Правила счастливой свадьбы - Чиж Антон. Страница 3

В тамбур ударил встречный ветер.

Держась за поручни, она проводила взглядом поезд, увозивший в Петербург жениха и багаж. Безрассудный поступок лишил всех вещей. Нет даже сменного платья. Сущий пустяк по сравнению с кошмаром, от которого она сбежала. К тому же не все так плохо: с ней шелковая сумочка. Опыт, который она усвоила благодаря карьере великой воровки, гласил: будь готова к неприятностям, королева брильянтов, в любом случае рассчитывай только на себя…

Случай настал…

Начиная с Рождества каждая незамужняя девица Москвы считает дни в «Русском календаре» [5]. Интересует ее не приход весны или лета, посев пшеницы или возвращение перелетных птиц, начало охотничьего сезона или рыбной ловли. С замиранием сердца она ждет, когда же наступит самое замечательное, если не сказать волшебное время, которое в народе именуется Красной горкой.

Начинается Красная горка с первого воскресенья после Пасхи и длится до Недели Всех Святых после Троицы. В эти дни каждая незамужняя девушка мечтает о браке, а ее родители – отдать жениху приданое и вздохнуть с облегчением: наконец-то избавились.

Жениться на Красную горку – не только гарантия, что жить с мужем будешь долго и счастливо, в богатстве и достатке, в любви и верности и умрешь с ним, окаянным змеем, в один день в окружении любящих потомков. Это еще суровая необходимость. Тут правила диктует календарь, вернее, непререкаемая традиция, по распорядку которой выходили замуж и матери, и бабушки, и прабабушки созревших невест. Первое сватовство случается на Святки, когда принято ездить в гости. Тут молодые люди знакомятся и приглядываются. Присматриваются и родители: насколько хорош жених, чего от него ожидать, сколько запросит приданого за свою любовь до гроба. Если пламя любви не задули материальные причины, в переговоры вступает сваха.

На свадебную дипломатию уходит месяц, а то и полтора. Глядишь – уже Великий пост: шесть недель и Страстную седмицу венчания запрещены. Также нельзя венчаться в неделю перед Постом, то есть в масленичную, и в неделю после Пасхи – Светлую седмицу. Кому совсем невтерпеж, успевают жениться на мясопустной неделе, еще до масленичной. Однако на эти свадьбы смотрят без должного почтения, даже с некоторым сожалением: дескать, обстоятельства вынудили. Намекая на «известные причины», которые заставляют невесту быстрее выйти замуж. Что поделать, злые языки клещами не вырвешь.

На Красную горку наступает сезон свадеб. Невеста переполнена радостью, родители рыдают от долгожданного счастья, а жених… ну а что жених? Он тоже счастлив. По-своему. Раз кругом все счастливы.

В общем, если когда и жениться в Москве, то на Красную горку. Причем лучше успеть в неделю до второго воскресенья после Пасхи. В этом году особенно. Сразу за ней наступает май. Месяц чудесный, радостный, весенний. Жениться в мае никто не запрещает. Но ведь потом всю жизнь будешь маяться, о чем каждой невесте доподлинно известно, не говоря уже о ее матушке. Нет, не будем в мае играть свадьбу, и уговаривать нас не надо… Нет и еще раз нет. Только в первую неделю Красной горки… Иначе в семейной жизни век счастья не видать.

Сразу после Пасхи Москва преображается. Белокаменная украшается свадебными платьями, как снегом. У нас, к счастью, не Англия, в которой королева Виктория только в сороковых годах нынешнего века завела моду на белые платья. До того бедняжки-невесты выходили замуж в зеленых или черных. У нас белый цвет принадлежит невестам издавна. Потому каждая витрина магазинов модного и готового платья, модных салонов и просто портновских заведений украшена свадебными новинками последнего парижского сезона.

Магазины торгуют миртом и померанцевыми цветами [6], живыми или искусственными, из каких должен состоять венок на голове невесты и букетики, приколотые на лифе и рукавах. Торговцы сбывают рулонами белые ткани. Кто побогаче, шьют невесте платье из репса, атласа, фая и прочих тяжелых шелковых материй. Другие берут кашмир, альпагу и тарлатан. С вуалью тоже забота: должна быть из хорошего тюля – tulle maline или tulle illusion, а еще лучше из настоящих кружев. Ну и тому подобные хлопоты, никому не интересные, кроме девиц и подруг…

Белый вихрь заметает Москву. Носит по улицам ошалевших невест, их подружек, матушек, тетушек, свах. Среди женского водоворота мелькают тонущие женихи. Нет, положительно свадебный сезон в Москве – самое волнующее время, от которого голова идет кругом, а кошельки пустеют окончательно.

