Дойти до горизонта - Ильин Андрей. Страница 32

Сергей долго пытался выяснить причину моего благородства. Но я отвечал туманно и путано. Уснул я, еще не коснувшись щекой импровизированной подушки, в падении. Под утро, случайно проснувшись, по привычке огляделся. Сергей лежал, свернувшись калачиком, на рюкзаках. В первое мгновение я хотел его окликнуть, но вспомнил свою вахту и не стал тревожить.

День принес новый и, пожалуй, самый серьезный за все время плавания сюрприз. Готовя обед, Сергей откупорил бак с пресной водой и сдавленно охнул. Я оглянулся на его голос, в котором прозвучали незнакомые нотки, и, поняв, что дело серьезное, перебрался на нос. Сергей лежал возле бака и суетливо перебирал пальцами по сварному шву. Я наблюдал, не мешая ему.

— Вот, — выставил он указательный палец. Я ничего не понял. — Вода, — скорректировал мое внимание Сергей. На кончике его пальца набухала прозрачная капля.

Предчувствуя нехорошее, я встал на бак и заглянул через заливное отверстие внутрь. Воды осталось на донышке. А мы после Барсака успели использовать от силы ведро.

— Шов лопнул, вот она по капле и сочилась, — пояснил Салифанов, — наверное, от самого острова.

Я отыскал кусок киперной ленты, привязал к нему гвоздь, опустил в бак. Гвоздь глухо стукнул о днище. Я вытянул ленту, прикинул длину промокшего материала.

— Пятая часть — пятнадцать-двадцать литров! — объявил я безрадостные итоги обмера.

— И еще литров двадцать в камере, — напомнила Войцева.

Итого, сорок литров. Неделя, если срезать потребление до полутора литров в сутки. Выкрутимся! Сергей перетащил кастрюлю к камере, справедливо рассудив, что в баке вода сохранится дольше. Приходилось переключаться на аварийный режим — худшие продукты потреблять первыми, лучшие — оставлять на потом.

Сергей открутил колпачок, надавил на резину, и из камеры потекла мутная белая струйка воды. По виду она напоминала молоко.

— Что это? — спросила Войцева. Сергей наклонил кастрюлю, смочил губы, облизал их и, поморщившись, сплюнул в море.

— Финиш, — просто сказал он.

Я не поверил. Не мог поверить ему на слово. Я поднял кастрюлю, отпил изрядный глоток. Это была не вода. Все, что угодно, только не вода!

— Это тальк, жженая резина и, возможно, еще что-то, — определил Сергей и выплеснул остаток за борт.

Я попытался сделать еще один глоток, но меня сразу вырвало. Организм отказывался принимать такой технический коктейль. Сергей, обмотав золотник многими слоями марли, попытался профильтровать воду. Он сцедил несколько граммов, но лишь для того, чтобы убедиться — все бесполезно. Вода вкуса не меняла. Значит, в нашем распоряжении осталось двадцать литров. Это чуть больше, чем ничего.

— Сегодня чай будет из морской воды, — обрадовал Сергей.

— Разбавь наполовину пресной, — попросила Войцева.

— Только этой, — кивнул в сторону камеры Сергей и предупредил без обычной улыбки:

— Примите к сведению, хохотушки кончились! Послаблений по моей, пищевой, линии не будет!

Положение действительно сложилось серьезное. Теперь мы это чувствовали особо, был опыт плавания до Барсака. Тогда осознать всю серьезность возможных последствий нам мешал запасенный на берегу оптимизм. Теперь иллюзий не осталось.

Бак постановили считать неприкосновенным запасом. Шов во всех сомнительных местах промазали разогретым битумом. Обед впервые встретили без энтузиазма. Горечь морской воды забить было невозможно. Кашу ели с трудом, пропихивая теплую массу ложками в пищевод.

Я отхлебнул из своей кружки и понял, что предпочту на сегодня остаться без чая, чем пить это пойло. Начал химичить: с избытком бросил сахар. Горечь приобрела приторный сладко-соленый привкус. Распечатал пачку с лимонной кислотой, всыпал от души. Попробовал — даже скулы свело. Я сморщился, словно заглотил целый лимон, но даже кислота не забила вкус моря. С сегодняшнего дня еда становилась не удовольствием, а наказанием!

После обеда Сергей провел очередную ревизию продуктов. Вновь выбраковал немалое количество вермишели, круп, сухарей. Плесень наращивала аппетиты, съедая в день больше, чем мы втроем. Но это обстоятельство пугало несравнимо меньше. Я предпочел бы махнуть все наши продовольственные запасы на пару ведер обыкновенной речной воды.

