Музейная пыль (СИ) - Клеменская Вера. Страница 96

— Поехали, — только и повторил он, шагая к двери.

И я сдалась, просто пошла следом. По коридору, которого, оказывается, совсем не помнила, вниз по лестнице и снова по такому же коридору. На проходной охранник, вскочив и вытянувшись в струнку, распахнул перед нами стеклянные створки, и мы вышли на крыльцо. От прохладного и свежего воздуха опять закружилась голова, пришлось ненадолго остановиться, чтобы не упасть.

Нас ждала машина. Строгая, чёрная, безликая, представительского, что называется, класса. Покорно забравшись на заднее сиденье, просторное, пахнущее дорогой кожей, я уставилась в окно на серый город. Погода выдалась пасмурная, прямо под стать моему состоянию.

Плейн оказался совсем не похожим на Форин. Здесь не было толп народа, ярких вывесок, сияющих витрин дорогих магазинов и роскошных ресторанов с огромными окнами. Дома в основном были не выше трёх этажей, а улицы — узкими. Казалось, город наполовину застрял где-то в Мрачных Веках, и только фонари и светофоры напоминали о современности.

Ехали мы недолго, минут десять, и остановились перед старинным зданием из серого камня, с узкими окнами. Надпись на вывеске над дверью была слишком мелкой, не рассмотреть издали, но пара мужчин в белых халатах, куривших чуть в стороне от входа, и так вполне красноречиво сообщала о том, что здесь находится.

— Он жив?

— Да.

Это была хорошая новость? Судя по тому, как прозвучал ответ, скорее наоборот, но я заставила себя уцепиться за неё. Жив — и это самое главное, со всем остальным можно как-нибудь справиться.

Двери. Тяжёлые, деревянные. Старинные, наверное. Охранник на входе, так же торопливо вскочивший и только что не взявший под козырёк. Лифт, старый и дребезжащий, мерзко пахнущий хлоркой. Коридор, узкий и освещённый так ярко, что слёзы из глаз выступили. Старая белая дверь с закрашенной стеклянной вставкой. Жалюзи, помятые, неполный комплект. И тонкие пальцы на светло-зелёной ткани.

Дальше я смотреть не могла. Остановилась, вцепившись в дверной косяк до боли в пальцах, и заставила себя перевести взгляд на высокую женщину в белом халате, стоявшую посреди палаты.

— Что скажешь, Тереза?

Больше это был не голос господина советника. Он не дрогнул, нет, но эта дрожь была настолько близка к поверхности, что я ощутила её почти физически. Женщина чуть мотнула головой, словно просыпаясь, бросила на меня короткий взгляд, потом отвернулась и тихо сказала:

— Мне жаль, Макс.

Мир вокруг утратил краски, стал чёрно-белым. А потом всё затопила сплошная непроглядная темнота.

* * *

К сожалению, я не умерла. Мёртвые не чувствуют боли и тем более столь настоятельной потребности уединиться с белым другом. А я как раз сейчас ощущала то и другое.

— Ну вот что ты наделала? — поинтересовался откуда-то издалека голос той самой женщины, Терезы, кажется. — Зачем сразу так дёргаться?

Открыв глаза, я глянула на свою руку. Ну конечно же, капельница, чем ещё это могло быть, в больнице-то? Ненавижу эти штуковины, с самого детства, когда после той противной криворукой медсестры шишки месяц сходили.

— Мне… мне в туалет надо, — с трудом выговорила я.

— Сейчас.

Тереза убрала проклятую иголку и положила пальцы на место укола. Кожи коснулось тепло, и саднящая боль почти моментально исчезла. Надо же, целительница, и очень хорошая, судя по всему. Какая честь…

Я села, осторожно, опираясь на руки, и спустила ноги с кровати. Одежда была на мне, а вот ботинки сняли. Но на полу обнаружились кем-то заботливо приготовленные тапочки.

— Где здесь туалет?

— Налево, в конце коридора.

Я встала, постояла пару секунд, чтобы убедиться, что могу держаться на ногах. Слабость была ужасная, но хоть голова больше не кружилась. Может даже и дойду.

— Идём, — вздохнула целительница, беря меня под руку.

