Борьба на юге (СИ) - Дорнбург Александр. Страница 3

В зависимости от степени своей впечатлительности и восприимчивости, каждый из нас самостоятельно переживал душевные страдания и мучился сознанием своей беспомощности. Командующий нашей 9-й армии Анатолий Киприянович Келчевский, всегда привыкший держать нос по ветру, оказался в конец обескуражен. Раньше всегда веселый, жизнерадостный, душа общества, как принято говорить, он теперь совершенно осунулся, согнулся, пожелтел, состарился. А вместе с ним поник и я. Так как я всегда стремился выслужиться перед своим начальством, выдавая себя за искреннего друга командующего, правда, не всегда это получалось. Каши с ним, конечно, не сваришь, но как приятель — он лучше не придумаешь. Ну, там чаек попить, в шахматы или карты перекинутся. Тем более, что сам командующий был не боевой офицер, а из наших — штабных, и долгие годы совместного пребывания в штабе 9-й армии — весьма сблизили нас.

Видя ежедневно Анатолия Киприяновича, я с тайным злорадством замечал, как помимо горьких переживаний, испытываемых всеми нами, его лично гнетет еще и острая боль разочарования в ужасных результатах "бескровной революции". На это у меня имелись довольно веские основания. Мы с ним чуть было не разругались вдрызг, что чуть было не стоило мне карьеры. Помню, еще в самом начале революции, в марте месяце, Келчевский, бывший тогда еще только генерал-квартирмейстером нашего штаба, как-то зашел в мою канцелярию и, будучи в отличном настроении, рассчитывая на скорое повышение от новой власти, шутливо обратился ко мне издевательски сюсюкающим голосом, словно обращаясь к маленькому и не отягощенному интеллектом ребенку, со словами:

— А ты, Иван Алексеевич, все сидишь, насупившись, как сыч.

Генерал был одет в один из своих новых мундиров, явно никогда не знакомых с почерневшими следами пороха или кровавыми пятнами, и выглядел действительно великолепно. Как будто был рожден, чтобы носить эту форму и вести людей по зеленым полям к победе.

В ответ я угрюмо сказал своему начальнику, новоявленному революционеру:

— Особых причин теперь веселиться не вижу.

— Ну, конечно, тебе казаку наша революция не по нутру, вы все больше насчет нагайки.

Слово за слово мы начали неудобный разговор, который из безобидной шутки очень скоро перешел в горячий спор. Через несколько минут наша комната наполнилась офицерами штаба, привлеченными издаваемым нами шумом. По выражению лиц присутствующих, по их репликам, я безошибочно мог заметить, что часть из них сочувствует генералу Келчевскому.

Наш спор касался происшедшей Февральской революции и возможных ее последствий. Анатолий Киприянович, в общем, признавал неизбежную необходимость совершившегося и глубоко верил в светлое будущее, грядущее как логическое следствие происшедшего переворота. Генерал говорил страстно, но без всякой логики.

Моя консервативная точка зрения была диаметрально противоположной. Вполне понятно, что при таких разных взглядах, невозможно было найти примирительную равнодействующую в нашем споре и потому генерал Келчевский, кончая разговор, дергая головой взад-вперед, прямо как дятел, веско бросил мне неприятную фразу:

— С твоими убеждениями тебе лучше ехать теперь же на Дон.

Вот же идиот! Настоящий кретин! Тупица! Варвар! Напыщенный индюк! Я не остался в долгу и ответил:

— 3а совет большое спасибо, но на Дон я уеду, когда найду нужным. Со своей же стороны, Вам я пожелаю, чтобы дивизия, которой Вам, дай бог, предстоит командовать, состояла бы из солдат Петроградского гарнизона, то есть элемента, по Вашим словам, революционного, сознательного и какой Вы только что горячо восхваляли, а я лично предпочитаю командовать старомодным полком такого приблизительно состава, с которым мы выступали на войну в 1914 году.

