Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза - Фицджеральд Френсис Скотт. Страница 10
Наступило время первого ужина – второй ожидался после полуночи, – и Джордан предложила мне присоединиться к ее компании, которая занимала стол на другом краю парка. Компанию составляли три супружеские четы и кавалер Джордан, настырный старшекурсник, питавший склонность к запальчивым колкостям и явно считавший, что рано или поздно Джордан придется в той либо иной мере отдаться ему на милость. Эти люди не болтали без складу и ладу, но сохраняли величавое единообразие, полагая своим долгом представлять здесь почтенную загородную аристократию – Ист- Эгг, снизошедшее до Западного, – и старательно гнушаясь калейдоскопическими увеселениями последнего.
– Уйдем, – прошептала мне Джордан после бессмысленного, потраченного нами впустую получаса. – Для меня они слишком благовоспитанны.
Мы встали, она объяснила, что нам необходимо отыскать хозяина дома, – я с ним еще не знаком, сказала Джордан, и оттого чувствую себя неловко. Старшекурсник покивал, цинично и меланхолично.
Бар, в который мы заглянули первым делом, был переполнен, но Гэтсби в нем отсутствовал. Мы поднялись по лестнице, Джордан окинула парк взглядом, однако и там его не обнаружила, не было Гэтсби и на террасе. Войдя в дом, мы наудачу открыли торжественного обличья дверь и оказались под высокими потолками готической библиотеки, обшитой резным английским дубом и, вероятно, целиком перевезенной сюда из каких-то заокеанских развалин.
На краешке огромного стола сидел пьяненький тучный джентльмен средних лет, с довольно шаткой сосредоточенностью разглядывавший сквозь огромные совиные очки книжные полки. Когда мы вошли, он резко повернулся к нам, обозрел с головы до пят Джордан, а затем вызывающим тоном осведомился:
– Ну, что скажете?
– О чем?
Он махнул рукой в сторону полок.
– Об этом. На самом-то деле, можете не проверять, я уже проверил. Они настоящие.
– Книги?
Он кивнул.
– Совершенно настоящие – и страницы есть, и все прочее. Я думал, они из хорошего крепкого картона сделаны. А они, на самом-то деле, совершенно настоящие. Страницы и… постойте! Я вам покажу.
Считая, по-видимому, наш скептицизм само собой разумеющимся, он поспешил к полкам и вернулся с первым томом «Лекций» Стоддарда [7].
– Смотрите! – торжествующе воскликнул он. – Самая настоящая типографская работа. А я-то, дурак, попался на удочку. Здешний малый – истинный Беласко [8]. Это шедевр. Какая тщательность! Какой реализм! Но и остановиться вовремя тоже умеет – страницы не разрезал. Ну да чего ж вы хотите? Чего от него ждать?
Он выдернул из моих рук книгу и торопливо вернул ее на место, пробормотав, что, если вынуть один кирпич, так, глядишь, вся библиотека обрушится.
– Вас кто привез? – спросил он. – Или вы сами приехали? Меня вот привезли. И бóльшую часть других тоже.
Джордан, смотревшая на него с веселой настороженностью, ничего не ответила.
– Меня привезла женщина по фамилии Рузвельт, – продолжал он. – Миссис Клод Рузвельт. Знаете такую? Я с ней прошлой ночью познакомился, не помню где. Я уж неделя как пью, вот и подумал: может, протрезвею, если в библиотеке посижу.
– И помогло?
– Да вроде помогло немного. Точно пока не скажешь. Я тут всего час провел. Насчет книг я вам говорил? Они настоящие. У них…
– Говорили.
Мы обменялись с ним чинными рукопожатиями и покинули дом.
Теперь на расстеленном в парке брезенте танцевали – старики толкали спинами вперед юных дев, описывая с ними бесконечные тяжеловесные круги; пары более умелые извилисто прижимались друг к дружке на новомодный манер и держаться старались в уголках потемнее; а многие девушки танцевали сами с собой или просто старались избавить оркестр от необходимости бренчать на банджо и бить в барабаны. К полуночи веселье стало еще более бурным. Прославленный тенор спел что-то по-итальянски, печально известная контральто исполнила джаз, а между номерами многие из гостей откалывали по всему парку «штучки-дрючки», и взрывы глупого счастливого смеха уносились в летнее небо. Пара сценических «близнецов» – ими оказались те самые девушки в желтом, – показала, должным образом переодевшись, сценку из жизни малых детишек, шампанское подавали уже в бокалах такой величины, что в них можно было ополоснуть все пять пальцев, а то и десять. Взошла луна, по Проливу поплыл треугольник серебристых чешуек, слегка подрагивавших под густую жестяную капель банджо.