Теперь нам снова был необходим берег. Хоть какой-нибудь захудалый, только бы берег. Я мечтал о нем, как о самой жизни. Там бы выбрались. Хоть волоком, хоть пешком. Я надеялся на везение. Вынесло же нас на Барсак. Почему в этот раз события должны сложиться мрачнее? «Нет, все будет отлично», — успокаивался я. Мне невозможно было представить нас погибшими, вернее, мог допустить такую мысль, но это больше напоминало бы игру в риск. Поверить в это нормальному человеку невозможно. Этого не может быть, потому что быть этого не должно. Мы безоговорочно верим в свое бессмертие вплоть до того момента, когда нос к носу сталкиваемся со своей собственной смертью. Будет берег, обязан быть!

И судьба услышала мои молитвы. Она подгадала нужный ветер и направление волн. Она подтасовала наш курс. Свела незначительные случайности в единую цепь закономерностей и точно приткнула плот к берегу. И произошло это очень скоро, в начале следующих суток. Но лучше бы этого не случилось. Лучше бы пройти нам мимо в тот раз, и тогда, быть может, все сложилось бы иначе…

Глава 14

Глубокой ночью наш курс пересекла неожиданная земля. Обмелевший Арал вытолкнул на поверхность воды новый, не нанесенный на карты остров. Ни первый, ни второй рулевой не могли знать о нем, тем более увидеть что-либо в кромешной темноте. Шли по компасу. Ни тот ни другой не отвернули ни на градус, ведя плот под идеально прямым углом к линии берега. Глубины убывали. Закрепленный в режиме «автопилота» руль скреб дно. Плот вползал на мель, тянущуюся на многие десятки километров. Оставляя глубокую борозду, он все глубже забирался в уготованную ему ловушку, влекомый волнами, крепким нордом, дующим в паруса, и нашей глупостью. По сантиметру, уже безнадежно увязнув в песке, плот, как умирающий зверь в нору, вполз на мокрый пляж. Волны и течения подгребли под камеры песчаную подушку, посадив плот на нее, как памятник на постамент. Произошла история та же, что в начале плавания. Но тогда все закончилось комедией, на этот раз сюжет разворачивался в трагедийном ключе.

Утром мы смогли оценить величину постигшей нас беды. Вода не скрывала даже щиколотки.

— Теперь нам крышка, — обреченно сказал Салифанов, со злостью пнул одну из камер, — и на некролог рассчитывать не приходится. Нашим родственникам выдадут справочку, где вместо красиво-загадочного «летальный исход» будет написано сомнительное «пропал без вести».

Но до этого наши синеватые портреты с полгода покрасуются на стендах «Их разыскивает милиция».

Прогноз был достаточно реалистичен. Может быть, Сергей и сгустил краски, но ненамного. Тем не менее я счел своим долгом ему возразить. Я сказал что-то про ветер, везение, надежду и вознаграждающееся упорство.

— Не надо меня успокаивать, доктор, — скривился Сергей, изобразив многоопытного пациента, сознающего, что его свалил очередной неизлечимый недуг, — лучше позаботьтесь об организации гражданской панихиды.

— Не шути так, — попросил я.

— Если это шутка, то она может стать последней в моей жизни, — заметил Сергей.

Я взял весло, попытался, используя его как лопату, подкопаться под плот. Но моя затея была не перспективнее труда Сизифа. Каждая десятисантиметровая волнешка заполняла песком выкопанную мною яму быстрее, чем я успевал прокопать такую же с другой стороны. Единственно, чего я добился — это сравнять плот с уровнем дна. Для того чтобы углубиться в дно, необходимо было вначале возвести осушительную дамбу. Я отбросил бесполезное весло и взглянул на Сергея. Он понимающе кивнул головой, словно говоря: «Вот-вот, это я и имел в виду».

Вытолкать плот на воду, как мы это делали ранее, мы тоже не могли. Впятером еле-еле справлялись. Теперь, когда убыли две человеческие силы, такая процедура стала и вовсе нереальной. Бросить бы плот, набить рюкзаки остатками воды и продовольствия и пешочком двинуться на поиски людей. Может, и выскочили бы. Но все признаки указывали на то, что лежащая перед нами земля — остров. А что делать людям на новорожденном острове? В общем, попали в переплет, как Робинзон Крузо. Только у того был островок — мечтать можно: пальмы, звери, почва — удобрений не надо. А у нас голый песок вперемешку с высохшим ракушечником. И главное ни на реки, ни на родники, ни на лужи рассчитывать не приходится.