Забудь обо мне (СИ) - Субботина Айя. Страница 93
— Если хочешь что-то сказать — говори, — подталкивает Бармаглот. Нет, не грубо и без раздражения, но решительно, с подтекстом, который торчит из его слов, словно кроличьи уши из шляпы кролика: либо говори, либо не морочь мне голову, меня уже ждут более интересные и приятные разговоры. — Хотя зря ты это затеяла.
— Тебя уже ждут? — не могу сдержать нотку сарказма. — Очень важные дела?
— У меня все дела — важные, — спокойно говорит он.
— А те, которые присылают порно-селфи — просто важнее всех, — закручивает меня.
Не знаю, как это происходит. Мозг живет своей жизнью и еще пытается как-то напомнить о том, что я собиралась поговорить и показать, что взрослая, а не устраивать сцену ревности. На которую не имею никакого морального права.
— Подслушивать не хорошо, — чуть понижает голос Марик. — В особенности за взрослыми дядями, которые тебе почти что годятся в отцы.
— Прости, что после глубокого минета с твоим членом у меня в горле и спермой у меня во рту, я при всем желании не смогу смотреть на тебя как на папочку!
Бармаглоту это точно не нравится. Его выдают побелевшие от напряжения костяшки пальцев, когда крепче сжимает столешницу.
— Если продолжишь в том же духе — вряд ли у нас получится конструктивный диалог, — уже с почти физически ощутимой угрозой предупреждает он.
— Если продолжишь в том же духе, то мы и дальше будем делать вид, что нас друг для друга не существует, и что, — я крепче прижимаю к груди букет, — ничего не было.
— Надеешься спрятаться за вот этим? — Кивок на цветы.
— Надеюсь просто поговорить.
— Но, блядь, снова выебываешься, — рокочет, отрывая от стола свой шикарный зад и делая шаг ко мне. — Ты была бы не ты, если бы не показала характер, да?
Мне вдруг становится совсем не по себе.
Особенно, когда Бармаглот вдруг разворачивается, шагает к двери, но вместо того, чтобы уйти — закрывает ее на ключ и резко опускает пластиковую шторку «жалюзи».
Запер нас наедине?
Черт.
Глава девяносто седьмая: Сумасшедшая
Бармаглот разворачивается, рассматривает меня долгим пристальным взглядом.
Что-то не так? Я с трудом сдерживаю желание поправить одежду, хоть что там поправлять на джинсах-скинни и простом свитере? Несуществующие складки?
— Повтори-ка еще раз, почему я не могу быть для тебя «понимающим папочкой», м? — с нотами злого сарказма просит Бармаглот и медленно, подчеркивая, что никуда не торопится, выуживает запонку из петли манжета. — Особенно ту часть, где про мой член у тебя во рту.
Я сглатываю.
Мы же должны были поговорить.
Нет, стоп. Это я хотела поговорить, и я же сделала все, чтобы мы вернулись туда, где когда-то начали — в понятные нам обоим игры в кошки-мышки.
Меня это злит и волнует одновременно.
Заставляет нервно покусывать нижнюю губу почти до крови, потому что я до мокрых трусов соскучилась по виду его крепких жилистых рук, перевитых скульптурными венами, когда Бармаглот лениво засучивает рукава почти до самого локтя.
Запонки небрежно бросает на стол.
Шаг ко мне.
— Я жду, Алиса.
— Нужно поставить цветы в воду, — бормочу я.
— Хорошая попытка, — подмигивает он.
— Красивый букет… — все еще пытаюсь я.
— Если он так тебе дорог, то лучше убери-ка его подальше. В безопасное место.
Не знаю, как у него это получается, но я послушно кладу цветы на стойку.
Сглатываю и поглубже втягиваю руки в рукава.
Бармаглот внимательно следит за каждым моим движением, и выражение «держит руку на пульсе» — как нельзя лучше подходит к выражению его лица.
— Ты до сих пор не наигралась, Зай? — Еще один шаг ко мне. — Мало?
— Прости, — невнятно бормочу в ответ.
Если он подойдет достаточно близко, чтобы я могла хотя бы протянуть руку…
Мы оба понимаем, чем все закончится.
