Семь сестер. Сестра луны - Райли Люсинда. Страница 36

Вечерами, когда белые столпы дыма поднимались над трубами домашних очагов, горы и пещеры Сакромонте оживали: призывные звуки гитар, глубокие, хватающие за сердце голоса cantaors – певцов-мужчин, стук кастаньет, топот ног танцоров. И не важно, что цыгане, заселявшие пещеры Сакромонте, были бедны и вечно голодны, но все они знали, что дух фламенко способен поднять и их собственный дух.

А уж Лусия, можно сказать, олицетворяла собой этот дух фламенко, как, пожалуй, никто иной. Когда она танцевала вместе с остальными односельчанами на фиестах, которые, как правило, устраивались в одной из больших пещер, принадлежащих всей коммуне, другие танцоры замирали на месте в немом восхищении. Что за чертенок сидит в этой девочке? Ибо как иначе объяснить ту силу, которую источал ее танец? Она словно изливала всю свою душу, танцуя перед собравшимися и тем самым гипнотизируя своих зрителей, потому что ее танец вмещал в себя все человеческие эмоции.

– Нет, она еще слишком мала, чтобы понимать, что у нее талант, – обронил как-то вечером Хозе, после того, как Лусия закончила танцевать перед толпой цыган, собравшихся у входа в их пещеру, буквально завороженных движениями ее легких ножек и искрами, сыплющимися из глаз этой еще совсем маленькой девочки. Но ребенок, судя по всему, прекрасно понимал, что у нее талант. – Наверное, именно поэтому ее исполнение отличается своей особой неповторимостью. Ведь она ни на кого не похожа, – заключил отец.

– Мама, давай я помогу тебе плести корзины, – предложила Лусия матери несколько дней спустя.

– Ну, если у тебя есть свободная минутка, то пожалуйста, – улыбнулась в ответ Мария. – Ты же у нас вечно занята. – Она похлопала рукой по ступеньке, предлагая дочери устроиться рядом, а потом вручила ей охапку эспарто. Какое-то время они работали молча. Пальцы Марии уже онемели от напряжения, и она перебирала ими не так быстро, как хотелось бы. Усталость давала о себе знать: она поднялась ровно в пять утра, покормила мула, цыплят, коз, которых держала в соседней пещере, использовавшейся как хлев для домашних животных. А потом развела огонь в очаге и поставила горшок с маисовой кашей – надо же успеть приготовить хоть и скудный, но завтрак и накормить им мужа и четверых детей. А еще страшно болит вся спина после того, как натаскаешь воды из больших цистерн, что установлены у подножья горы Сакромонте. Попробуй, поноси ведра с водой в гору, поднимаясь по крутым, вымощенным булыжником, деревенским улочкам.

И вот редкая минута покоя и тишины. Рядом с ней сидит и старательно трудится дочь. Как же часто, размышляет про себя Мария, она, разглядывая величественные постройки Альгамбры, лишний раз свидетельствующие о том, как никчемна и безрадостна ее собственная жизнь, сплошная борьба за существование изо дня в день, невольно начинает злиться, созерцая всю эту красоту. Утешает лишь одно: она живет среди своих соплеменников, окруженная заботой и вниманием со стороны остальных членов их небольшой горной общины. Их называют gitanos, испанские цыгане, предки которых были в свое время вытеснены за пределы городских стен Гранады и вынуждены были строить себе жилища, вырывая пещеры в монолитных скалах. Они принадлежат к беднейшим слоям местного населения, самая низшая каста, на представителей которых чистокровные испанцы смотрят с недоверием и даже откровенным презрением. Цыган здесь терпят лишь за их танцы, за их мастерство в кузнечном деле и за их ворожей, таких, как Микаэла, которая не только предсказательница, но еще и отличная знахарка. Недаром богатеи из Гранады часто обращаются к ней за помощью втайне от остальных, когда врачи уже бессильны помочь.

– Мама.

– Слушаю тебя, Лусия, – оторвалась от своих мыслей Мария и, взглянув на дочь, увидела, что та тычет пальцем в сторону Альгамбры.

– Когда-нибудь, в один прекрасный день, я буду танцевать там, и на меня будут смотреть тысячи зрителей.

Мария вздохнула. Выскажи вслух кто-нибудь из ее остальных детей подобную крамольную мысль, тотчас получил бы от нее хороший подзатыльник. Но с Лусией все иначе. Мария медленно кивнула головой.

– Так оно и будет, голубка моя, не сомневаюсь в этом ни минуты.

