Шах одноглазому королю (СИ) - Молчанов Анатолий. Страница 22

— Строиться, золотая рота! — скомандовал старшина.

Те, кто еще не докурили, потушили бычки и побросали их в колесо, а потом не спеша двинулись к месту построения.

Мне выпало быть правофланговым. Не самое лучшее место в строю. Как правило на самую дерьмовую работу в армии назначают тех, кто стоит в начале строя.

Так и случилось.

Старшина ткнул пальцем в меня и в двух красноармейцев, стоящих слева.

— Ты, ты и ты. На разгрузку машины с продуктами. Старший курсант Мальцев. Напра-Во!

Я повернулся.

— Направление — столовая! Шагом марш!

Я остался на месте и не поворачивая головы спросил:

— Товарищ старшина! Я только вчера прибыл и не знаю, где столовая.

— Столовая, товарищ курсант, — сказал мне старшина демонстративно уставшим голосом, намекая на то, что он давно устал от общения с такими дебилами, как я. — располагается там, где на шильде написано «столовая».

Он показал пальцем вперед прямо по ходу моего будущего движения, где метрах в двадцати, над большими дверями одного из корпусов нашего здания, на красной доске было выведено большими белыми буквами: «СТОЛОВАЯ».

Я реально становлюсь тормозом. Из-за Мальцева видать. Я был умнее и проворнее. А еще не сваливал свои косяки на кого-то.

В строю засмеялись.

— Отставить смех! — приказал старшина и повторил уже для моей группы. — Шагооом — Арш!

И я пошагал в направлении столовой, где в дверях уже появился некий боец в несвежем белом переднике, о который он тщательно вытирал руки. Знаки различия я пока рассмотреть не мог, но предположил, что повар.

Им при ближайшем рассмотрении он и оказался.

Начальником столовой оказался невысокий старшина восточной наружности, который, приняв мой короткий доклад, сопроводил нас к полуторке груженой овощами, каковую мы ударно разгрузили меньше. Чем за час и вернулись в роту.

Потом был очередной короткий перекур, приведение себя в порядок, втык от старшины за нечищеные сапоги и опять перекур. Моя пачка махорки неумолимо пустела, оставляя во рту неприятное горькое послевкусие. Три пальца на правой руке постепенно приобретали тот желто-коричневый цвет, который в мое время был свойственен только пальцам совсем уж опустившихся бомжей. Задние конечности портили воздух уже даже через сапоги. Зато я вспомнил или решил, что вспомнил, будто от потливости ног помогает борная кислота и тальк. Надо будет у кого-нибудь уточнить, пока меня товарищи по оружию из казармы не выгнали.

Завтрак тоже мало отличался от такого же завтрака, через целый век. Гречка, кусок мяса. Масла сливочного только не дали и сахара всего один кусок вместо двух. Армейский чай, кстати, точно такое же дерьмо, как и у нас. Рецепт ничуть не изменился.

В общем, как я понял, сто последующих лет внесли в армейский быт, исключительно, косметические изменения. Видимо кто-то когда-то из наших военных теоретиков решил, что раз мы тогда победили немцев, то и американцев победим. Если, конечно, ничего в армии менять не будем.

Пожалуй, когда мы еще через тысячу лет высадимся на какой-нибудь Альфа-Центавре у нашей космической пехоты будут бластеры, умные доспехи и супертехника, а вот гречка и вафельные полотенца останутся теми же.

Не это ли самый большой секрет наших побед?

Неизменность солдатского быта, как залог победы над Америкой!

Прям, готовый лозунг. Бери и вешай в качестве транспаранта над КПП каждой части.

Короче, я, что называется, окунулся в свою солдатскую юность, которая наступит лет через семьдесят. Причем окунулся в прямом и переносном смысле. Я опять был рядовым двадцатилетним доходягой. Мне даже понравилось.

Понятно, что никаких идей по поводу проведения моей спецоперации меня за это время так и не посетило. Идеи посещают, когда ты думаешь. А солдату думать некогда. Он постоянно занят.

Напомнил мне о моих непосредственных обязанностях полковника, как ни странно, старшина, прервав своим криком, больше похожим на рев слона, законный перекур после завтрака.

— Курсант Мальцев!

— Я!