Какие-то десять метров туда и обратно показались мне путешествием на край света. Вернувшись в палату, я с облегчением опустилась на кровать. Сначала просто села, но потом всё-таки прилегла, обхватив себя руками.

— Поешь, — скорее скомандовала, чем попросила целительница, присаживаясь у меня в ногах.

Я тупо посмотрела на накрытый полупрозрачной розовой пластиковой крышкой поднос, стоящий совсем рядом, на тумбочке. Есть не хотелось, разве что воды выпить пару глотков.

— Нельзя так с собой.

Я даже не шевельнулась. Были бы силы, давно закатила бы истерику. Хорошо, что их совсем не осталось. Обязательно поем. Потом когда-нибудь. Когда пойму, что могу жить дальше. А случится ли это вообще?

— Мне с ложечки тебя кормить?

— Обойдусь, — буркнула я.

Хоть бы заплакать, но слёз не было, только глаза попусту жгло. А в ушах раз за разом слабеющим эхом повторялось последнее слово. Короткое, простое, самое важное. Люблю. Он сказал это. А я не сказала. И уже не скажу. Ему не скажу. Никогда. Дура! Господи, как я могла быть такой дурой?!

— Ты хоть знаешь, что беременна?

Я села так резко, что потемнело в глазах. Пришлось опереться на руки, чтобы не упасть. Потом ущипнуть себя, чтобы убедиться, что не сплю. Мелькнула отстранённая мысль, что такие новости стоило бы сообщать как-то… потактичнее, что ли. Начать издалека, подготовить, и уж только потом в очередной раз мир с ног на уши переворачивать.

— Это точно? — только и спросила я.

И вдруг осознала, что больше всего боюсь того, что сейчас целительница скажет, что пошутила. Применила, так сказать, шоковую терапию, чтобы вывести пациентку из ступора или как там называют подобное состояние.

— Точно, — кивнула она.

У меня вырвался нервный смешок, а потом слёзы хлынули потоком. Надо же, какая ирония: я ведь опасалась, что это может случиться, но заставила себя верить Лорел. Все-то у неё проверенные и хорошие, надёжные, мать их, поставщики. То ли она меня обманула, то ли эти надёжные и проверенные — нас обеих. Но это теперь уже так неважно…

Я не была к такому готова, совершенно не была. Ни в один из моих ближайших жизненных планов ребёнок не вписывался. Но всё равно эти планы уже покатились к чертям и потеряли всякую важность. Я больше не представляла, как буду жить. Зато теперь хотя бы знала, зачем.

— Так будешь есть?

— Буду, — согласилась я, вытирая слёзы.

Глава 18

— Родителям моим сообщите? — спросила я, доев кашу и взяв булочку.

— По закону я обязана, — кивнула целительница.

— Ладно, — кивнула я, запивая ванильную сдобу успевшим остыть чаем.

Мама оторвёт мне голову, когда узнает. Замуж по залёту — это она ещё простила бы, но теперь из более-менее приемлемой схемы выпадал самый важный пункт. И мало мне точно не покажется. Я даже не представляла, как она отреагирует. Но мне, признаться, было на это исключительно плевать. Я приняла решение, и ничто не заставит меня его поменять.

— С другой стороны, — по губам целительницы скользнула чуть лукавая улыбка. — я ведь не работаю в этой больнице. Так что мы можем пока сохранить это между нами, девочками. Ну, почти.

— В каком смысле — почти? — озадачилась я.

— Знаешь… — она немного помялась, но всё-таки продолжила: — Когда Макс спрашивает о чём-нибудь, ну, знаешь, по-настоящему спрашивает, ему очень трудно не ответить.

Я не сдержала невесёлый смешок. Кажется, начинала понимать, почему Сантер так избегал общения с отцом. Ведь это же как есть господин советник, тот, кто задаёт вопросы и отдаёт распоряжения. Но и он — живой человек. Это я тоже теперь знала.

— Ну, — ответила я, ещё немного поразмыслив, — пожалуй, он имеет право знать.

Доев булочку, я запила её остатками чая, поколебалась немного и принялась за пудинг. Никогда его не ела, раньше эта штуковина напоминала мне исключительно консервированные сопли в сахаре, а вот сейчас показалась ничего такой. Интересно, это потому что я сутки не ела, или… или скоро начну и колбасу с вареньем есть? Поди знай…