Усадьба ожившего мрака - Корсакова Татьяна. Страница 16

– Глупости, молодой человек! – Тимофей Иванович выпрямил спину. – Мне уже много лет, но я пока не страдаю деменцией. Я никогда не оперировал вместе с Рихардом Штольцем, хотя, возможно, это был бы очень хороший опыт. Щтольц злой гений медицины, я читал несколько его научных статей. Занимательно…

– То есть, если бы вас пригласили ассистировать Штольцу, то вы бы не отказались? – осторожно поинтересовался Влас.

– Я врач!_ – В волнении Тимофей Иванович снова сдернул очки, попытался встать на ноги, но беспомощно рухнул на место. – Я давал клятву! Если бы кому-то понадобилась моя помощь, я бы ее оказал.

– Даже Гитлеру?! – Вскинулся Сева. Ох, уж эти горячие головы…

– Ему – нет, – сказал старик после небольших колебаний.

– А остальным фрицам, значит, пожалуйста?! – Сева не унимался и теперь подзатыльник захотелось отвесить уже ему.

– А если бы пришлось оперировать кого-то из гражданских? – спросил Влас. – Вы бы согласились?

– Разумеется! Да вы поймите, Влас Петрович, я ж к Штольцу не просто так на поклон тогда ходил, я же не за себя, а вот за них, за простых людей просил! Не понимаю, что происходит! Вы хотите меня в чем-то обвинить?

– Я просто пытаюсь разобраться. – Курить захотелось невыносимо, но сначала нужно решить эту шараду.

– Ну, разбирайтесь! – старик с вызовом скрестил руки на груди.

– Вы бы могли сделать операцию, – Влас замялся, – скажем, на головном мозге?

– Что вы! – Тимофей Иванович рассмеялся. – Штольц бы смог, но у меня нет таких навыков!

– А если не оперировать, а лишь ассистировать?

– Если ассистировать, то пожалуй. Позвольте, а о какой именно операции идет речь?

Держался старик уверенно, на вопросы отвечал четко и по существу. Не видел Влас никакого подвоха. А на вранье он собаку съел. Работа у него такая – различать, где брехня, а где правда. Доктор не врал. Но стоило уточнить самое последнее, самое нелепое…

– Тимофей Иванович, а что это за инструмент такой, наподобие того, которым рыбаки зимой сверлят лунки во льду? Ну, навроде коловорота. – спросил Влас и многозначительно посмотрел на Гриню. Мол, держи крепче своего пацана.

– Так коловорот и есть, – сказал доктор чуть удивленно, но совсем без запинки. – Коловорот для трепанации черепа.

Посерел лицом Сева, взвыл и забился в объятьях Грини Митяй.

– Для трепанации… – задумчиво повторил Влас. Сам-то он знал, что означает это слово. Доводилось видеть. – Это сложно?

– Трепанация? – Доктор на секунду задумался, а потом покачал головой. – Сама по себе манипуляция несложная. Важно другое – с какой целью ее делают.

– А с какой целью ее делают?

Митяй продолжал бесноваться и Гриня молча поволок его в сени. По пути он прихватил за рукав и Севу.

– Со мной парни! – сказал с мрачной решимостью.

Их противостояние длилось недолго, хлопнула входная дверь, скрежетнул засов и стало наконец тихо. В тишине этой шаги возвращающегося в комнату Грини звучали набатным звоном.

– Так что там с этой… трепанацией? – спросил он вежливо и наклонился над доктором, а ладони положил на подлокотники кресла таким образом, что, если бы Тимофею Ивановичу вздумалось бежать, у него ничего бы не вышло. – Зачем ее делают?

– Вы так и будете стоять крючком? – не без ехидства поинтересовался у Грини врач.

– За меня не беспокойтесь, мне по-всякому удобно, а так просто лучше слышно.

И лучше слышно, и лучше видно. Это Влас понял сразу, как только глянул на Гринино лицо. Вроде, и не изменилось ничего в его лице, а только по хребту побежал холодок. И от немигающего взгляда, и от вкрадчивого голоса.

– Вы рассказывали нам о трепанации, Тимофей Иванович, – сказал Гриня мягко.

– Рассказывал. – Доктор улыбался ему, как родному. Нет, как уважаемому коллеге, может, даже мировому светилу. – Банальнейшая манипуляция, если все делать правильно.

– А как все происходило в тот раз? Какая тогда была манипуляция?

