Токийский полукровка. Дилогия (СИ) - Гримм Александр. Страница 16

Он откладывает фонарик на покрытый толстым слоем пыли откос у стены и достает из бокового кармана токкофуку складной нож. Щелчок, наружу показывается лезвие.

— Бу!

Едва различимый взмах ножом, легкий треск материи и веревки, удерживающие меня спадают на пол, поднимая клубы пыли, чьи песчинки особенно отчетливо различимы в рассеянном свете фонаря.

— Тц, даже не дернулся. Слушай, Недзуми, может у тебя беды с башкой?

— Кто бы говорил. — бурчу себе под нос.

— Ты что–то сказал?

— Я говорю, все возможно. Мама рассказывала, что часто роняла меня вниз головой пока я был маленьким.

— Это заметно. Иди за мной.

Легко сказать, после того зверского удара по бедрам, мне остается лишь прихрамывать, в мыслях костеря командира босодзоку на чем свет стоит. Если бы он слышал те загибы, которыми я его крою, то прикончил бы меня на месте.

Когда мы покидаем подвал и выходим через задний ход большого, пустующего здания, то нос к носу сталкиваемся с тремя босодзоку, стоящими на шухере. В одном из байкеров я без труда опознаю здоровяка Шоту.

— Так, вы двое, свободны, перевозка трупа отменяется. — раздает команды Акихико. — Шота, садишь сопляка к себе и катишь за мной, только не потеряй засранца по пути.

Здоровяк без лишних прелюдий ведет меня к своему байку и ухватив за шкирку усаживает на заднее сиденье — силен, собака.

— Держись крепче. — указывает он пальцем на специальные поручни у пассажирского сидения. — Начнешь меня лапать, выбью зубы. Сорвешься и свалишься, выбью зубы.

В парне пропадают задатки мотивационного тренера. Хватаюсь за указанные поручни, после чего Шота занимает место у руля, пару раз пинает педаль стартера. Серебристый Сузуки с синими полосами вдоль корпуса бодро взрыкивает, показывая свою готовность к старту. И мы резко трогаемся, пристраиваясь в хвосте у покрытого пламенем Кавасаки на котором гордо восседает Акихико.

Спустя минут двадцать безумной, наплевательской на правило дорожного движения, езды я наконец понимаю куда мы держим путь. Вот только мне до сих пор невдомек зачем нам ехать в Иокогаму, а точнее зачем Акихико тащит меня в крупнейший портовый город страны восходящего солнца.

Когда мы оказываемся на территории старого порта эта гонка со смертью, к моему несказанному облегчению, наконец заканчивается. Акихико резко сбавляет обороты и мы на крейсерской скорости «тащимся» в сторону старых, заброшенных доков.

За все время пути я не видел показаний спидометра, но по ощущением мы гнали километров сто двадцать в час и это в черте города. Если в понимании босодзоку это значит «катится», то ну их нахрен этих психов.

— Шота, помнишь тех колхозников из банчо*, которые подворовывали у нас на районе?

— Это те, которых мы отделали две недели назад?

— Да, ублюдки не поняли намека и продолжили гадить. Здесь их склад, куда они свозят краденное.

— И мы здесь, чтобы…

— Шота, не тупи, пойдем и закрепим урок, раз с первого раз до этих кусков дерьма не дошло.

— Парни обидятся, что мы их не позвали.

— Ты такой сентиментальный. Привезем им сувениров.

Акихико глушит двигатель и ставит байк на подножку, Шота следует примеру своего командира.

— Какой склад или нам все нужно обыскать?

— Вон тот. — расчехленным боккеном Акихико указывает на склад в метрах пятидесяти от нас. — Эй, Недзуми, тебе особое приглашение?

Черт, кажется, меня вынуждают вляпаться в очередное дерьмо. Нехотя спрыгиваю с байка, ноги все еще болят, но уже не так сильно. О том, чтобы бежать даже не помышляю. Эти парни не те сопливые гопники обвешанные железом — догонят на раз. Участвовать в чужих разборках совсем нет желания, но выбора особого нет. Поэтому, смирившись с собственной участью, плетусь следом.

Двери нужного ангара не спешат поддаваться, судя по доносящимся изнутри голосам, заперты изнутри.

— Давай, Шота, твой выход. — Акихико отходит от дверей, освобождая место для товарища.

Здоровяк поворачивается к преграде спиной, поднимает правую ногу согнутую в коленном суставе под углом в девяносто градусов. Замирает на мгновение, а затем происходит «взрыв», его нога распрямляется по восходящей траектории и сносит к чертям металлическое полотно ворот. Как копытом лягнул, кажется, этот удар называется Уширо–гэри–кеаге.

