Дойти до горизонта - Ильин Андрей. Страница 5

Вначале пробовали бумажки пускать. Две тетради изорвали — без толку. Пока на воду опустил, видишь. Чуть отвлекся или глаза отвел, например, курс сверить, сгинула бумажка, словно и не было ее вовсе, и понять не успеваешь, куда ушла — назад или вбок. Первое время немного подсвечивали керосиновые лампы, висящие на мачте, но потом закоптились так, что даже язычок пламени рассмотреть стало невозможно.

Единственный ночной ориентир находился сзади — огни Аральска. Но уже на вторую ночь они заметно потускнели и постепенно растворились в ночной черноте. Пришлось переключиться на Полярную звезду и малюсенький наручный компас, от одного вида которого профессиональные моряки пришли бы в ужас.

Сижу на настиле плота, поджав под себя ноги. Рукой навалился на румпель. Чувствую, как он мелко подрагивает, сопротивляясь напору набегающей воды. Маленькая фосфоресцирующая стрелка мечется по циферблату возле светящейся точки, обозначающей север. Вправо-влево. Мои глаза бегают за стрелкой.

— Интересно, — размышляю я, — если сейчас пойти в указанном ею направлении, то в принципе можно добраться до Северного магнитного полюса?!

Я представляю, как маленький человечек, удивительно похожий на меня, бодренькой походочкой, с рюкзаком за плечами, шагает на север Он пылит башмаками по степям Казахстана, пробирается по тайге, шлепает по льдам Ледовитого океана. Наконец останавливается. Дальше идти некуда. В этом месте по идее стрелка компаса должна указывать строго вниз.

Человечек осматривается. Вокруг — белые ледяные поля, нагромождения торосов, снег и жуткая холодина. Изо рта идет пар, на бороде начинает расти большая сосулька. И тогда маленький человечек, удивительно похожий на меня, весь скукоживается от мороза, хлюпает носом и быстрой-быстрой трусцой, местами переходящей в галоп, несется в обратном направлении. Он перепрыгивает Урал, пролетает Казахстан, взбирается на плот и, трясясь противной мелкой дрожью, лезет под спальник и одеяла.

«А если, например, пойти по направлению южного конца стрелки? Тогда, наверное, можно достичь Южного полюса», — продолжаю я размышлять.

Но мой человечек мертвой хваткой вцепляется в край одеяла, натягивает его до самых глаз и ни в какую не хочет вылезать. Наверное, он знает, что в это время морозы в Антарктиде доходят до семидесяти градусов. Он мотает головой и мычит что-то насчет хронического бронхита. Ну и бог с ним. Пусть оттаивает. Хотя, конечно, без его компании, одному, сидеть на вахте не так интересно.

«Если станет совсем скучно, я вытащу его наружу или придумаю себе еще десять или сто других человечков», — успокаиваю я себя.

От нечего делать смотрю на часы. Однако незаметно прошел уже порядочный кусок вахты! Осматриваюсь по горизонту, хотя смысла в этом большого нет. Если бы не компас и чахлый огонь «летучих мышей», я бы начал подозревать, что мне завязали глаза черной тряпкой.

Дотягиваюсь до приемника. Любовно обтираю его переднюю панель. Мы убедились, что здесь, в море, даже перед самым плохоньким приемником испытываешь прямо-таки благоговейный трепет. Достаточно повернуть ручку настройки — и тоненькая ниточка, протянувшаяся в эфире, свяжет тебя с Большой землей.

Мы слушаем все подряд: детские передачи и сводки новостей, концерты и рекомендации молодым хозяйкам. Более благодарных слушателей, чем мы, вряд ли возможно отыскать.

На «Маяке» — новости. Сегодня я слышал их раз пятнадцать. Кручу настройку. «Мальборо! Мальборо!» Эта станция за несколько суток пребывания возле Аральского моря успела нам изрядно надоесть. Каждый вечер, забивая другие передачи, реклама настырно лезет в эфир. «Мальборо!» Да ладно уж, купим мы эти ваши треклятые сигареты! Хоть целый ящик купим! Убедили! Вот только до берега доберемся и сразу же всю наличность ухлопаем на сигареты. «Мальборо!» — прямо-таки захлебывается приятным баритоном диктор. Мне кажется, что сейчас из диффузора динамика высунется его нахальная голова.