Холодок уже не гулял по хребту, а сковал его ледяной броней. Влас понял, что для допроса доктора Гриня использует что-то свое… упыриное.

Краем глаза он уловил какое-то движение, обернулся. Сева и Митяй таращились на него из-за окошка. Пришлось задернуть занавески.

– Вы про ту бедную девочку, уважаемый? – спросил Тимофей Иванович.

– Да, я про девочку. Как ее звали?

– Не знаю. Мне ее не представили. Да и, сказать по правде, мне тогда было не до того. Вопрос жизни и смерти. Счет шел на минуты. Он приехал за мной поздним вечером, велел собираться.

– Кто?

– Штольц. Ему нужен был ассистент, а его врач слег с аппендицитом. Оставался я. – Доктор развел руками. – Я предупредил его, что ассистент из меня может оказаться никудышным, а он сказал, что я должен очень постараться, потому что в случае гибели пациентки, меня тоже убьют.

Тимофей Иванович говорил ровным, лишенным страха и прочих эмоций голосом, а склонившийся над ним Гриня молча кивал в такт его словам.

– Что там случилось? – спросил Влас и тут же испугался, что его голос мог нарушить их невидимую связь. Не разрушил, доктор просто не обратил на него никакого внимания.

– Что случилось с девочкой? – спросил Гриня.

– Автомобильная авария, как мне объяснили. Резкое торможение, удар головой и, как следствие, субдуральная гематома.

– Это как? – спросил Гриня шепотом.

– Это когда кровь изливается из поврежденного сосуда, скапливается между мозговыми оболочками и сдавливает мозг.

– К чему это может привести? – снова не выдержал Влас.

На сей раз доктор ответил. Отвечал ему, но смотрел только на Гриню.

– Без трепанации черепа велика вероятность смерти. Поэтому Штольц так спешил, боялся опоздать.

– У вас получилось, доктор? – спросил Гриня осипшим от волнения голосом. – Вы спасли ту… девочку.

– Получилось. Несмотря на то, что ходу операции все время что-то мешало. То электричество гасло, что пациентка просыпалась прямо посреди операции… И еще это странное чувство… словно бы за нами кто-то наблюдает.

Влас с Гриней переглянулись. Получалось, что Митяй не врал. В отличие от Тимофея Ивановича, который сознался только под… ну почти под пытками.

– Что было дальше? Куда подевалась эта девочка? – спросил Гриня.

– Куда подевалась? – Доктор беспомощно заморгал, снова принялся протирать стекла очков. – Я не знаю, уважаемые. У меня вообще такое чувство, что я все…

– Что вы все забыли. – Гриня не спрашивал, Гриня утверждал. Теперь уже Тимофей Иванович кивал в такт каждому его слову.

– Да, я все забыл. И если бы не ваши настойчивые расспросы, наверное, никогда бы и не вспомнил. Что же это такое, господа?! Какая-то разновидность суггестии?

– Не понимаю, о чем вы. – Гриня покачал головой.

– Гипноз. Я о гипнотическом внушении. Такое чувство, что меня заставили забыть.

– Штольц?

Нет. – Старик покачал головой, поморщился, словно от боли.

– А кто тогда? – спросил Влас, уже заранее зная ответ.

– Немецкий офицер. Я не помню его имя… Нет, помню! – Тимофей Иванович дернулся вперед и, если бы не отменная реакция, Гриня бы уже лежал на полу, сбитый с ног его порывистым движением. Но Гриня был упырем, а потому устоял на ногах. – Отто фон Клейст! Это был Отто фон Клейст…

Теперь они стояли друг напротив друга, и старик раскачивался из стороны в сторону, как загипнотизированная флейтой факира кобра. В который раз Влас порадовался, что задернул занавески.

– Что стало с девочкой? – спросил Гриня. – Ее оставили в больнице?

– Не знаю. Я в самом деле ничего больше не знаю. Думаю, на пару дней, до окончательной стабилизации ее состояния. Меня не посвящали… Так странно… Я все забыл.

– Ну вот, теперь вы вспомнили, уважаемый. – Гриня тронул старика за плечо и улыбнулся теплой сыновней улыбкой. Улыбки у Грини всегда получались хорошо, еще в те времена, когда он был человеком. – Вы оперировали нашу девочку. – На слове «наша» он сделала ударение. – Спасибо, доктор, что спасли ей жизнь. Теперь я ваш должник.