Мое пожелание не сбылось. Командовать дивизией Келчевкому не пришлось. Но карьера его стремительно поперла в гору, так как он всюду высказывал себя горячим сторонником новой власти. Революция быстро несла его вверх. После ухода генерал-лейтенанта А. С. Санникова, он становится начальником штаба Армии, а затем через совсем небольшой срок, принимает на свои плечи бремя командования всей 9-й армией. Нет, бывают, конечно, вундеркинды, но Келчевский в их списках, судя по итогам своего короткого управления армией, явно не значился. Я же, дурак, если бы не свой язык, враг мой, вместо освободившегося поста начальника штаба, еле сохранил свое прежнее место в отделе.

Глава 2

Но, столкнувшись здесь с настоящей жизнью и действительными достижениями бури революции, переродившийся генерал Келчевский быстро понял пагубность своих заблуждений, а также ошибочность и необоснованность мартовских надежд. Казалось, он с каждой секундой всё глубже погружается в омут отчаяния.

После нашего горячего спора, этот деликатный вопрос уже никогда больше не поднимался, да и все последующее само по себе уже красноречиво говорило о достигнутых результатах "бескровной революции".

События развивались ускоренные темпом, неслись галопом, опережая собою всякие возможные предположения и, зачастую, поражая нас своей причудливой последовательностью.

Дожили мы и до того замечательного момента, когда вынуждены были снять свои погоны как недемократический символ и помню, как мы, встречаясь друг с другом, избегали смотреть в глаза, будто бы каждый из нас совершил что-то постыдное, нехорошее.

Между тем, с каждым днем становилось очевиднее, что здесь на фронте все окончательно гибнет и всякие попытки какой бы то ни было работы с революционными представителями новой демократической власти, будут бесцельны и безрезультатны. А время слабости не прощало.

Всякие боевые действия окончательно прекратились. Благо, что впереди нас фронт проходил по Карпатским горам и мы могли жить здесь относительно спокойно. Новомодные лозунги "без аннексий и контрибуций", "долой войну" — делали свое черное дело. Дезертирство развилось до фантастического предела; целыми ватагами солдаты оставляли свои позиции и распылялись в тылу, а еще стоявшие части никаких приказов не исполняли, власти не признавали, все время шли в них бесконечные митинги, выборы, смены и назначения себе новых начальников. Революционная обстановка словно грязную пену постоянно выталкивала наверх очень странных людей: балаболов и краснобаев, явных мошенников, криминальный элемент, буйных сумасшедших.

В это время я был начальником "Военно-дорожного отдела" штаба 9-й армии. У нас этот неуставной отдел возник еще в самом начале войны, так сказать явочным порядком, по мысли талантливого начальника штаба армии генерала-лейтенанта Санникова. Как известно, положением о полевом управлении войск в военное время он предусмотрен не был, что нельзя не признать большим упущением. Но, опыт ужасной войны и сама жизнь показали, что наличие такого отдела в штабе армии является безусловной необходимостью.

По должности своей, я неоднократно бывал в поездках и командировках в тыловом районе корпусов и армий, наблюдая и контролируя, как состояние главных железнодорожных узлов, так и работы по постройке и поддержанию в порядке шоссейных и грунтовых дорог, а также разного рода мостов и переправ.

Само собой разумеется, что солидность, интенсивность и последовательность хода работ, а также окончание их, всегда находились в тесной зависимости от требований текущей боевой обстановки и соображений оперативного порядка. Находясь в генерал-квартирмейстерском отделе и, следовательно, будучи всегда в курсе текущей обстановки на фронте и оперативных предположений, а вместе с тем, непрестанно следя за тылом, я мог, внося известные коррективы, приурочивать и согласовать работы в соответствии с оперативными требованиями.

Мои частые поездки дали мне достаточный опыт по небольшим, не всегда заметным для непривычного глаза, признакам в тылу, делать иногда довольно правильные выводы о состоянии и боеспособности наших войск. К моему глубокому огорчению, я мало встречал старших военачальников, которые бы ясно сознавали всю важность поддержания порядка в тылу, видели бы непрерывную связь тыла и боевой линии и отчетливо представляли себе, что дух войск в значительной мере зависит от порядка в тылу, его жизни и настроения тыловых частей.