в головы пару новых железок, но на пути подвернулась я, и он решил, что влюблённая девица лучше возни с ликантропами.

А гиацинт? Тут и вовсе просто. Дитмар сорвал цветок по пути, просто от скуки или рассчитывая приколоть на обеденный фрак. А может, прямо на спортивный коверкотовый пиджак, хоть цветочное украшение к нему и не идёт. Зато ясно, зачем захватил с собой булавку.

Или всё объясняется ещё проще: он биомагнетик в своём саду. Может призвать светляков, может достать цветок из рукава.

Я осознала, что больше не злюсь на Дитмара, хотя всё ещё побаиваюсь — и ищу ему оправдания. Допрос в подвале заслонили хищные морды оборотней и спины мажисьеров, вставших между мной и убийцами.

В этот момент Дитмар заговорил:

— Я должен объясниться, — он не повернул ко мне головы и всё так же глядел перед собой, выстреливая словами в полукруг света, бегущий по асфальту впереди "стрелы". — Я человек увлекающийся и в своём азарте бываю слеп. Могу задеть, обидеть и понимаю это лишь по прошествии времени. Таково свойство моей натуры, я с ним борюсь, но часто проигрываю. Мои близкие научились принимать меня таким, каков я есть, и не только из любви ко мне. Мы, магнетики, сделаны из прочного материала и часто забываем, какими уязвимыми могут быть люди. Вы нежная девушка, с трепетными и ранимыми чувствами. Я не принял это в расчёт и теперь глубоко сожалею. Не хочу думать, что потеряю вас из-за глупой ошибки. Повернуть время вспять не в моей власти, я могу лишь просить вас забыть прошлое и начать всё сначала. Начать, как обычно делают, с простого свидания. Давайте встретимся в парке Тьюри, это ведь недалеко от вас… Завтра, скажем, в три часа. Будем гулять, беседовать, есть мороженое. Только молчите! Не говорите сейчас ничего. Ответите, когда доедем.

Он умолк внезапно, рука его с накинутой на запястье петлёй сжалась в кулак, скулы напряглись. "Стрела" неслась вперёд сквозь сумрачный простор, а я не находила слов для ответа, тихо радуясь тому, что он просил молчать, и чему-то ещё — тёплому чувству, которое дрожало в груди, как огонёк свечи.

Весь остаток пути я несла это чувство в себе, как великую драгоценность, как целебную воду из сказочного источника — и боялась расплескать. Едва заметила, как промелькнул за окном неприютный пригород, как загорелись огни улиц и бульваров, и очнулась, лишь когда круг света впереди исчез и "стрела" вдруг осела на асфальт. В свете фонаря видны были вишни, в одни сутки опушившиеся свежей клейкой листвой, и тёмные окна дома, который за пять лет я почти научилась считать своим. Останется ли он таковым завтра?

Дитмар подал мне руку, молча выгрузил чемоданы и пошёл следом, как шофёр или носильщик. Попросить его оставить багаж на крыльце значило бы обидеть и окончательно оттолкнуть, а впустить внутрь… от этой мысли ослабели руки, ключ в пальцах дрогнул и не сразу попал в замочную скважину.

Он вошёл, опустил чемоданы на пол, бросил взгляд на полуприкрытую входную дверь, но затворять не стал, повернулся ко мне.

— Итак, Верити, что скажете? — голос его прозвучал неожиданно робко.

Ответ сорвался с губ сам собой:

— Хорошо, я приду. Парк Тьюри, в три часа.

Дитмар шагнул ближе, тронул пальцами гиацинт на моём вороте.

— Спасибо, Верити.

В темноте прихожей его глаза светились, как далёкие звёзды. Он взял меня за плечи, притянул к себе, и звёзды стали ближе. Я глубоко вдохнула запах его одеколона, сладко-пряный, пьянящий, и не смогла поверить, что всего два дня назад этот запах вызывал неприязнь. Дитмар медленно наклонился и коснулся губами моих губ. От первого его поцелуя, мягкого, бережного, по телу разлилось тепло, от второго, настойчивого, глубокого, внутри сладко заныло. Сейчас, в эту самую минуту, он мог сделать со мной всё, что угодно, и я бы позволила… Но минута истекла, Дитмар оторвался от моих губ, отступил на шаг, сказав очень тихо:

— До завтра, Верити, — и вышел вон.

