Песнь Морской Девы (СИ) - Романова Маргарита "Margari Vlaiser". Страница 3

А потом забрела на площадь, где казнили какого-то пирата. Я не готова была увидеть, как человека суют в петлю и тот еще долго дергается в конвульсиях. Как глаза его вылезают из орбит, как синеют губы. Как на шее разбухают вены. Я стояла не в силах отвернуться и закрыть глаза. Меня словно парализовало. Я не могла дышать и словно чувствовала ту боль, что веревка причиняет висельнику. Боже, я запомнила это зрелище на всю жизнь, оно являлось мне в кошмарах. И, порой в темноте мне казалось, что на меня смотрят выпученные глаза мертвеца.

Когда его вытащили из петли и бросили бездыханное тело на кучу таких же трупов, я завизжала и побежала прочь. Не разбирая дороги, заливаясь слезами я неслась по улицам. Кажется, меня тогда чуть не сбил всадник. Он грозился выпороть меня, но я убежала. Спряталась в каком-то узком переулке и просидела там до вечера.

Позабыв про мертвеца, я вдруг поняла, что заблудилась, и что очень голодна. И снова зашлась слезами.

— Хей, ты чего ревешь? — Передо мной стояла какая-то тощая оборванка. Мама учила не говорить с такими и даже не смотреть в их сторону. Я и отвернулась, высоко задрав носик. — Ишь какая высокомерная. Прям королева мокрых глаз и красных носов! А платьице то м-м-м!

Девчонка не спрашивая разрешения коснулась юбки и потерла шелк между пальцев. Налюбовавшись работой лучшей швеи, она плюхнулась рядом со мной.

— Ты чего тут делаешь? Заблудилась, что ли, мелюзга? — Девочка была старше меня года на два.

— Я не мелюзга!

- А кто же ты?

— Донья Анабель Родригес. Дочь главного банкира Кокле дель Норте!

— Ах простите, Донья плакса Родригес. Ладно шучу, не дуйся — лопнешь. Я Саманта, но можешь звать меня Сэмми. Есть хочешь?

— Угу.

Саманта протянула мне нават — кристаллический сахар, привезенный купцами из Средней Азии.

— Эй, зубы обломаешь, не грызи его так!

— Вкусный.

Мы разговорились и через четверть часа уже смеялись звонкими голосками, позабыв о взаимной неприязни друг к другу. Прогулялись по рынку. Сэмми продемонстрировала мне искусство добычи пропитания, стащив с прилавка два банана и авокадо. Попировав на ходу, мы дошли до моего дома. Оказывается Сэмми знает весь город и даже кто где живет.

Дома меня ждали разгневанные родители, зареванная нянька, встрепанные слуги и стражники. Должно быть им свеем влетело за то что за мной не уследили. А потом влетело и мне.

С того дня мы часто встречались с Самантой и гуляли по городу или набережной. Поначалу я сбегала, но вскоре, что бы сильно не волноваться, родители стали сами отпускать меня. Даже сшили мне простое платье, что бы не выделялась из толпы.

Маменька и Папенька были не в восторге от моей новой подруги, и все удивлялись, почему мне с ней интереснее играть, чем с Доньей Кристиной — нафуфыреной гордячкой. Но противиться моему упрямству не смогли. А через пару лет даже стали приглашать Сэмми на ужин или просто погостить. Мне приходилось обучать ее манерам, что бы впечатлить родителей.

И с каждым годом наша дружба все крепла. На восемнадцатый день рождения Саманта подарила мне браслет из ракушек, которые сама собирала. Такой же был и у нее. Это были символы нашей дружбы. Мы никогда их не снимали.

Вскоре после этого я повстречала Генри. Прогуливаясь по набережной, я ждала Саманту… Но в тот вечер она почему-то не пришла. И я, любуясь закатом, зазевалась и столкнулась с работягами, что грузили снасти на корабль. Они грубо оттолкнули меня, что бы не мешалась под ногами. И я, потеряв равновесие, упала с причала прямиком в море. Плавать на тот момент я не умела, а потому пошла ко дну. И спас меня никто иной, как Генри.

— Портовые вы крысы, как вы обращаетесь с дамой! Le pido perdón, señorita, эти грубияны получат по заслугам. — Он укутал меня в свой мундир, и я тут же согрелась.

В тот день я влюбилась в его испанский акцент.

Мы гуляли дни на пролет, а когда он уплывал в длительные плавания я ждала его с трепетным нетерпением.