— Тук–тук, извините за беспокойство! — пытается перекричать дребезжащее эхо от удара Шоты, разносящееся под сводами ангара, командир босодзоку.

Стоит нам переступить порог, как в глаза сразу бросаются многочисленные коробки доверху набитые шмотками и различной техникой. Не плохо ребята устроились, если все это продать, даже за полцены, то можно выручить, как минимум, пару миллионов.

Вот только, судя по злым рожам и ломикам в руках, хозяева всего этого добра не сильно–то и ждут гостей. Человек десять не меньше, все настроены решительно. Хотя на их мордах все еще виднеются следы недавних побоев, судя по всему оставленных бандой Акихико, банчо не готовы включать заднюю и расставаться с добром нажитым не честным трудом.

— Эй, дерьмоголовые, я же говорил вам «не суйте свой нос ко мне в Тайто».

— Пошел ты, Акихико, ты в Тайто, весь северный Токио в руках Союза Канто, самые жирные куски — Минато и Тосимо доят якудза. Запад за бандами нового поколения, с востока через залив лезут желтолицые из триад. — огрызается здоровяк в модной косухе.

— Я предлагал вам, придуркам, отстегивать мне шестьдесят процентов. Вы сами отказались.

— Это полная херня! Мы рискуем, а ты забираешь большую часть себе, так дела не делаются. — рычит крепыш в кожанке.

— Тогда обратите свой взор на Юг, как насчет Оты или Синагавы? — с издевкой спрашивает Акихико.

Специальные районы юга Токио, такие, как Ота и Синагава славятся своими промышленными секторами и огромным вкладом в экономику страны, а еще именно в этих районах базируются штаб–квартиры самурайских кланов, которым принадлежит все это добро. Творить беспредел в подобных местах — значит подписать себе смертный приговор.

— А как насчет того, чтобы съебать подальше, пока мы с парнями вас двоих не отпиздили? — меня по понятным причинам банчо в расчет не берет.

— Переговоры зашли в тупик. Шота, мочи. — командует Акихико, а сам вольготно пристраивает свой зад на одну из коробок со шмотьем.

Здоровяк, без лишних вопросов, расстегивает верх темно–красного токкофуку и вытягивает верхние конечности из рукавов, обнажая мускулистый торс. После чего завязывает рукава на пояса двойным узлом и скидывает с ног шлепанцы. Только в этот момент я наконец обращаю внимание на его ступни: широкие, жесткие даже на вид, перевитые торчащими венами, с толстыми немного деформированными пальцами.

— Ну, и хер ли вы застыли, сучата, ждете особого приглашения?

Банчо с криками бросаются к Шоте, размахивая монтировками. Если здоровяк так и продолжит стоять на одном месте, то рискует быть затоптанным разъяренной толпой. Видимо Шота и сам это прекрасно понимает, поэтому просто и без затей пинает ближайшую коробку в сторону банчо, чем сбивает их напор.

Толпа немного замедляется. Из–за того, что коробка угодила прямиком в центр группы и сбила нескольких представителей банчо с ног образовывается небольшая куча мала и до Шоты первыми добираются те, кто бежал по бокам. Чемпиона этой гонки здоровяк встречает отточенным Кансэцу–Гэри. Его согнутая, занесенная коленном вверх, нога с громким хлопком распрямляется и ребром стопы разносит коленный сустав «счастливчика» из банчо в хлам.

Своды ангара оглашает дикий, полный боли и отчаяния вопль. Остальные банчо на мгновение замирают, гладя на своего товарища елозящего по полу неподалеку от страшного здоровяка. От столь жестокой расправы их боевой дух сходит на нет и Шота этим пользуется. Он вновь заносит колено вверх, плотно прижимая бедро к корпусу, и взрывным движением распрямляет ногу в сторону ближайшего неудачника. Я бы принял этот пинок за типичный Маэ–Гэри, если бы не одно но — этот псих нанес удар не пяткой и даже не подушечкой ступни, как я сперва подумал, а напряженными до предела пальцами ног. Он буквально нанизал парня из банчо на свою ступню, словно кабана на вертел. Стоило Шоте вернуть ногу в исходное положение, как очередной представитель банчо рухнул на грязный пол, держась за живот и безуспешно хапая ртом воздух, словно рыба выброшенная на берег. Сквозь белоснежную футболку в месте удара начала проступать кровь.