Борьба на юге (СИ) - Дорнбург Александр. Страница 31

Вместо некогда большого и довольно приличного буфета, теперь на липкой стойке красовались 2–3 куска крайне подозрительной на вид колбасы, четверть водки и несколько стаканов. Ресторан обратился в своеобразное общежитие, где люди спали и лежали на столах и стульях. Стены были густо заплеваны, а пол, очевидно, не выметавшийся в течение нескольких дней, был покрыт толстым слоем шелухи от семечек и других отбросов, издававших сильное зловоние. Как бы во славу демократических принципов, товарищи изощрялись в разнообразных непристойностях и пакостили где только могли.

Каждый человек в душе художник и рисует и чертит тот мир, о котором мечтает. Тут же мы могли сполна получить преставление об убогом внутреннем мире садистов и тупоумных дегенератов. На всем лежала печать хозяйничанья людей, считавших элементарные требования культурной жизни, буржуйским предрассудком и признаком контрреволюционности.

Едва ли многие из них ясно представляли себе, что такое это за зверь- "контрреволюция". Думаю, что большинство "товарищей" видели в ней, прежде всего, возвращение крепкой власти, порядка, а также неумолимый конец безделью, конец безнаказанным издевательствам и насилию над беззащитными и слабыми. Вот почему они с такой ненавистью и остервенением уничтожали все, что было хоть немного связано с этим именем.

В зале III класса, как будто было свободнее. Пролетариат, надо полагать, хотел полностью использовать свои современные привилегии и большинство его оседало (и засерало), в более комфортабельных помещениях I-го и II-го классов.

Не находя места сесть, мы разместились прямо на полу и, прежде всего, решили утолить свой голод и напиться чаю. Сережа принес нам кипяток. Мирно занимаясь чаепитием, мы наблюдали, как во все стороны, с крайне озабоченным видом, шныряли начальствующие лица, одетые в новомодные кожаные куртки и вдобавок сверху еще пестро изукрашенные пулеметными лентами.

Наше мирное времяпрепровождение продолжалось недолго, Сережа шепотом сообщил, что какой-то гнусный тип из начальства в куртке, уже несколько минут не спускает с меня глаз и внимательно следит за нами. Очередной псих и безумец с качественно отмороженным «скворечником». Явно возбудился, увидев меня.

Это было катастрофой. Настоящей катастрофой. Вполне было возможно, что кто-нибудь из солдат или офицеров, перекинувшихся к большевикам, узнал меня и теперь наблюдает, чтобы окончательно увериться в этом. Оставаясь относительно спокойным и не меняя позы, я нагнул ниже голову и, сделав на лице гримасу, перекосившую мою морду до неузнаваемости, тихо сказал Сереже следить за незнакомцем и передавать мне свои наблюдения.

Всякий необдуманный шаг в нашем положении, мог бы быть для нас роковым. Рассчитывать на великодушие кровавой революционной власти, да еще в Царицыне, по меньшей мере, было бы наивно. Нужно было, не теряя присутствия духа, как-нибудь вывернуться из этого неприятного положения и поскорее ускользнуть от наблюдения.

С невозмутимым видом мы продолжали чаепитие, ожидая удобного момента для бегства.

Сережа уже не сомневался, что мы узнаны и всякая минута промедления грозила ужасными последствиями. Но вот наблюдавший, по словам Сережи, приняв как будто какое-то решение, круто повернулся и быстро побежал из зала. В свою очередь, в одно мгновение, мы вскочили и прихватив свои тяжелые узлы, стремглав бросились на перрон, чтобы там скрыться в толпе. Чемодан с оставшимися двумя опасными бутылями мне пришлось бросить на полу — черт с ним, кто найдет, тому я не завидую, бутылки взрываются от удара и детонации. На ходу я успел предупредить своих спутников, что в случае моего ареста, буду категорически утверждать, что сидевших со мною, то есть их, не знаю, вижу их впервые, и подошел к ним только здесь на вокзале, попросить кипятку.

На перроне мы сразу разбрелись в разные стороны. Я живо миновал вокзал и затерялся среди толпы, группировавшейся около лавчонок, примыкавших к вокзалу.