Я все еще пребывал в обществе Джордан Бейкер. Мы сидели за столом с мужчиной моих примерно лет и вульгарной девчушкой, по малейшему поводу разражавшейся неудержимым смехом. Мне было хорошо. Я успел выпить две полоскательницы шампанского, и все, что окружало меня, изменилось, обретя значительность, натуральность и глубокий смысл.
Оркестр смолк, мужчина повернулся ко мне, улыбнулся.
– Ваше лицо мне знакомо, – учтиво сообщил он. – Вы не служили во время войны в Третьей дивизии?
– Ну да. В девятом пулеметном батальоне.
– А я в седьмом пехотном – до июня восемнадцатого. То-то мне все казалось, что я вас где-то видел.
Мы немного потолковали о сырых и серых французских деревушках. По-видимому, он жил где-то поблизости, поскольку сказал мне, что совсем недавно купил гидроплан и собирается опробовать его нынче утром.
– Не хотите составить мне компанию, старина? Пролетим вдоль берега над Проливом.
– В какое время?
– В любое – какое вам больше нравится.
Я совсем уж было собрался спросить его имя, но тут Джордан, оглянувшись на нас, улыбнулась мне.
– Ну что, вам повеселее стало?
– Намного, – и я снова обратился к моему новому знакомцу. – Я не привычен к таким приемам. Даже хозяина не видел. А живу вон там… – и я махнул рукой в направлении невидимой зеленой изгороди, – и этот господин, Гэтсби, прислал ко мне шофера с приглашением.
Несколько мгновений он смотрел на меня, словно чего-то не понимая, а потом вдруг сказал:
– Это я – Гэтсби.
– Что?! – вскричал я. – О, прошу прощения.
– Я думал, вы знаете, старина. Боюсь, хозяин я не из лучших.
Он улыбнулся мне с пониманием – с чем-то намного большим понимания. То была одна из тех редких, бесконечно утешительных улыбок, какие нам удается увидеть за всю нашу жизнь всего лишь четыре-пять раз. На миг она обращалась – или казалась обращенной – ко всему внешнему миру, а затем отдавалась тебе с неотразимым, явно предвзятым благоволением. Она словно понимала тебя ровно настолько, насколько тебе хотелось быть понятым, верила в тебя так, как ты сам хотел в себя верить, убеждала тебя, что ты производишь именно то впечатление, какое надеялся, в самых сладких твоих мечтаниях, произвести. И как только я понял все это, она истаяла – передо мной сидел хорошо одетый, но явно неотесанный человек тридцати одного – тридцати двух лет, почти нелепый в его усилиях церемонно выстраивать речь: прежде даже, чем Гэтсби представился, у меня сложилось отчетливое впечатление, что слова он подбирает с дотошной осмотрительностью.
Почти сразу после моего знакомства с Гэтсби к нему спеша приблизился дворецкий, сказавший, что звонят из Чикаго. Гэтсби извинился, отвесив каждому из нас по небольшому поклону.
– Если вам чего-то захочется, старина, только скажите, – настоятельно попросил он меня. – Прошу прощения. Я присоединюсь к вам попозже.
Едва он отошел, я повернулся к Джордан – мне не терпелось поведать ей о моем изумлении. Я-то ожидал, что мистер Гэтсби окажется краснолицым, корпулентным господином средних лет.
– Кто он? – спросил я. – Вам о нем что-нибудь известно?
– Просто человек по фамилии Гэтсби.
– Я хочу сказать, откуда он? Чем занимается?
– Ну вот, теперь и вы туда же, – с вымученной улыбкой ответила Джордан. – Ладно… он как-то сказал мне, что учился в Оксфорде.
За фигурой Гэтсби начал вырисовываться смутный фон, впрочем, следующие слова Джордан размыли его еще пуще.