— Бармаглот, секс — не лучший способ помириться, — пытаюсь быть умной и взрослой.
— Помириться? Помириться, блядь?!
В следующую секунду меня словно сносит стенобитным орудием, приколачивает к стене.
Я даже пошевелиться не могу, потому что одной рукой Марик крепко сжимает пальцы у меня на щеках, а другую, как тиски, держит на бедре.
От него снова пахнет… Да чтоб он сдох, так выносить мне мозг несочетаемыми со шмотками ароматами!
Кожа, пьяный ром, переложенные льдом свежие лаймы.
Под видок а-ля «Дон Карлеоне негодует».
— Скажи мне, Зай, ты в край охуела?! — Это сказано громки шепотом, но у меня реально закладывает уши. — Снова берега потеряла? Правда думаешь, что можно вилять задом перед мужиком, которому ты уже на хер не впала, и он все равно поведется на твои выкрутасы?
— Но ведь… это ты… — Провожу языком по слипшимся от волнения губам.
— Тебе было недостаточно увиденного, чтобы понять — в эти игры я с тобой больше не играю? Или, блядь, заебывает, что мужик может просто так уйти, жить, трахать другую телку и больше не пускать слюни на твою жопу и сиськи?!
Жмурюсь, чувствуя, как от приступа паники в легких заканчивается воздух.
Распахиваю губы, чтобы сделать жадный глоток, но это явно плохая идея, потому что вместе с кислородом глотаю и этот запах, от которого жжет в горле, словно мы и правда… как тогда… когда я становилась перед ним на колени и…
Все это плохо кончится.
— Мне кажется… — Пытаюсь хвататься хотя бы за ту реальность, в которой мы сначала должны поговорить, а уже потом — вот эти игры с тестостероном и предвкушением жесткого секса. — Нам сначала нужно поговорить.
Вместо ответа он чуть сильнее сжимает пальцы на моих щеках, и я непроизвольно становлюсь на цыпочки, чтобы так адски не тянула шея, смотреть на этого великана со своего карликового роста.
Серебряные глаза прищуриваются до размера двух тонких зловещих полос.
— Ну хорошо, Зай, говори.
Это точно издевательство, потому что пока он так близко и пока полностью контролирует мое лицо, максимум, на что я способна — не выпрыгнуть из одежды.
— Хочешь, я тебе помогу? — почти ласково, но это из той оперы, в которой кот будет мурлыкать канарейке перед тем, как сожрать ее со всеми потрохами. — Ты, наверное, хочешь сказать, что все это время пиздец, как скучала. Да?
Да, миллион раз да!
Я киваю.
— И ты поняла, что без меня твоя жизнь стала несколько… пустой и одинокой? — уже вкрадчиво, как будто в самом деле начинает мне верить.
— Да, очень… одинокой, — преодолевая спазм в горле, шепчу в ответ. — Ты… ушел, и не осталось ничего, что делало мою жизнь… настоящей.
Хватка пальцев Бармаглота на моем бедре становится настолько сильной, что я вскрикиваю, уже заранее зная, что там будет синяк, носить который придется не меньше месяца.
Взгляд темнеет, когда я, осмелев для более решительного шага, медленно поднимаю руку и провожу тыльной стороной ладони по его щетинистой щеке. Простое прикосновение жестких колючек к коже, но оно словно ток — проламывает все слои моей защиты, бьет прямо в испуганное сердце. Доза адреналина для этого истерзанного и измученного комка плоти, которое умерло так давно, что врачи успели покинуть операционную, но даже не постарались убрать за собой окровавленные бинты и инструменты.
— Ты нужен мне, — говорю совсем тихо, едва различая скомканные звуки слов. — Я измучилась без тебя, Бармаглотище. Мне без тебя жизнь не жизнь, веришь?
Молчит, упрямо поджимая губы.
Не отталкивает, значит, можно стать смелее?
Еще немного тянусь к нему, кладу обе руки на увитое татуировками запястье.
Выдыхаю, набираясь смелости.
— Мы ведь можем… хотя бы… попробовать все начать заново?
Все еще играет в молчанку.
— Нам же было хорошо вдвоем, Бармаглотище…