Хлорофилия. Живая земля - Рубанов Андрей. Страница 19

– Понял, – вежливо ответил Савелий.

Старик хотел сказать что-то еще, даже рот открыл, но ему помешал грохот пролетевшего мимо окон вертолета: очередной китаец возвращался к себе домой после ужина в фешенебельной «Фанзе», или в «Янцзы», или в «Великой стене», или в другом закрытом клубе, где отпрыски богатейших семейств сибирско-китайского анклава проигрывали друг другу миллионы в маджонг.

Пушков-Рыльцев покачал головой:

– Представь себе, Савелий, я помню времена, когда не было ни травы, ни домов в сто этажей. Я жил на четвертом, в девятиэтажном доме, и прекрасно себя чувствовал. А дом был самый высокий в городе. Правда, город назывался не Москва. По-другому. Были тогда и другие города, кроме Москвы… Вот что я тебе скажу: человек не может жить на небесах. Бог создал нас, чтобы мы ходили по земле. И смотрели на мир с высоты собственного роста. Когда я въехал в квартиру на сорок пятом уровне, у меня было такое чувство, будто я – в самолете. Я просыпался и засыпал с ощущением ожидания: когда же, мать вашу, мне скажут, чтоб я пристегнул ремни и готовился к посадке?

Савелий терпеливо ожидал завершения ностальгической увертюры. Сам он, наоборот, именно внизу, у подножия башен, ощущал дискомфорт и даже тревогу. Разумеется, патриарх не прав. Бог создал человека не для того, чтобы он жил на земле. Бог создал человека, чтоб он жил везде. Внизу, наверху. Под водой и над облаками. На Луне и еще дальше.

– Вижу, ты не согласен, – с сожалением заметил Пушков-Рыльцев. – Ладно. Мы еще вернемся к разговору о том, для чего нас создает Бог. Шеф-редактор прикрыл глаза, нажал кнопку и сделал круг по комнате. Мотор его кресла тихо жужжал.

– Завтра на банкете я объявлю о том, что ухожу. Я стар, я устал, я инвалид. Мне пора в колумбарий. Журналом будешь руководить ты.

От изумления Савелий едва не потерял сознание. Старик сверлил его взглядом – словно воткнул зазубренный штык и проворачивал в ране.

– Почему я?

– Таково мое решение.

– Но вы не спросили моего согласия.

– А зачем? Ты бы ответил, что не хочешь.

– Да. Я бы ответил, что не хочу.

– Ты единственный, кто сможет руководить делом.

– Мне казалось, Пружинов…

– В задницу Пружинова! – раздраженно каркнул шеф-редактор. – Пружинов слишком любит власть! Люди, которые слишком любят власть, не должны властвовать! Они превращаются в тиранов и разрушают все, что им подвластно. Только ты, Савелий. Только ты.

Герц покачал головой:

– Я не готов.

– Тебе пятьдесят лет, – тихо, но гневно произнес старик. – Тебе пора расти.

– Пусть трава растет. А я хочу просто жить, и все.

– Нельзя «просто жить», дорогой мой. Человек не должен «просто жить, и все».

– Человек вообще никому ничего не должен.

Пушков-Рыльцев опять нажал кнопку и подкатил совсем близко к Савелию.

– Мальчик, тебе пора перестать повторять эти лозунги для сытых идиотов.

– Эти лозунги повторяет вся страна.

– Ты ничего не знаешь про страну, Савелий. Тебе пора понять, что нет более наивных и неосведомленных существ, чем профессиональные журналисты. Каждый из них думает, что все понимает, – и поэтому на самом деле не понимает нихера.

– Если я не понимаю нихера, – возразил Савелий, чувствуя себя сильно задетым за живое, – как тогда я смогу возглавить журнал?

– Так и сможешь. Начнешь – и суть вещей постепенно откроется тебе.

Савелий понял, что больше не может сидеть. Встал и вытянул руки по швам.

– Михаил Евграфович, поверьте… Мое уважение к вам очень велико, но…

– В задницу уважение, – перебил старик. – Я знаю все, что ты скажешь. Ты скажешь, что не хочешь нести нагрузку. Ты скажешь, что тебе и так хорошо. Что ты боишься. Что можешь не справиться. Ты скажешь еще какую-нибудь чепуху…

– Нет, – твердо возразил Савелий. – Я просто откажусь. Наотрез.

Пушков-Рыльцев кивнул и развел руками.

– Тогда, – печально произнес он, – наш боевой листок придется продать. Голованову. Эта сволочь тут же отвалит огромные деньги. И вольет журнал в корпорацию «Двоюродный брат». Будете брать интервью у «Соседей», вошедших в топ-сто. Уверяю тебя, Савелий, при новых хозяевах ты не продержишься и года. Потому что писать про настоящих людей – это одно, а писать про олигофренов, которые дерутся сковородками, женятся и разводятся раз в неделю, – совсем другое.

