Я тебе не ровня (СИ) - Шубникова Лариса. Страница 24

— Кем скажешь, тем и стану.

Шумского едва не трясло.

— Золотая, за какие такие грехи мне тебя Бог послал, не знаю. Может меня проклял кто или сглаз какой страшный. Ты за что ж меня так? Неужто, думаешь, что я с тобой токмо из-за лавки? Запомни и не спрашивай более — ты мне жена и другой рядом с собой я не мыслю. Услыхала?

Аринка только глянула на него решительно, как иной раз боярыня Ксения. С того взгляда Андрей и понял — не согласная.

— Замуж не пойду за тебя, Андрей. Я тебе не ровня. И никогда ею не стану. Камнем тяжким на шее твоей не повисну. Тебе уж боярышню сватали, и то правильно. Боярину — боярышню. А я…Я буду, кем захочешь. Только люби меня крепко, ладно? Сколь сил хватит, хоть малое время. А потом уж решишь, что со мной делать.

— Всё сказала или еще что есть? — Шумской озлился, но скорей на себя, чем на чудо вот это золотое. — Молчишь? Ну, так я тебе скажу. Люблю тебя крепко, но даже не в том суть, Арина. Ты больше… Как объяснить-то тебе, чтобы разумела? Ты душа моя. Не было тебя и души у меня не было. Пропадешь, так я бездушный наново стану. А разве душу-то берут на время, на лавку? Или на другую меняют?

Аринка слушала не дыша, глядела на Андрея — глазами светила. Он с того взгляда вновь с разума соскочил, но себя сдержал. А рыжая кинулась обнимать.

— Не говори ты так! Пойми и меня! Что я дать тебе могу? Безродная, бедная. Себя погубишь! Видела я, как то бывает, — и опять в слезы.

— Что видела? Ариша, золотая, не плачь. Мне слёзы твои хуже плётки. Пожалей. Кто себя погубит? Говори, нето, молчалка, — Шумской пятерней в волосы ее теплые зарылся, поцеловал крепко.

Она и рассказала-поведала. И про Наталью, и про Павлинку бледную тётку, и про боярина Сормова.

Шумской слушал молча, не перечил, не сбивал. А уж когда закончила говорить-всхлипывать, спросил.

— Так ты с того меня погнала?

— С того… И сейчас откажу. Не буду женой твоей, Андрей.

— Ладно, как скажешь. Сама не пойдешь так увезу. Перед алтарем отнекиваться станешь — ссильничаю и будет у тебя дитя. Его обездолить желаешь? Чтоб рос ни тем, ни другим? — сказал-то горько.

— Андрюш…дитя-то… — Не зря Шумской ее душой- то назвал, вмиг поняла — о себе говорит! — Ты о себе?

Он ее голову к груди прижал и не ответил.

А тут в дверь поскребся Дёмка и тихо так, ехидно голос подал:

— Светать скоро начнет. Я рыжую твою мальцом привел. По темноте не разглядели. Теперь должон с мальцом и вернуться. Инако, придется мне на ней жениться. Оно надо тебе, сармат? — и смеется, оглоед!

Андрей Аринку-то прижал крепче — вот как отпустить, а? Она и сама прицепилась, аки клещ. Но правда была Дёмкина, а потому Шумской быстро зашептал:

— Завтра буду ждать тебя на реке, аккурат напротив Воловьей горки. Придешь, нето? Как свечереет.

Аринка быстро-быстро закивала.

— Только не знаю, когда смогу-то! Если не приду, так ты не жди напрасно, Андрюш.

— Буду ночь ждать, Арина. И по утру.

— Правда? — глазами сияет так, что слепит.

— Когда я тебе врал?

— Когда? Так вот нынче. Прикинулся мертвым!

Шумской аж брови вскинул.

— Я?? Знать не знал, что этот полоумный тебя везет!

— Да ну! А кто тут смирно на лавке лежал, да секреты мои выведывал? Не ты? — и смеется.

Андрей тоже хохотнул. Поцеловал крепко, сладко и со вздохом отпустил. Вышли в сени, а там Дёмка ехидный. Стоит, лыбится и ус крутит.

— Неудобный у тебя сундук, друже, бока намял. Идем, нето.

— Я до Берестова довезу.

Дёмка кивнул, будто знал — так и скажет.

Вышли на подворье, Шумской холопа кликнул, да велел Буяна вести, а сам все на Аришку глядел. Она шапку-то напялила, косу спрятала, а глаза не смогла. Сияли они, сердце грели.

— Вот смотрю я на тебя, Гарм, и понимаю, через девок одно умалишение. Чтоб так улыбаться-то, как ты, надо совсем дуроломом стать. Глянь-ка, с тебя токмо что мёд не течет, — глумился чубатый.

— Убью, — Шумской улыбаться-то не перестал, а Дёмка не прекратил издеваться.

