На крыльях надежды (СИ) - Солдатова Татьяна. Страница 38

Я же старалась не давить на ребенка. Не хочет? Хорошо. Переключалась на Илью. Но глубоко в душе, боялась. Дико боялась того, что могу не справиться. Или же что Илье надоест постоянно «военное положение» дома. Оба эти варианта для нас с ним вели к печальному финалу в итоге.

Не знаю, откуда взялась эта неуверенность в себе, но она душила, отравляя мне жизнь по капле. Я прекрасно отдавала себе отчет, что еще слишком рано думать о примирении сторон. Он только узнал. Сейчас у Саши ярко выраженная стадия злости. Отрицание он как-то быстро перешагнул или оно еще накатит, но просто позже?

Хотя какая собственно разница, важно то, что принятие будет еще ох как нескоро. И будет ли оно вообще?

Прозвенел звонок, оповещая об окончании урока. У меня сейчас было окно, и его я провела в кабинете, проверяя самостоятельную работу. Самостоятельная работа Волкова Александра была потрясающая, в том смысле, что потрясла меня своим отсутствием как таковым. На листке, кроме его фамилии и имени, а также самого задание, не было больше ничего. Да написано все чуть ли не каллиграфическим почерком, видно, очень старался, но и только. И ведь он прекрасно понимал, что максимальная оценка за эту «красоту» будет два и никак иначе, но пошел на этот бунт в чистом виде.

Класс постепенно заполнялся ребятами, но среди них не было Волкова. Спросив у одного из мальчишек, где Александр, получила ответ, что он только что ушел домой, не объясняя никому причин. Сказал надо, и все.

Занятие провела на автопилоте. А едва осталась одна, решила выяснить обстоятельства дела. Илью беспокоить не стала, опасаясь скандала между сыном и отцом в том случае, если он просто сбежал. Но при любом раскладе это так оставлять нельзя.

Гудки шли довольно долго, никто не брал трубку. Я уже собиралась прервать звонок, когда раздался спокойный голос Любви Сергеевны.

— Да?

— Любовь Сергеевна, это вас беспокоит педагог лицея по иностранным языкам, насчет Саши.

— Светлана Алексеевна, я вас узнала. Что-то случилось? — и все тот же ровный, безэмоциональный голос.

— Это я хотела спросить у вас.

— У меня?! — наконец мне удалось вызвать у женщины удивление.

— Да, именно у вас. Илье звонить не стала специально, для начала хотела пообщаться с вами.

— И о чем же?

— Об Александре. У вас ничего не произошло?

— Нет, а что?

— Может, Саше надо было сегодня в больницу? — попыталась еще раз зайти с другой стороны.

— Да нет же, ничего такого, я бы точно знала. Светлана Алексеевна, вы меня пугаете. Скажите, что он… сделал? — ее тон вновь вернулся к спокойному, лишь дрогнул в конце, показывая мне, насколько это спокойствие напускное.

— Здесь будет уместнее сказать чего он НЕ СДЕЛАЛ. Саша проигнорировал написание самостоятельно работы, которую мы проводили на предыдущем уроке. Сдал чистый листок с инициалами, не утруждая себя в ответах на сам тест. Он не пришел сегодня на занятие… — Любовь Сергеевна молчала, не комментируя поведение внука, и я продолжила: — Если так будет продолжаться, то два, даже не три, а именно два, несмотря на все мое к нему отношение, будет стоять в журнале не только как текущие оценки за четверть, но и как итог. Я…

И тут меня возмущенно перебили:

— Мальчик переживает! Как вы не поймете?! У него стресс.

Хотелось бы мне знать, что конкретно я сделала ему плохого, что вызвала у него такой стресс. Но озвучивать это не стала.

— Я это прекрасно понимаю.

— Тогда что вы хотите? … Ведь именно вы заварили эту кашу. Разве нет?

Повисла неловкая пауза, вызванная моей заминкой или скорее нежеланием говорить на данную тему, да еще и в школе.

— Ну что же вы, Светлана Алексеевна, молчите? — она уже взяла себя в руки и больше не повышала голос. Ее вопрос прозвучал тихо, но от этого не менее болезненно.

— Я понимаю вас, но…

— Нет, вы не понимаете, и вряд ли когда-нибудь сможете. У вас же нет своих детей… — Любовь Сергеевна оборвала себя на полуслове. — Простите… Я не имела права так говорить.

