Если любишь - солги (СИ) - Калинина Кира. Страница 38

Его сестра вышла замуж за соседского князя, получив в приданое, среди прочего, заливные луга, на которых паслись овцы редкой породы. "Шерсть с тех овец была как ни с каких других — красивая, прочная, тёплая. И пряли из той шерсти дивную пряжу, и вязали из той пряжи шали, такие лёгкие и тонкие, что через игольное ушко протащить можно. Пожалел король, что отдал луга чудесные, пожелал воротить их любой ценой…"

Мудрец уговорил его не ходить на зятя войной, а просто выкупить свои бывшие угодья. Но король задумал подлость: заплачу, мол, князю, сколько попросит, а сам пошлю воинов, переодетых разбойниками, ограбить повозку с золотом, так что и луга получу, и деньги верну. Но сначала ему следовало убедить зятя в честности своих намерений. И король позвал жену.

"Дал он слово отсыпать князю восемь мешков золота. Обещался князь, как получит плату, передать луга королю в полновластное владение.

— Правду ли молвит сосед мой? — обратился к жене король.

И сказала она:

— Правду истинную.

— Правду ли молвлю я? — вопросил король с улыбкой ласковой.

Стала королева белее полотна. И взмолилась она тихим голосом:

— Сжалься, муж мой и господин, не вели отвечать мне на твой вопрос.

Но спросил король её сызнова:

— Правду ли я молвлю?

Задрожала королева, как лист осиновый, прошептала, едва не лишилась чувств:

— Не губи несчастную, позволь смолчать.

Насупил король брови, сверкнул очами соколиными и в третий раз спросил:

— Правду ли я говорю?

Встала королева с места почётного, и сняла с головы венец золотой, и сказала она с болью в голосе:

— Я люблю тебя, муж мой, люблю всей душой, но солгать не могу даже из любви. Нет на то сил моих человеческих. И скажу, как есть. Не слышу я правды в словах твоих, а слышу одно лишь коварство".

Я отложила книгу и несколько минут сидела с закрытыми глазами. Сердце стучало, как барабан сумасшедшего буззамена. Сказка о справедливой королеве! Вот что имел в виду профессор Барро. Но это же просто выдумка. Случайное совпадение. Прежде чем разучиться лгать, королева обрела способность распознавать ложь, а это не мой случай. Обмануть меня — проще простого. С другой стороны, у моей патологии могут быть вариации. Или это просто авторский вымысел…

Что там дальше?

Сделка сорвалась, князь уехал, а король велел заточить жену в темницу за то, что выставила его лжецом перед гостями и двором. Сказка постепенно двигалась к концу, слог стал напевным.

"И пришёл король в каземат к жене, и повёл тяжёлый он разговор:

— Как, скажи, могла ты меня предать? Ты, жена моя, мать королевича! Что на подлость тебя подвигнуло? Может, золота посулили тебе или ум колдовством затуманили? Иль другого полюбила ты и сгубить меня этак придумала? Повинись, покайся, и я прощу. Ради сына и нашего прошлого.

И ответила Справедливая:

— Если лгут, не могу я не слышать ложь. И сама никому не могу солгать. И ни злые чары, ни золото надо мной не имеют владычества. А любила я одного тебя. И других мне поныне не надобно.

Мрачен вышел король из узилища и велел строить плаху на площади. И читать по стране королевский указ. А в указе том было сказано, что на третий день на вечерней заре королеву казнят за предательство.

И напрасно Мудрец за сестру просил и напрасно взывал к милосердию. Был король непреклонен. Вздохнул Мудрец. Снял с себя дорогую он мантию.

— Ты не слушал, владыка, советов моих. Знать, советник тебе и не надобен. Но позволь напоследок тебя остеречь: не простишь королеву — поплатишься.

А на третий день на вечерней заре собралась тьма народу на площади, словно всё королевство к замку сошлось. Ропщет, плачет народ, хмур и зол король. Привели королеву на эшафот. И туда же не дрогнув взошёл Мудрец и сказал:

— Отпусти нас обоих или убей.

— Палача! — в исступлении вскричал король.

