До последней капли - Ильин Андрей. Страница 18

Для Сан Саныча время X наступало в 17:00. В 17:01 он должен был сделать то, что не мог сделать еще минутой раньше. Отсчет жизни пошел на мгновения, каждое из которых назначалось для строго определенного дела.

Сан Саныч вымылся под холодным душем и оделся в свежее, только из-под утюга белье. Нет, это была не морская, если тонуть, то в чистом, традиция. Это была старая привычка уходящего в поиск разведчика. Чем более ты чист, тем меньше ты тащишь на себе запахов, тем труднее тебя вынюхать вражеской или случайно пробегающей мимо собаке. Когда Сан Саныч начинал свою службу, в ходу не было новомодных, нейтрализующих посторонние запахи аэрозолей.

В обыкновенную, из тех, что ставятся на обеденный стол, солонку Сан Саныч насыпал смесь из мелко растертого табака и перца. Возможно, это было перестраховкой: его нынешние противники мало напоминали эсэсовцев охранных батальонов, на службе которых состояли хорошо натасканные на человека собаки. А может быть, и нет. По готовности вынуть из человека душу они очень на них походили. Может, они и другие привычки переняли.

На пояс Полковник пристегнул оставшийся со времен войны немецкий нож. Хороший нож, с обоюдоострой заточкой, с монограммой воинской части альпийских стрелков на ножнах. Сан Саныч резал им колбасу. А до сорок пятого года — солдат и офицеров противника.

Другой нож — к сожалению, самый обыкновенный кухонный — Сан Саныч прикрепил к ноге, чуть пониже колена ручкой вниз, чтобы его сподручнее было выдергивать в положении лежа. Подобный нехитрый прием не раз выручал разведчиков его батальона во время рукопашных, тело к телу, схваток.

Сан Саныч не задумывался, что и для чего он делает. Он делал то, чему его учили, то, что он многократно делал, уходя в разведпоиск. Наверное, со стороны эти военизированные сборы пенсионера более чем преклонных лет должны были выглядеть комично. Наверное, они и выглядели бы комично, если бы за ними не стояло реальное дело и неизбежная кровь. Не для игры в «Зарницу» Сан Саныч облачался точно так же, как в сорок втором перед заброской в тыл противника. Пистолет.

Запасные патроны россыпью. Саперная лопатка, которой он теперь вскапывал грядки на огороде.

Фонарик с заклеенным на две трети черной бумагой стеклом отражателя.

«Командирские», со светящимся циферблатом, часы.

Сапоги.

Хэбэшный, с разводами зеленых маскировочных пятен, костюм, приобретенный для охоты на уток.

Такого же цвета прорезиненная плащ-палатка.

Перевязочный пакет.

Веревка.

И спецснаряжение, которого в сорок втором не было и узнав о котором молодой Сан Саныч ржал бы как взбесившийся жеребец и ногами в воздухе дрыгал.

Шарфик на поясницу.

Термос с горячим чаем.

Запасные очки в пластмассовом футляре.

Таблетки нитроглицерина.

Таблетки активированного угля от чрезмерного бурчания в старческих кишочках.

Капли в нос от простуды…

Ну и хохма! Насмешка над романтико-героической профессией диверсанта!

А отправлять пожилого больного пенсионера в тыл врага не насмешка? Не хохма? Ну тогда и говорить не о чем. Тогда к месту и капли в нос, и очки плюс четыре на потерявшие былую зоркость глаза. Как граната «Ф-1», как автомат «ППШ» с запасными дисками. Каков боец — такая и экипировка.

Все не влезшее в карманы снаряжение Сан Саныч сложил в вещевой мешок, который, в свою очередь, засунул в потрепанного вида хозяйственную сумку. Надел поверх защитного костюма свои обычные брюки и плащ. Установил на требуемое время светомаскировочный будильник. Обошел в последний раз квартиру. Поправил шторы. Проверил, закрыты ли окна, форточки, вода и газ.

Все нормально. Все так, как и должно быть.

Тронул вертушку дверного замка. Сказал вполголоса:

— Ну, ни пуха ни пера!

И сам себе ответил:

— К черту!