Уж выехали из Савиново — Аришка на конь Шумского — а Дёмка все бубнил и смеялся. И по лесу топотали — веселился. А Андрею все мимо ушей. Да и кому бы не было? Ведь сидит вот рядом с ним счастье его упрямое, щекой грудь греет.

У ворот Берестовских Шумской поцеловал Аринку и отпустил. Та взяла под уздцы каурого и повела в ворота-то. А Демьян спящим прикинулся, мол, спьяну в седле задремал. Их и пропустили…

С влюбленных-то глаз и глумливых разве беду-то приметишь? Вот и Андрюха с Дёмкой не узрели. А беда-то рядом была, и не абы какая, а змеиная.

Фаддей на выселке был — к вдовице одной похаживал. Вот и пробирался перед рассветом в дом. Увидал странное! Дёмка о конь, за ним Шумской в одной рубахе, паренька везет на Буяне. Обомлел, когда узрел, что Андрей паренька-то целует…

А уж когда тот мальца с коня снял, понял — Арина. Токмо она из всех так голову несла, да спину прямила. Любовь, хоть и змеиная, глаз делает зорким, да приметливым.

Зашипел со злости, кинуло в ярость и обиду! Ить не мог он Аринку-то забыть, хучь и старался.

— Ладноть…Помилуйтесь короткое время, не жадный я. Но не спущу! — молвил, отпустил злые слова в лес.

А Дёмка с Ариной урядно процокали по дороге, остановились у воротец деда Мишки. Боярич с коня сиганул и повел рыжую сторожко через двор. Все удивлялся — ходи, кто хошь, выходи кому надо.

Уж под окошком Аринки подхватил девку-то и закинул в ложницу.

— Дёмушка, дай те Бог. — И как умудрилась поклониться из окна-то? — Об одном прошу, никогда более не говори мне неправды об Андрее. Не ври… Ведь думала о разном, чуть сама не умерла.

— Ладно уж. Не вякну. Иди, нето. Рассвет скоро.

— Все же шебутной ты, боярич. И как земля такого-то враля на себе носит?

— О, как. Вот и пойми тебя, рыжая! То Дёмушка, а то враль. Эй, куда ты??! Порты с рубахой верни! Мне еще обратно подкинуть надоть!

В ответ из окна ему прилетели одежки.

— Вот и делай опосля такого добро-то. Чужими портами, да по морде. Тьфу!

Глава 13

— Света! Светланка! Иди, нето! Что ты там?! — воевода жену кликал уж дюже громко.

— Тут я, Фрол. И чего надсаживаешься? — боярыня Светлана вплыла в гридницу мужа, встала перед ним, сложила на груди руки — пальцы-то полные, белые, перстнями унизаны.

— Чего, чего… Князь Борис едет к нам, да не один. Всеслава с собой везет. Вот так-то… Встретить надоть. Ты давай уж, похлопочи!

Боярыня вмиг ликом осерьёзнела.

— Всеслава? Беглого князя?!

— Не беглый он теперича. На стол сел. Ярополк помер. Ныне гонец был из Города.

— Вона как. Фролушка, так ить честь немалая. Ты не трепыхайся, сделаю все, — задумалась на мгновение. — А чего едут-то?

— Знамо, чего. Сдружились. Бориска везет хвастаться дружиной, а стало быть, моим воеводством. Уяснила? Я к Акимке пошлю гонца, и к Шумскому. Полусотники ж. Ты иди, Света, иди.

Боярыня и пошла. Чай дел-то теперь по горлышко! Кликнула ближниц, отдала приказ и завертелось! Мыть, чистить, скотинку резать. Срок небольшой, чтоб все успеть-то. Ох, вот она хозяйкина доля — муж повелел, а ты поворачивайся, как умеешь. Хучь из кожи вон лезь, но все сделай.

А воевода отправил верховых в Берестово и Савиново с указанием быть у него на подворье — конно, оружно — в указанный день. Сел у окна и задумался…

Князь редко вылезал из городища своего — сторожился. И ведь правду сказать, врагов-то немало у Бориски. Сосед — князь Всеволод, сердитый, да жадный. Уж сколь времени на Гребню зарится. А про умершего князя Ярополка воевода и думать-то не желал. Ить через него Аринка-то сирота, а Мишка, друг сердечный, обрек себя на мытарства.

Как вживь встали пред очами воеводы дела дней минувших…

Вот он, молодой, да ярый Фролка Медведев, пришел под руку князя Игоря. Сдружились: оба лихие, да борзые. Еще и Мишка Мызарев подлез. И вроде не было военной удали в нем, а токмо свой парнишка. Умный, образованный. Одно слово — думный. Так и шебутили втроем. Стыдно сказать, но Мишаня по юности уж больно прыток был на счет бабского полу. Ить не одной не пропустил, блудилка окаянный!