Поздно вечером того же дня, когда Лусия уже наконец улеглась на свой соломенный тюфяк, примостившийся рядом с кроватью родителей в небольшой нише, выдолбленной прямо за кухней и служившей им спаленкой, Мария сидела с мужем на улице. Они вели неспешный разговор.

– Меня беспокоит наша Лусия. У девчонки голова забита всякими бредовыми мечтами. Насмотрелась на богатство в тех испанских домах, куда ты ее берешь для выступлений, и вообразила себе бог знает что, – негромко обронила Мария.

– А что плохого в том, что девочка мечтает, mi amor? – возразил Хозе, загасив окурок своей манильской сигары каблуком сапога. – Мы все здесь влачим такое жалкое существование. Пожалуй, мечта – это единственное, что позволяет выжить.

– Хозе, меня волнует другое. Она не понимает, кто она и откуда вышла, и что все это значит. А ты стал приобщать ее совсем еще маленькой девочкой к другой жизни, по ту сторону городских стен. – Мария жестом указала на крепостные стены, опоясавшие Гранаду, которые тянулись от самого подножья гор всего лишь в полумиле от их жилища. – И эти знания кружат ей голову, ибо она увидела жизнь, которой у нее самой никогда не будет.

– Почему ты так уверена? – Глаза мужа сверкнули на смуглом лице, унаследованном от предков, чистокровных gitano, полыхнули тем же недобрым огнем, как и у его дочери, когда она злилась. – Многие из наших прославились и стали богатыми благодаря своему таланту, Мария. Так почему такое не может произойти с Лусией? Тем более, с ее силой духа. Когда я играл на гитаре на Бульваре Рамбла в Барселоне, я познакомился с такими выдающимися танцовщиками, как Пасторо Империо и Хуана ла Макаррона. Они, между прочим, обитают в таких же шикарных особняках, как и богатые испанцы.

– Но это всего лишь двое из десятков тысяч других цыган, Хозе! Как же ты этого не понимаешь? А мы, все остальные, мы просто танцуем и поем, боремся за выживание, пытаемся заработать хоть какие-то крохи, чтобы было что положить в горшок на обед или на ужин. Боюсь, Лусию постигнет большое разочарование, когда она поймет, что ее заветным мечтам не суждено осуществиться. Между тем ребенок до сих пор не умеет ни читать, ни писать! В школу она ходить отказывается… Думаю, и ты, Хозе, в немалой степени поспособствовал этому ее нежеланию.

– А к чему ей все эти буквы и цифры, когда у нее такой талант? Послушай, жена, тебе не кажется, что ты на глазах превращаешься в сварливую старуху, давным-давно забывшую, что это такое – мечтать? Пойду-ка я поищу себе компанию повеселее… Buenas noches.

Мария молча наблюдала за тем, как муж поднялся со ступенек крыльца и зашагал прочь в темноте по пыльной дорожке. Она знала, сейчас потащится в один из кабаков. Их тут много разбросано в потайных пещерах. И будет там бузить с друзьями-приятелями до самого утра. Последнее время муж часто не ночевал дома. Мария даже стала подумывать о том, что он обзавелся на стороне любовницей. Правда, за последние годы он сильно сдал. Куда подевалось его прежде гибкое и упругое тело? Возраст, постоянные пьянки, убогая жизнь, которую они вели, все это не могло не сказаться на его внешности. Но при всем том Хозе был еще очень красивым мужчиной.

Мария вдруг отчетливо вспомнила, когда впервые увидела своего будущего мужа. Пожалуй, ей тогда было столько же лет, сколько сейчас Лусии. А он, рослый и сильный парнишка лет шестнадцати, стоял возле пещеры, в которой обитала его семья, и что-то наигрывал на своей гитаре. Его темные кудри отливали на солнце красновато-рыжеватым оттенком, пухлые чувственные губы растянулись в ленивой улыбке, когда Мария проходила мимо. Она влюбилась в него с первого же взгляда, хотя до нее и доходили всякие нехорошие слухи об Эль Лизо – Ловкаче, так его прозвали за виртуозную игру на гитаре. А еще и за его обхождение с женщинами, о чем, к несчастью, она узнала много позднее. Когда Хозе исполнилось семнадцать, он отправился в Барселону на поиски славы и денег. На тот момент у него был контракт, позволявший играть на Бульваре Рамбла. Этот район был буквально нашпигован самыми известными барами, в которых выступали исполнители фламенко.