Государевы люди - Ильин Андрей. Страница 25

— Куда мы теперь? — тихо спросил он.

— Известно куда — в участок, — ответил Мишель...

Больше им податься было некуда. Только — туда...

Глава 24

Густав Фирлефанц сидел в своей мастерской на Васильевском острове, когда над дверью зазвонил колокольчик. Кто-то на улице отчаянно дергал за шнурок.

«Кого это нелегкая на ночь глядя принесла?» — подумал Густав, с неохотой отрываясь от перстня, в который вправлял рубин.

В мастерскую, робко приоткрыв дверь, протиснулся дворовый Прошка.

— Там... там солдаты! — испуганно выпучивая глаза, сказал он.

— Какие солдаты? — не понял Густав.

— С ружьями, — невпопад ответил Прошка. — Вас требуют.

Густав встал с места, запахнул свой халат и, взяв в руки свечи и освещая себе путь, спустился на первый этаж.

Внизу, на лестнице, переминаясь с ноги на ногу, стояли двое, в мокрых от дождя мундирах солдат и щеголеватый на вид офицер при шпаге.

— Чего вам угодно? — спросил Густав сверху.

Его голос странно гулко прозвучал в пустом, полутемном помещении.

Офицер коротко поклонился, приветствуя его.

— Соблаговолите одеться и следовать за нами! — приказал он. — Вас государь Петр Алексеевич к себе требуют!

Ночной визит солдат мог сулить что угодно. Мог — приглашение на ночной машкерад с танцами, фейерверками и обильными излияниями, а мог — подвалы тайной канцелярии с дыбой и раскаленными на огне щипцами, которыми палачи так ловко рвут человечью плоть.

Но и в том и в другом случае отказаться от приглашения было невозможно.

Густав Фирлефанц поднялся к себе, надел парадный сюртук и, склонившись над конторкой, написал все необходимые распоряжения. На завтра. И на всякий случай.

Потому что никогда наперед нельзя сказать, вернешься ли ты завтра обратно. Да и вернешься ли вовсе! Царь Петр был безудержен что в развлечениях, что в ярости. Ему ничего не стоило, осерчав, огреть обидчика по темечку железной палкой, так что череп надвое раскроить. Или, от полноты души, напоить своего собутыльника вином, да не допьяна, а до смерти. Сколько людей приняло свой конец в объятиях царя, за пиршественным столом. Может быть, даже и поболе, чем на дыбе!

Густав спустился вниз, где его ждали солдаты.

Они вышли на улицу и сели в карету — Густав против офицера. Солдаты с ружьями встали на приступки.

И не понять — то ли тебе почет оказывают, то ли берегут, чтобы по дороге не сбег!

— А ну, трогай! — крикнул кучер, ожигая лошадей кнутом.

Карета тронулась с места и помчалась по мощеным улицам, громыхая колесами по булыжнику.

Офицер сидел неестественно прямо, положив руки на эфес зажатой меж колен шпаги, и ничего не говорил. Даже взглядом не намекал, куда и зачем они едут.

Кони несли во весь опор, кучер, привстав на козлах, свистел, гикал и лихо накручивал над головой кнутом. Лошади шли крупной рысью, высекая подковами из мостовой искры — словно по огню летели. Звонкое эхо горохом отскакивало от каменных стен. Отраженным от воды гулом, похожим на стон, отзывались мостки, на которые с ходу вскакивала и через которые пролетала государева карета. Встретившиеся на пути повозки, мужичьи телеги и верховые, завидев несущуюся на них карету, загодя, торопясь, съезжали на обочины, уступая дорогу. А не увернешься, зазеваешься, встанешь на пути — сшибут, отбросят, затопчут, да ты же еще и виноватым выйдешь!

Караулы, поставленные по приказу царя по всему городу, для «поддержания надлежащего порядка и чинения препятствий праздно шатающейся публике», торопясь, поднимали шлагбаумы, беря под козырек.

— Э-ге-гей!.. Береги-и-ись!..

Махом пронеслись вдоль Невы, гремя по булыжным мостовым, повернули, выскочили к государеву дворцу.

В воротах встали. Караульные, прыгнув на подножки, глянули внутрь, увидели сопровождающего офицера, тут же спрыгнули, махнули кучеру — проезжай!..

Снова загромыхали о камень обитые железом колеса.

Но ехали недолго.