И пришёл палач с острым длинным мечом, в чёрной маске, лицо скрывающей. Сдёрнул маску — и ахнули все вокруг. То был Воин, явился он с Рубежа, ну а вместе с ним — сотня ратников. Побледнел король, задрожал король. И сказал ему Воин с презрением:

— Верой-правдой служил я тебе, король. Нынче служба моя окончена.

И сошли с эшафота они втроём — королева с верными братьями. И отправились прочь, а за ними — народ. Храбрецы и солдаты — за Воином. Кто учёность ценил, ум и здравый расчёт, Мудреца вожаком своим выбрали. Ну а люд простой, что не раз терпел от властителей притеснения, полюбил королеву за доброту и за сердце её неподкупное. Подала ей сына кормилица — тайным ходом из замка вынесла. И пошли они, трое и весь народ, за поля, за леса, в дальний дикий край. Стали строиться, обживаться там, в мире, ладе и благоденствии. А король умер с горя совсем один, без жены, без сына, без подданных".

Между тем, королевич вырос, мать и дядья передали ему власть, а сами зачем-то разошлись разные концы страны, где почили с миром, напоследок пообещав новому правителю: "И забьют на земле твоей три ключа, небывалой силой отмечены. И взойдут в полночь на небе три луны. Стражей верною, неусыпную будут луны те над землёй сиять. Не простые огни небесные, а волшебные охранители — Мудрый, Воин и Справедливая. Будут чары их истекать с высот, будто воды, в ключи волшебные, чтоб наполнить их…"

Я перевернула страницу, чтобы дочитать про луны и ключи, они же, надо думать, источники, и в первый момент не поняла, что вижу.

"…обнаруживаем мотив оборотничества, который встречается также у Георга Атезейского. Интересны истории о превращении принца Серефена в благородного оленя…"

В книге не хватало страниц. Не одной и не двух, а целых двадцати семи — если верить цифрам на плотной замусоленной бумаге. Сказка о справедливой королеве обрывалась на четыреста девяносто восьмой странице, а рассуждения об оборотнях начинались на пятьсот двадцать шестой. Что было между ними? Глава тридцать седьмая. Как раз та, в которой почтенный Альвиус Амброзиус обещал рассказать о "великих источниках". Вся, целиком. А также одна страница до неё и одна после.

Значит, это не случайная потеря. Должно быть, страницы позаимствовал ленивый студент, не пожелавший конспектировать длинную главу, или прикарманил беззастенчивый любитель древних преданий. После книгу очевидно отреставрировали. Мастер перебрал листы и заново сшил книжный блок как есть. Переплёт был крепким и ровным, страницы плотно прилегали друг к другу. Определить на ощупь, что часть из них выпала или вырвана, было невозможно.

Ну, хватит на сегодня, а то голова заболит. Выйду на воздух, прогуляюсь к озеру.

Проходя мимо гостиной, я бросила взгляд внутрь: его сиятельство сьер Кардалли раскинулся на диване, свесив на пол правую руку, на груди — раскрытая книга, голова откинута, лицо в солнечных лучах походило на копчёный окорок. Негромкие, но отчётливые всхрапы перемежались с мерным тиканьем тяжёлых напольных часов.

Часы считали секунды. Всхрапы не прекращались, литератор был неподвижен, и я решилась. На цыпочках, не дыша, приблизилась к столику. Сочинение Амброзиуса обнаружилось в середине стопки, под двумя другими книгами. Я осторожно переложила их на край и взяла в руки коричневый кожаный том "Историй". Торопливо пролистнула страницы. Красть книгу у Кардалли я, конечно, не буду, но хоть взгляну на эту таинственную главу — понять, стоит ли она сожалений…

Страницы с четыреста девяносто девятой по пятьсот двадцать пятую отсутствовали. Их кто-то грубо вырвал.

Глава 14. Оборотень

Казалось, время в Тамоне замерло. За две недели я не видела ни одного устройства на флюидах, и лишь кое-где на крышах среди тёмно-красной черепицы поблёскивали солнечные панели. Ни одну улицу не застелили асфальтом, удобным для мажи-мобилей — в городке таковых просто не было. По булыжным мостовым грохотали конные повозки и паровые экипажи, изредка прокатывались, дребезжа кузовом, электросолнечные гибриды.