Савелию стало страшно. Он представил себя автором статьи о семействе Валяевых и вздохнул:

– В общем, это ультиматум.

– Вся жизнь состоит из ультиматумов, – сухо ответил старик, отъехал на два метра, изучил Савелия с ног до головы и театрально провозгласил: – Шеф-редактор Савелий Герц! Звучит. Ты будешь хорошо смотреться в моем кабинете.

– Мне не до шуток.

Пушков-Рыльцев сверкнул глазами:

– Мне тоже. Слушай сюда, парень. Слушай очень внимательно. Ежемесячник «Самый-Самый» кормит тридцать человек. Я бы хотел, чтобы после моего ухода журнал продолжал существовать. И обеспечивать людей работой, деньгами и статусом. Что и как будет здесь после меня – мне не важно. Главное – чтобы дело двигалось. Именно поэтому я делаю предложение тебе, а не Пружинову. Хотя этот жук, как ты сам заметил, спит и видит себя в моем кресле. – Пушков-Рыльцев указал подбородком на дверь, давая понять, что речь идет не об инвалидном кресле, а именно о кресле босса. – Но Пружинов будет разочарован. Новым шефом станешь ты, Савелий. Ты спокойный, умный и лояльный малый, ты будешь твердой рукой крутить штурвал и прокладывать курс.

– А если не потяну?

– Потянешь, – небрежно ответил шеф. – Повторяю: главное – решиться, а потом само пойдет. Не забудь: вас же будет двое. Ты и Варвара. Муж и жена.

– Я не женат.

– Так женись, черт возьми!

– Я не умею руководить, – твердо заявил Савелий. – Требовать, подчинять, насаждать дисциплину – это не мое. Я не лидер от природы.

– В задницу природу! – прорычал Пушков-Рыльцев. – Думаешь, я – лидер? Если бы пятьдесят лет назад мне сказали, что я буду управлять собственным журналом, я бы даже не понял такой глупой шутки. Я еще меньший лидер, чем ты. А вот приперло – и пришлось лидировать. Я обещал, что мы вернемся к разговору о том, для чего нас создал Бог. Скажи, тебе понравился Муса, мой гость?

– Муса как Муса, – ответил Савелий.

Старик кивнул и понизил голос:

– Бог создал Мусу убийцей. Настоящим. Я видел его в деле. Не один раз. Однажды мы вдвоем отстали от отряда и вышли на китайский пикет. Я не успел затвор передернуть, как он положил троих и за четвертым погнался… А сейчас у него – бизнес, офис, секретарша и прочее. Деньги делает! Хотя рожден для того, чтобы сражаться. Савелий, не пускай слюни. Бери журнал и занимайся.

– Дайте время подумать.

– Даю, – мгновенно ответил старик. – До утра. И не забудь: я предлагаю тебе не только достойное дело, но и достойный доход. Ты сейчас на шестьдесят третьем?

– На шестьдесят девятом.

– Что же, через год переберешься повыше. Куда-нибудь на восемьдесят второй. Если, конечно, эта зеленая гадость не сгниет и людям не будет наплевать, на каком этаже жить…

– Думаете, она сгниет?

Шеф-редактор погладил подлокотники и помрачнел.

– А ты не веришь?

– Не знаю, – искренне ответил Савелий. – Как-то не думал об этом.

– А ты подумай. – Пушков-Рыльцев подмигнул. – И главное, верь. Чем больше нас будет верить – тем скорее наступит великий день. Правда, если он наступит – нам мало не покажется… Кстати, с Варварой я сам поговорю. Будете рулить вдвоем. Муж с женой, оба – журналисты, управляют собственным ежемесячником – это прекрасно!

«Варвара, разумеется, запрыгает от счастья», – подумал Савелий.

Старик меж тем внимательно следил за его лицом. Помедлил, затем начал говорить, тихо, почти стеснительно:

– Журнал – это все, что у меня есть. Было многое, но остался только журнал. Я хочу, чтобы он меня пережил. Мне не нужно, чтобы после моего ухода люди сказали: «Вот, был Пушков-Рыльцев – был журнал, нет Пушкова-Рыльцева – и журнала нет». Мне, дорогой Савелий, хочется, чтобы люди сказали: «Ого! Пушков-Рыльцев давно в могиле, а журнал его процветает!» Вот о чем я мечтаю, Савелий. Разумеется, у нас с тобой будет время для того, чтобы передать дела… Месяц или два я буду рядом. Помогать и подсказывать. Потом двинешь самостоятельно. Мы с тобой очень разные. Я – инакомыслящий, ты – лояльный. Но так даже лучше. Кое-кто, – старик состроил свою фирменную презрительную гримасу, – будет очень рад, что я ушел на покой и во главе журнала стоит мирный законопослушный гражданин… Только, парень, не будь слишком мирным и законопослушным.