— Тпру-у-у!.. — крикнул кучер, натягивая вожжи. Разгоряченные гонкой кони, переступая ногами, встали.

Первым из кареты выскочил офицер. Он взбежал на ступеньки, что-то сказал стоящему на крыльце караулу. Дальше не пошел. Дальше по дворцовым покоям Густава повел другой офицер, который ступал впереди, бренча шпагой и указывая дорогу. Шел быстро, так что ювелир еле поспевал за ним. Миновали один зал, другой... Везде было темно, не увидеть, не понять, — куда ведут.

По узкой винтовой лестнице стали спускаться куда-то вниз.

В подвал?..

— Извольте сюда, — показал офицер, отступая в сторону и указывая путь рукой. Распахнул какую-то дверь...

Густав вошел в небольшое, освещенное свечами помещение. В дальнем конце которого, за конторкой, согнувшись и что-то быстро чертя пером на большом листе бумаги, стоял человек.

Густав замер. Не услышал — почувствовал, как сзади совершенно бесшумно сошлись, прикрываемые невидимой рукой, половинки дверей.

Человек за конторкой, заслышав за спиной какой-то шум, быстро обернулся.

Гер Питер!..

Густав сорвал с головы шляпу, шаркнул ею туда-сюда по голенищам сапог, церемонно, на западный манер, здороваясь.

Царь, бросив перо, отошел от конторки и, расставив руки, пошел на него, как на медведя. Приблизился, сгреб в охапку, обнял, так что кости хрустнули.

— Ну, здравствуй, Густав! Давно не виделись...

Хотя виделись не далее как месяц назад, когда ювелир приносил во дворец очередной, для императрицы, заказ. Он довольно часто бывал здесь, снабжая двор ювелирными изделиями.

— Садись! — показал Петр на вырезанный им на токарном станке и собственноручно сколоченный стул. На довольно-таки неказистый стул, которым все, садясь на него, должны были непременно восхищаться.

Густав Фирлефанц присел.

— Вызвал тебя, любезный друг, по делу! — сказал царь Петр. — Скажи, много ли во Дворах Европейских золотых да бриллиантовых украшений?

— Немало, — уклончиво ответил Густав.

— И как сии бесценные богатства хранятся?

В деревянных коробочках, обитых шелком, на специальных бархатных подушечках, хотел было ответить Густав, да вовремя сообразил, что совсем не о том его русский царь спрашивает. О другом.

— Всяко, — ответил ювелир. — Где в шкатулках да сундуках, под замками, а где — в особых комнатах, кои безотрывно, глаз не сомкнув, охраняют вооруженные ружьями да саблями солдаты.

— Похвально! — кивнул Петр, одобряя предусмотрительность европейских монархов, которые, как видно, не доверяют дворцовой прислуге. Вот так-то и надобно! — Золотую табакерку с каменьями, что ты для меня в городе Амстердаме делал, небось помнишь?

— Как не помнить, Гер Питер! — почтительно склонил голову Густав.

— Так нет ее! Украли подлецы! — хряснул Петр кулаком по столу так, что столешню чуть надвое не раскроил, а язычки пламени в свечах дрогнули, заколебавшись тенями на стенах.

— Где же? — ахнул Густав.

— Прямо здесь, во дворце, и украли! Не иначе из тумбочки злодеи вынули, а то и прямо из кармана! Кругом воруют, черти! Без пригляда — все растащат!

— Не печалься так, Гер Питер, я другую сделаю, такую же, — предложил свои услуги ювелир, с облегчением поняв, зачем его в столь поздний час доставили с конвоем во дворец.

Табакерки ладить — чай не на дыбе висеть!

— Сделаешь, сделаешь... — махнул рукой Петр. — Краше прежней сделаешь, знаю — ты в своем деле мастак. Тока я тебя, любезный друг, вовсе не для того призвал!

А для чего ж?! — вновь похолодел ювелир.

— Хочу я в государстве нашем, как при иных дворах, особую службу учредить, которая все каменья перечтет, все украшения перевесит и в особый реестр внесет. И хочу на ту службу тебя поставить! Зело знаю тебя как человека в камнях и золоте понимающего и, не в пример иным, совестливого!

Хотел Густав бухнуться в ноги царю, не в благодарность, а чтобы умолить его отказаться от своего выбора. Знал Густав, догадывался — от такой должности добра не жди!