Теперь без страха и сомнений. Теперь сомневаться поздно. Точка возврата пройдена. Тот, кто хотел отказаться, должен был отказаться минуту назад. Теперь на брюхе через бруствер окопа, через проходы, проделанные саперами в минных полях, через грязь и лужи, через замерзшие трупы своих и чужих бойцов. Теперь только вперед. Навстречу неизвестности. Навстречу победе или смерти.

Наше дело правое! Победа будет за нами! Кто не с нами — тот против нас!

С Богом!

— Кис-кис. Васька. Васька. Где ты, Васечка? Иди ко мне…

Лестница — чердак — крыша — чердак — лестница соседнего подъезда.

В полукилометре от конечной остановки автобуса Сан Саныч соорудил в кустах временный тайник. Все ненужные, не используемые в деле вещи и одежду он сложил в сумку и, опустив в небольшую ямку, забросал сверху ветками и листвой. Рядом он закопал свое, завернутое в полиэтиленовый мешок, ветеранское удостоверение. Вообще-то, отправляясь в тыл врага, документы и награды следовало сдавать на хранение старшине. Но старшины у Сан Саныча не было. Его старшина погиб в сорок третьем году в Белоруссии. Еще один в Польше. Еще один…

Некому ему было сдавать документы. В этот поиск Сан Саныч шел один. Без страховки и тылового обеспечения. Он не мог рассчитывать на помощь саперов, артиллерийских и пулеметных расчетов, отвлекающих на себя внимание противника. Не мог надеяться на подсказки партизан и оккупированного населения. На десанты поддержки и заранее оборудованные склады боеприпасов. Он мог рассчитывать только на себя. И еще на везение.

Дождавшись сумерек, Сан Саныч двинулся в сторону объекта. Он шел очень медленно и очень тихо. Он не встречал на своем пути случайных прохожих. Он просто не мог их встретить. Заслышав любой посторонний шорох, он замирал и, определив его источник и направление его движения, заранее сходил в сторону.

Он шел так, как ходят разведчики, которым важно не пройти много, а прийти туда, куда нужно, живыми. Им в отличие от спортсменов медали вручают не за скорость и преодоленные расстояния. За результат. И штрафуют не желтыми карточками, не дисквалификацией — смертью.

Сан Саныч шел медленно, но верно. Иногда он останавливался и отдыхал. Он экономил не только силы, но и влагу собственного организма. У него не было с собой кухонного крана с горячей и холодной водой, чтобы позволить себе роскошь потеть тогда, когда можно этого избежать. Немеренно потеть сейчас — значит мучиться от жажды через час и от холода через два. Влажная одежда плохо держит тепло. Особенно если лежать не на перине на любимом диване, а на голой земле.

До забора Сан Саныч добрался, как и рассчитывал, в полной темноте. Он быстро отыскал намеченный им пролет и, встав на колени, стал ковырять землю саперной лопаткой.

Бог мой! Как же это они в молодости умудрялись в полдня отрывать окопы полного профиля для себя да еще блиндаж для командиров и при этом не утрачивать оптимизма и интереса к окружающей жизни?! Еще и в ближайшую деревню к бабам бегали, чтобы разжиться молочком, самогоном или еще чем-нибудь менее материальным, но не менее существенным. Сейчас Сан Саныч даже без копки окопов и блиндажей до баб не побежал бы. Даже если бы не дальше чем за двадцать метров. И за молоком не побежал бы. И за самогоном. Разве что за валокордином.

Вначале Полковник втыкал лопатку на штык. Потом на полштыка. Потом на треть. Потом скоблил землю, как беззубый старец черствый сухарь единственным сохранившимся зубом. Наверное, он никогда не копал окопов и блиндажей. Наверное, ему это приснилось. Или тогда почва была мягче? Или лопаты острее?..

Пыхтя и прилаживаясь то с одной, то с другой стороны ямы, Сан Саныч выгребал грунт. Если бы он такими вздохами-охами и посторонними шумами сопровождал свою работу на фронте, его бы пристрелили через пятнадцать минут. Своим шумом он привлек бы внимание всех близрасположенных войсковых частей и приданной им тактической авиации. Наверное, его пристрелили бы даже раньше свои, за демаскировку вновь оборудуемой линии обороны. Два с половиной часа, вместо запланированного часа, ушло у Сан Саныча на то, чтобы подрыться под забор. И еще четверть, чтобы протиснуть сквозь него тело. Получившаяся траншея явно не дотягивала до полного профиля.