Прикрыла глаза, судорожно выдыхая и не зная, что ей, в сущности, сказать. Ощущение было такое, словно меня ударили. Сильно. Наотмашь. Мать Ильи прекрасно осведомлена о моей проблеме и, видимо, осуждает меня, что я приняла ухаживания ее сына.

— Любовь Сергеевна, я звоню вам, а не Илье, лишь по той простой причине, что не хочу конфликта между отцом и сыном. Поговорите с внуком об учебе и попытайтесь донести, что ничем хорошим для него это не кончится.

— Я…

— Всего доброго, — и отключилась, прижимаясь лбом к холодной стене. Хорошо, кабинет был закрыт изнутри, и никто не увидит меня в таком состоянии.

Значит, у Волкова-младшего все хорошо и мой урок был просто демонстративно проигнорирован. Дав себе еще пару минут, чтобы прийти в себя, пошла собираться домой, обдумывая, как выходить из сложившегося тупика.

На улице пробрасывал снежок. Было очень красиво. Почти сказочно. И я брела по улице, но не в сторону дома, а в противоположную — в парк. Хотелось прогуляться и немного проветриться. Решить, как действовать дальше.

С Ильей все же придется поговорить. Сашино поведение в школе эта не та тема, которую можно спустить на тормозах. Тем более игнор моих уроков и отказ писать проверочные работы. Потом же ему самому аукнется, да исправить будет уже очень проблематично. Волков-младший может не любить меня, не хотеть видеть рядом со своим отцом, но как педагога воспринимать обязан. Значит, разговор должен состояться в ближайшее время. Надеюсь, что и отец, и сын смогут выслушать, а главное, услышать и меня, и друг друга.

Как только пришла к этой мысли, немного успокоилась. Но тут же размышления перескочили дальше… к словам его матери, которые усиленно старалась выкинуть из головы.

Я, конечно, предполагала, что не совсем ей нравлюсь, но все же на открытый конфликт не рассчитывала. Фразу Любовь Сергеевна построила так, словно хотела сделать мне больно. Или это было не преднамеренно, и у нее слова сами вырвались?

Или все же преднамеренно? Хотела показать тем самым, мою ущербность и то, что ее сыну не пара? Или она хочет еще внуков, а здесь я, не вписывающаяся в рамки «нормальная жена»?

Голова раскалывалась от гудящих, как улей, мыслей. Замерла возле лавочки и глубоко вздохнула, стараясь выкинуть все лишнее. За своими размышлениями и переживаниями даже не поняла, как пришла в парк и хожу кругами по аллее.

В груди жгла обида и боль, и дыхательная гимнастика не помогала. Разочарование заворочалось темной кошкой, запуская свои когти глубоко в душу, раня, оставляя безобразные рубцы, практически уничтожая веру в сострадание людей.

Можно подумать я сама своему дефекту рада! Я бы с радостью родила и не одного, но есть то, что выше моих сил, возможностей и желаний.

Подняла лицо к небу, пытаясь сдержать непрошеные слезы. Нечего реветь, если изменить все равно ничего нельзя. Я в этом не виновата. А если кто-то считает по-другому и ожидает большего, то, увы, я ничем помочь не могу. Как говорится «ваши ожидания — ваши проблемы», а мне бы со своими разобраться.

С этими мыслями я и уселась на ближайшую от детской площадки лавочку и попыталась расслабиться, наблюдая за игрой чужих малышей. Давно я сюда не приходила. Смотря на маленьких медвежат, что так забавно ковыряются в снегу, и чувствовала, как потихоньку отпускает горечь. Не полностью. Нет. Но все равно становится значительнее свободнее дышать.

Словно в трансе, я, прижав к себе сумку и сложив на нее руки, ловила мимолетные улыбки малышей, адресованные не мне, но даже эти украденные крохи дарили покой.

А может и правда плюнуть на все и уйти из лицея?

Меня уже давно зовут работать в детский центр. Летом мне даже удалось немного подменить знакомую на несколько дней. Она работала с детками четырех-пяти лет. Любознательные, активные, смешливые и такие забавные. Они как маленькие солнышки дарили тепло и радость окружающим.

Тряхнув головой, посмеялась сама над собой. На кого я своих школьников оставлю-то? Лезут же всякие мысли.