На всякий случай местом нашей встречи, примерно, через час, мы назначили конец платформы.

Глава 12

Зорко озираясь кругом и будучи все время настороже, я бродил между лотками, делая кое-какие покупки.

Недалеко от этого места, на путях стояло несколько казачьих эшелонов, охранявшихся красногвардейцами. Меня сильно тянуло к этим эшелонам, но на мое несчастье, все казаки вертелись около вагонов и за пределы охраны не удалялись. Я нетерпеливо ожидал, гуляя поблизости и, в конце концов, мое терпение было вознаграждено. Один из казаков подошел к лавочке что-то купить, и я заговорил с ним. Казак оказался очень симпатичным и охотно сообщил мне, что их эшелон уже два дня ожидает отправки на Ростов.

Наша беседа затянулась. Вскоре казак уже с негодованием жаловался мне, что все казаки разоружены и поэтому большевики теперь над ними издеваются. Держат их, как арестованных, окружили часовыми и никого к ним не пускают.

— Каждый день — гневно говорил он — просим комитет отправить нас домой, а они, сволочи, только смеются. И сегодня обещали отправить, да верить-то им нельзя, — закончил он, кипя раздражением.

В свою очередь, я сказал ему, что я казак станицы Ново-Николаевской и хотел бы с моими двумя приятелями проехать в их эшелоне.

— В теплушках никак нельзя — ответил он, — там и между нашими есть большевики, а вот в вагоне, где стоит моя лошадь — ехать можете, но залезайте так, чтобы караульные вас не видели. Эти, если заметят, сейчас же Вас арестуют. Вчера из соседнего поезда вывели сначала двух, а затем еще трех, кто их знает, может это были офицеры, да только "товарищи" не стали долго разбираться, повели и всех их вот там расстреляли, — и он показал мне на каменную стену, немую свидетельницу преступления. — Я немного приоткрою двери вагона, а вы уже сами, как знаете, забирайтесь незаметно и сидите смирно.

Обещая поступить по его совету и, запомнив номер вагона и пути, я пошел на розыски своих, в то же время размышляя, можно ли мне довериться казаку или нет. Впечатление он произвел на меня хорошее, как своей откровенностью и простодушием, так и высказанной ненавистью к большевикам.

Мои мысли были прерваны Сережей и капитаном тихо меня толкнувшим. Ну вот, слава Богу, все живы, невредимы, думали мы, трогательно радуясь нашей встрече. Мои спутники, как оказалось, все это время слонялись между лавками и харчевнями, вблизи станции, но в здание вокзала не входили и виновника нашего страха больше не видели.

Я рассказал им о встрече с казаком, разговоре с ним, а также о своем намерении проникнуть в казачий эшелон и в нем продолжать путь. Они со мной согласились, считая, что так или иначе, а рисковать надо, тем более, что оставаться на этой станции еще опаснее. Условившись на этом, мы произвели тщательную разведку эшелона и выяснили, что с нашей стороны поезд наблюдается двумя недалекими красногвардейцами, встречающимися обычно у его середины долго разговаривающими между собой, а затем расходящимися в противоположные концы.

Первым пробираться решил я, потом капитан, а последним Сережа. Обманув бдительность часовых, я легко вскочил в вагон. Мне передали наши вещи. Минут через 10 моему примеру последовал капитан, но менее удачно, с громким стуком, чем чуть не привлек внимание часового. Сидя в вагоне, мы с нетерпением ожидали Сережу. Последний с крайне независимым видом подошел к часовому и попросил закурить. Вскоре у них, видимо, завязалась оживленная беседа. Затем, мы видим, Сережа прощается, делая вид, что уходит, а сам, поравнявшись с вагоном, незаметно присоединяется к нам. От красноармейца он сумел выведать, что эшелон скоро пойдет, а также и то, что казаков охраняют с целью не допустить к ним калединцев и контрреволюционеров. Дурость.

Закрыв двери и, притаившись в углу, мы нетерпеливо считали минуты до отхода поезда.

Часов около 11 утра наш поезд медленно тронулся, оставляя Царицын. Мы рьяно перекрестились, на душе стало сразу легче.