Я опустилась прямо на чемодан и минут пять сидела, выравнивая дыхание и собираясь с силами, чтобы встать и закрыть дверь. Затем прошла на кухню, на ходу снимая жакет. Может, гиацинт и зачарован, но лучше поставить его в воду.

Записка лежала на столике для завтраков, в самом центре — свёрнутый вдвое листок бумаги неизменного коричневатого цвета. Надпись внутри оказалось длиннее обычной: "Крайняя степень опасности. Следует переехать. Завтра же. Трёхчасовой экспресс. Носсуа, переулок Лудильщиков, дом 6. Гравировальная мастерская Сумсо. Спросить Фосэра. Следовать его указаниям. Адрес не записывать — выучить наизусть".

Надо же, Носсуа! Почти Шафлю.

Указания почти всегда были выражены в безличной форме, словно автор записок не знал, кому они предназначались. На всякий случай я повторила про себя: "Носсуа, переулок Лудильщиков, дом шесть. Гравировальная мастерская Сумсо. Спросить Фосэра", и бросила листок на стол.

— Что это значит? — спросила вслух. — Ты же здесь, я знаю!

Если в прошлый раз Фалько явился отчитать меня за слишком вольное прощание с мажисьерами у крыльца, то сейчас, после поцелуя Дитмара, он должен быть в ярости.

— Хочешь, чтобы я поднялась наверх? Хорошо. У меня к тебе вопросы.

Страшно не было. Слишком многое случилось за эти два дня. Бояться я устала. Удивляться, пожалуй, тоже.

Взошла по лестнице, по пути зажигая свет. Окна в спальне были заперты, как и дверь на балкон. Дом полнился тишиной. Ни намёка на чужое присутствие. Оставил записку и ушёл, не желая тратить время на непослушную девицу? Или…

Что, если оборотень, убитый мажисьерами, и есть Фалько? Бредовая мысль. Фалько — человек, магнетик, кто угодно, только не зверь. И у "Гиацинтовых холмов" ему делать нечего. Но тогда почему среди рычащих морд, клыков и когтей в пыльном вихре я видела его лицо?

Глава 10. Бежать?

Утром записки от сьера В. К. на кухонном столе не оказалось — сгинула, как всегда. Любопытства ради я припомнила адрес в Носсуа — переулок Лудильщиков и тэдэ, не спеша поджарила себе тосты, намазала вареньем и позавтракала, глядя в окно на пичужек, играющих в молодой траве. День выдался пасмурным. Жаль, если нашу с Дитмаром прогулку испортит дождь. Надо прихватить с собой зонтик.

Ах, как хотелось поверить, что никакой записки не было. "Крайняя степень опасности". Неужели из-за оборотней? Да какое им до меня дело! Я просто оказалась не в том месте не в то время. В городе мне ничего не грозит.

Только поди объясни это поверенному. Странно, что человек в сером френче ещё не стучит ко мне в дверь, грозя отчуждением наследства…

Я не хочу уезжать. Не сейчас! У меня свидание. Может быть, мой единственный шанс на счастливое будущее. Дитмар — сложный человек. Но было бы странно рассчитывать на простые отношения с мажисьером.

В руках оказался брелок с котёнком. Сама не заметила, когда переложила его в карман домашнего платья. Кажется, это вошло в привычку — носить подарок Дитмара при себе.

Знал бы он, как мне хотелось завести кошку! Моя любимица, серая пушистая Мышь, осталась у родителей, и в новом доме, таком большом и чужом, мне отчаянно не хватало друга, пусть даже мохнатого и хвостатого. Как славно было бы в пустой ночи прижать к себе маленькое тёплое тело и уснуть под музыку довольного урчания. Но условие сьера В. К. было однозначным: никаких домашних животных.