А теперь я отправилась в плаванье вместе с ним. И мы проводим больше времени друг с другом, чем раньше. Хоть и приходится торчать нескончаемыми часами в трюме.

Через пару недель я не стерпела и пожаловалась ему на сырость и жесткую лежанку, которую он соорудил мне из соломы и тряпок.

— Я не могу больше тут находиться! Почему ты не проведешь меня в свою каюту?!

— Ох, Dulce Anabelle, нас могут заметить. На корабле никогда не спит вся команда.

— Прошу, Генри, я устала, этот трюм давит на меня. — Я надула губки.

— Хорошо, дорогая. Только осторожно.

Он пошел вперед, выглянул на палубу. Махнул мне рукой. Ах, как же приятно разогнуть ноги, да пройтись немного! Я вышла вслед за любимым наружу. Меня ослепил холодный свет звезд и растущей луны. Тонкий полумесяц, сверкающий в небе, отражался в водяной глади. Как же прекрасно море! Нет, любоваться им с берега — это другое. Такой красоты в поту не увидишь!

— Быстрее. — прошептал Генри, опасливо поглядывая на человека за штурвалом. Тот смотрел в подзорную трубу, куда-то в даль. И пока он не повернулся к ним, нужно было скорее пробраться в каюту.

— Женщина на борту! — Раздался истошный вопль с левого борта, словно корабль атаковали праты. — Полундра! — Какой-то парень побежал в кубрик будить всех.

— Стой, поганец, закрой свой поганый рот! — Но Генри не успел перехватить матроса и тот ускользнул, крича на всю округу.

Тут и стоящий за штурвалом встрепенулся. Пригляделся. Да как заорал:

— Капитан!

На палубу тут же вывалила вся команда. Они злобно тыкали в меня пальцем. Что-то шипели, кричали, даже пытались угрожать. Я пыталась спрятаться за спину Генри, но он почему-то оттолкнул меня и так же жестоко стал осыпать ругательствами.

— Зайцем решила поплавать?! Портовая ты крыса!

— Женщина на борту — к беде! — кричали в один голос матросы.

Раздались тяжелые шаги. Под сапогами трещали доски. Сквозь толпу чинно шел капитан.

— Что за сыр-бор? Тишина на палубе!

Все мигом замолкли. На глаза наворачивались слезы. Ну вот и все. Сейчас меня отправят на корм рыбам. В растерянности я посмотрела на Генри. Но его лицо было каменным, непроницаемым. Словно он меня и не знал никогда. Словно небыло тех ночей и той связи.

— Ну? Отвечайте псы помойные, кто притащил с собой проститутку?!

Генри, почему ты молчишь? Почему не заступишься? Почему стоишь и делаешь вид, что я для тебя никто? Неужели все, что он мне говорил — грязная ложь? Нет, не может быть, он любит меня! Я люблю его! Почему все молчат? Никто за меня не вступится? Саманта?

Я нашла взглядом подругу. Она смотрела на меня круглыми от страха глазами. Как и меня ее охватила паника. Но почему она ничего не делает?

— Вот, проникла зайцем плутовка. — Обратился Генри к капитану, дернув меня за локоть. Не устояв на ногах, я упала на колени перед капитаном.

— И что мне делать с тобой, красотка? — Он плотоядно улыбнулся, взяв пальцами мой подбородок, что бы я смотрела ему в глаза.

— Прошу, пощадите… я… могу оплотить… высадите меня в первом же порту. У меня есть деньги…

— Не слушайте ее капитан! — выкрикнул кто-то.

— Молчать!

— Филипп прав, Кэп. Баба на коробле — к беде. — осторожно подначивал боцман.

— Верно говоришь, друг мой. Связать негодяйку!

Толпа матросов засуетилась, забурлила, закипела и выплюнула двоих моряков с крепкими путами в руках.

— Подождите! — раздался тонкий юношеский голосок. — Капитан, подождите! Ведь она предложила оплату!

Слаба Богу, Саманта! Она меня выручит. Уговорит, найдет способ.

— Как смеешь, юнга, ты мешать мне вершить суд?

— Жаль ведь… Такую красоту на корм рыбам!

— Предлагаешь пустить ее по рукам, а как матросня насладится, протащить ее под килем?

— Возьмите ее к себе в фаворитки! — не сдавалась Саманта.

Что это она придумала? К этому в фаворитки? Но если такова цена жизни, то я готова на все. Тем более Генри так жестоко предал меня. Он отказался от меня, так пусть я достанусь другому.