— Бросай бычок и бегом в канцелярию! — приказал он. — Тебя товарищ младший политрук вызывает!

Глава 13. Жанна Гальперн.

Главное управление имперской безопасности

г. Берлин

Дворец принца Альбрехта

Вильгельмштрассе, 101

15 августа 1941 года

21 час 00 минут

Операция «Stille Wasser» должна была начаться в 20 часов 00 минут 13 августа.

Точно в это время и ни секундой позже, я с группой Ферстера должен был взлететь с аэродрома Рангсдорф и, совершив посадку в Кенигсберге для дозаправки, приземлиться в 6 часов 00 минут 14 августа на аэродроме 2-ой эскадры непосредственной поддержки войск «Иммельман» в Торошковичах под Ленинградом.

Операция была завизирована Гиммлером и находилась на контроле у самого фюрера. То есть имела наивысший приоритет. Я полагал, что операцию не смогло бы перенести ничто. Будь-то хоть христианский Апокалипсис, а хоть взрыв Солнца.

Я ошибся.

13 августа в 10 часов утра, я уже закончил с последними указаниями своему заместителю Бергеру на время моего отсутствия и собирался домой.

Я давно собирался уделить время семье. Жена с детьми вскоре уезжали в Италию на отдых, а я так и не сводил их в Зоологический сад, хотя еще зимой обещал детям показать бегемота.

Кроме того, непременно следовало заехать на почту и отправить матери посылку. Неделю назад я приобрел старушке телеприемник Телефункен Е-1, вместо шестилетнего FE-III, который мы с Хелен подарили матери на Рождество 35-го, но с тех пор так и не доехал до почтамта. В ее возрасте не так много развлечений, пусть хоть телевизор смотрит. (регулярное телевещание в Германии было запущено в 1935 году, а с 1939-го перешло на единый стандарт вещания PAL).

Когда я уже попрощался с Бергером и собрался уходить, зазвонил телефон. Я ответил. На связи был личный адъютант рейхсфюрера Гротманн (гауптштурмфюрер СС Вернер Гротманн (23 августа 1915 — 26 февраля 2002), личный адъютант Гиммлера). Он сообщил, что Гиммлер ждет меня в Главном управлении имперской безопасности в 21.00. Больше Вернер мне ничего не сказал.

Я ничего не понял. Пунктуальность рейхсфюрера мне была хорошо известна. В 21.00 он обычно заканчивал вечернее совещание, то есть примерно 10 минут для разговора со мной, перед отъездом для обязательного просмотра кинофильма в кругу семьи, выделить рейхсфюрер мне, конечно, мог, но ведь я к этому часу уже должен был улететь. Гиммлер об этом знал. Он сам подписал приказ о начале операции. Что могло измениться за двое суток и так кардинально?

Операцию не могли отменить. В этом я был уверен. Позвонить и спросить рейхсфюрера, что случилось? Это было бы верхом глупости, но кем-кем, а глупцом я точно не был. За что, собственно, меня так и ценили в ближайшем окружении фюрера.

Пожелай Гиммлер дать мне какую-либо информацию, помимо той, что довел до меня Гротманн, рейхсфюрер сам бы мне об этом сообщил.

Единственное, что мне оставалось — это связаться с Ферстером и приказать ему находиться в полной боевой готовности и ждать моих дальнейших указаний.

Так я и поступил.

Встреча с Гиммлером заняла несколько больше, чем те 10 минут, которые я определил для нее утром. Рейхсфюрер поздоровался и сказал, что я все же попаду сегодня на аэродром Рангсдорф. Только не в 20 часов, а в ноль. В 23 часа меня из дома заберет автомобиль и доставит прямо на летное поле.

Инспекционная поездка? Вряд ли. Они не бывают такими спонтанными. Кроме того, у рейхсфюрера достаточно плотный график, чтобы вот так резко его менять. Что-то явно случилось. Я все же решил задать вопрос:

— *Dass etwas nicht stimmt? *Что-то случилось?

Гиммлер посмотрел на меня поверх пенсне:

— *DerZeitreisende, der gegen uns arbeitet. *Путешественник во времени, и он работает против нас— рейхсфюрер вдруг довольно ухмыльнулся. — *Arthur er ihn gefunden. *Артур нашел его.