В распахнутое настежь окно городского дома [7] в Малом Гнездниковском переулке дул простой апрельский ветер, не слишком теплый и ласковый. Кипучей натуре обер-полицмейстера Власовского уже было жарко. Он приказал вскрыть рамы, заклеенные на зиму, и напустил в кабинет весенний холод. Посетитель, который стоял перед ним навытяжку, не любил мерзнуть, особенно весной, но сделал вид вдумчивый и внимающий. Что после многих лет полицейской службы выходило у него на редкость достоверно.

– Это что же такое творится, Михаил Аркадьевич? – спросил Власовский, подставляя ветру спину, а лицо своему подчиненному.

Вопрос ответа не требовал. Статский советник Эфенбах знал наверняка – потому что изучил повадки обер-полицмейстера Москвы как капризы своей жены. Сделав карьеру, какой позавидовал бы любой чиновник, а тем более человек с особым происхождением, доставшимся от родителей, он умел понимать желания начальства и подстраиваться к ним. Потому добрался до почетной и опасной должности начальника сыскной полиции Москвы и удержался на ней.

– Как же понимать, до чего довели мы нашу Москву-матушку родимую? – продолжил Власовский.

Лицо Михаила Аркадьевича выражало суровую готовность защищать Москву до последней капли чернил. При этом перебирал в памяти, что могло так больно ранить обер-полицмейстера. Судя по сводкам, в городе не случилось ничего из ряда вон выходящего: обычные кражонки, несколько несчастных случаев, парочка убийств, уже раскрытых приставами без помощи сыска. Ничего, чтобы смутить дух Власовского в чудесный апрельский день.

– Как могли допустить эдакую мерзость!

Тут Власовский взял со стола газету, «Московский листок», как успел заметить Эфенбах, брезгливо встряхнул, отчего листы хрустнули, и перевернул на последнюю страницу, где печатались объявления частных лиц.

– Ознакомлен с этой пакостью? – Палец обер-полицмейстера указывал на объявление, выделенное жирной рамкой. Признать, что утренние газеты он читал не раньше обеда, Эфенбах не мог.

– Возмущению подобно есть как непостижимо! – ответил он одним из своих блистательных оборотов речи, какие приводили в трепет образованных личностей, а начальство ставили в тупик.

Власовский ничего не понял, но уверился, что начальник сыска разделяет его возмущение.

– Ты только вслушайся! – согнув газету пополам, он приблизил лист к носу, подтвердив подозрения Эфенбаха: полковник слеп, но очки надевать считает невозможным. Ну конечно, начальству носить очки постыдно. Открытие Михаил Аркадьевич спрятал поглубже, почтительно склонил голову и подставил ухо. Хотя слышал отлично. Как и видел.

– «Письмо женихов невестам Москвы», – прочел Власовский тоном, каким зачитывают указ о начале эпидемии холеры. – «Невесты Москвы! Мы, образованные и интеллигентные женихи, собрали собрание с тем, чтобы вынести резолюцию и довести ее до всеобщего сведения. Сим доводим до вас наше общее мнение: вы вздорные, капризные, избалованные создания, которые воспитаны вашими матушками в безделье и лени. Вы думаете только о развлечениях и балах, ваши желания не выходят дальше модного платья и украшений, ваша образованность нужна, чтобы читать слезливые романы и бренчать на пианино модные песенки. Вы пустые и бесполезные создания, которые не могут стать достойными женами. Вы не умеете сносить тяготы жизни и быть надежными товарищами своим мужьям. В ваших прекрасных головках гуляет ветер и посеян вздор. Вам нужны только деньги и богатство. Вы не умеете обращаться по дому и вести хозяйство в ограниченных средствах. Вы умеете лить слезы, падать в обморок и мучить истериками. Брать вас в жены мы более не намерены. О чем сообщаем вам и всех друзей наших призываем последовать нашему примеру. Лучше жениться на горничных и кухарках, чем жениться на вас. Таково наше решение. Примите уверение в нашем полнейшем почтении»…