— Знаешь что, ты стал слишком навязчив, — вслух говорю я и переключаю приемник на длинные волны. — В конце концов, можно и без «Мальборо» прожить. Вон наш фанатичный куряка Салифанов крутит козьи ножки, и ничего, не жалуется.

Пробегаю всю шкалу настройки — ничего интересного. Выключаю приемник, убираю его подальше, чтобы не «играла» стрелка компаса. Меня снова тянет взглянуть на часы. Наверное, я слегка утомился, раз пытаюсь погонять время. Не буду смотреть, решаю я, потерплю еще с полчаса. Зато потом останется совсем чуть-чуть. Я запланировал себе приятный сюрприз. Чтобы не думать о часах, начинаю тихо напевать. Завершаю первый куплет и половину припева популярной песенки, дальше не могу вспомнить ни одного слова.

— Там-та-та-та, — допеваю строку и тут же начинаю новую мелодию. Вновь спотыкаюсь на середине куплета. Интересно, знаю ли я хоть одну песню до конца? Начинаю мысленно перебирать свою фонотеку. Выбор небогат. То, что я знаю, петь не хочется, просто под настроение не подходит. То, что хочется, — не знаю слов. Остается на ходу сочинять их на понравившиеся мелодии. Пользуюсь первыми пришедшими в голову рифмами.

Содержание нахожу по принципу — что вижу, то пою. Получается ничуть не хуже, чем у некоторых современных рок-групп, потому что ничего не вижу.

— Мы с тобой плывем на юг. Рядышком плывет утюг! — самозабвенно напеваю я, смущая рыб своими вокальными данными. Через пару минут я ловлю себя на том, что в моей песне осталось только восемь слов.

— Скоро вахту мне сдавать, скоро лягу я в кровать! — пропеваю я фразу, как заевший патефон.

— Ну и ладно! — перестаю бороться с собой и смотрю на часы. Осталось сорок пять минут.

— Лучше бы осталось, например, пятнадцать минут, — начинаю фантазировать. — Как хорошо было бы. Десять минут и еще пять. Всего-то!

Тяжело вздыхаю — фантазии сильно не совпадают с действительностью.

«Но, с другой стороны, могло остаться и полтора часа, а это в два раза хуже, чем сорок пять минут», — уговариваю свое нетерпение. «А пятнадцать минут в шесть раз лучше!» — не соглашается оно. «А если бы вахта только начиналась? Мне бы пришлось стоять ее вновь с самого начала!» — выдвигаю свой веский аргумент. Но от этого предположения мне становится так нехорошо, что я немедленно стараюсь о нем забыть, и даже постукиваю на всякий случай костяшками пальцев по куску фанеры.

Вновь начинаю думать о приятном. О том, как через сорок пять минут, вернее, уже через сорок три минуты, я стану будить Салифанова. Не-ет, я не буду спешить. Можно было бы разбудить его разом, пихнуть в бок — и все дела. Но так я не получу никакого удовольствия. А удовольствие — это, как однажды определил Васеньев, приятное мгновение, сильно растянутое во времени. Будить Сергея я буду, следуя этой методике.

Вчера, когда он наблюдал за моим предвахтенным пробуждением, на его блаженную физиономию просто противно было смотреть. Светился, будто увидел тазик, доверху наполненный клубничным вареньем.

— Андрюха, ты поразительно похож на разбуженного посреди зимы медведя, — хохотал он. — Такой же жизнерадостный и дружелюбный!

Но сегодня я возьму реванш. Жертвовать таким случаем я не намерен. Дудки! Я подползу к нему и осторожно, в самое ухо, скажу:

— Сереженька, дружочек, «вставай» пришел! Он, конечно, не проснется, и это развяжет мне руки, я смогу перейти к более действенным мерам. Хорошо бы пощекотать у него в носу травинкой. Вот была бы потеха! Но где взять травинку в море? Хотя здесь и на берегу можно отыскать разве что колючки. А если залезть Сергею внос колючкой…

Я представил, как подкрадываюсь к спящему Салифанову с огромным кактусом в руке. Проснуться то он проснется, но вот последствия… Ладно, можно просто брызнуть в него водой, тем более на нехватку ее пожаловаться нельзя. Наберу полную горсть и плесну в лицо. Он весь сморщится и, конечно, втянется глубже в спальник. Ага, не нравится! Тогда я выжду минутку, откину одеяло и заору:

— Юнга Салифанов! Подъем по полной форме! Он заворочается и приоткроет глаза.