Государевы люди - Ильин Андрей. Страница 47
И, положив вещицу на ладонь и раскрыв тряпицу, явил взорам крупный камень-алмаз.
Хоть и сумрачно вокруг и чадно от факелов смоляных было, а все равно с первого взгляда видать, что хорош камень — крупный, прозрачный, синевой отливающий.
— Ну чего молчишь? Что это?
— Алмаз граненый, — ответил Густав.
На что Ушаков только рассмеялся, по ляжкам себя хлопая.
— Ах ты мошенник, ах шельмец!.. Я и сам-то вижу, что не булыга, а алмаз, да не о том тебя спрашиваю. Откуда сей камень взят, ведаешь?
— Нет, — пожал плечами Густав.
— Ой ли?! — не поверил генерал-майор. А сам во все глаза на Густава глядит так, что у того мороз кожу дерет. — Камень сей нынче вечером в твоей мастерской на Фонтанке сыскали, в тайной нише, что под половицей была устроена. Там он лежал и оттуда мною взят был!..
Густав на алмаз глядит, ничего-то не понимая, и что сказать на то, не знает!
— Как же ты о нем и откуда он взят, ничего не ведаешь, когда его у тебя нашли? — кричит, брови грозно хмуря, Ушаков. — Говори, откуда камень взят и для каких таких целей?!
А что на то сказать?.. Не прятал Густав тот камень и в глаза его не видел! Может, из подмастерьев кто или из слуг его под половицу засунул? Да только зачем?.. Камень такой больших денег стоит, которых у них нет и отродясь не бывало! А спрятавши, чего они его тогда обратно не вынули?
— Молчать станешь — живо тебя на дыбу вздерну! — обещает, грозит генерал-майор. — Все одно все скажешь, но тока через муки смертные!
И ведь — вздернет!
И рад бы Густав во всем признаться, да только не знает, в чем! Глядит растерянно, сам белый как мел и что-то, так что не услышать и не понять, губами шепчет. Страшно ему!
Ушаков совсем осерчал.
— Теперь мне ничего не скажешь — огнем пытать буду! Решай Густав!.. Через час приду!..
Встал, да вышел.
А Густав остался.
Что ж такое происходит-то? Откуда тот камень взялся?.. И караульный офицер, который его оговорил?.. И остальные?.. И зачем князь-кесарь рассказал, чего на самом деле не было?..
Стоит Густав — чуть не плачет!
Ничего понять не может!..
И вот уж и минута прошла.
И за ней другая.
И уж осталось от того, отпущенного ему Ушаковым часа, меньше половинки!.. И что-то с ним после будет?!
Глава 46
С лязгом прокрутился в замке ключ, громыхнул засов, застонали петли, и металлическая дверь раскрылась.
— Выходь! — скомандовал надзиратель. — С пожитками!
С пожитками — это значит в другую камеру, на каторгу или хоть даже на свободу. Везде — с пожитками.
Мишель быстро собрал все свои вещи и, зажав под мышкой, вышел из камеры.
Надзиратель сопроводил его до лестницы, где с рук на руки передал конвоиру, который повел его дальше, по бесконечным «Крестовским» коридорам и этажам.
Куда — уж не в общую ли камеру?..
Но нет — не в общую. В административном корпусе Мишеля поджидал благообразного вида господин, в добротном пальто, в калошах и с зонтиком.
— Вы Фирфанцев?
— Да, — кивнул Мишель.
Гражданин многозначительно взглянул на конвоира, отчего тот, отступив, вышел из помещения, угодливо прикрыв за собой дверь.
— Я к вам по поручению Михаила Ивановича, — сказал господин. — Ознакомьтесь, пожалуйста.
Протянул какой-то казенного вида лист. Где были синие печати и размашистые подписи и было сказано, что арестанта Фирфанцева нынче же, по получении данного распоряжения, следует освободить из-под стражи, передав в руки господина Ухтомцева...
Наверное, того самого, в калошах и с зонтиком, который теперь ожидал, когда он дочитает бумагу.
— Я свободен? — спросил Мишель.
— Некоторым образом, — загадочно ответил господин. — Но прежде я хотел бы просить вас об одном одолжении...
Интересно знать, что может «Крестовский» арестант «одолжить» столь важному господину.
— Вы ведь, кажется, расследовали дело о хищении драгоценностей царской фамилии?
Мишель, все еще не понимая, куда клонит господин, кивнул.
— Но все, что я знал по данному делу, я уже сообщил, — сказал он.
— Я в курсе, — улыбнулся Ухтомцев. — Но, к сожалению, этого недостаточно. И от лица Михаила Ивановича я хотел бы просить вас продолжить начатое вами расследование. Должен вам сказать, что Михаил Иванович и Александр Федорович крайне обеспокоены судьбой данных ценностей...
— Александр Федорович? — в первое мгновение не понял Мишель.
— Да, Керенский... Речь идет о весьма значительных средствах, которые теперь, когда Россия находится на великом историческом переломе, могли бы послужить во благо русского народа.
Опять слова...
— Но эти драгоценности принадлежат царской фамилии, — был вынужден напомнить Мишель.
— Трехсотлетняя династия Романовых закончилась, — мягко возразил господин Ухтомцев. — Бывший государь-император, равно как его семейство, теперь не более чем рядовые, пользующиеся общими со всеми правами, граждане. В связи с чем все ранее принадлежавшее им имущество обращено в доход государства.
— И все же вряд ли я смогу быть вам полезен, — развел руками Мишель. — Ведь я служил в царской полиции, чины которой теперь лишены права занимать сколько-нибудь серьезные, тем более связанные со следственной деятельностью, должности. Насколько я осведомлен, их повсеместно отлавливают и отправляют на фронт?
— Вы правы, — ничуть не смутившись, ответил господин Ухтомцев. — Есть предложение из бывших жандармов формировать маршевые батальоны, которые спешным порядком отправлять в действующую армию. Для их же блага, дабы исключить случаи самосуда и дать им возможность искупить свою вину на поле брани...
Господин все более сбивался на привычный ему митинговый тон.
— Довольно им, сидя на народной шее, в сытом тылу жировать! Пусть тоже порох понюхают, пусть повоюют, как иные!
— А вы где изволили воевать? — не сдержавшись, спросил Мишель.
— Я, собственно, не воевал, я по финансовой части, — ответил господин.
— А мне пришлось, — глухо сказал Мишель. — Правда, недолго — всего полгода. После чего я был списан по случаю получения контузии. И уже здесь, в, как вы выразились, «сытом тылу» получил два ранения — ножевое и огнестрельное. А иные и вовсе головы положили!
Ухтомцев на мгновение стушевался.
— Да, конечно... Речь идет не о вас. К вам мы никаких претензий не имеем. Почему предлагаем это в высшей степени ответственное дело! Впрочем, ваше право отказаться, выбрав иной путь, — многозначительно сказал Ухтомцев.
И Мишель вдруг его понял. Понял, что если он откажется, то, вполне вероятно, останется здесь, в «Крестах», а что вернее — отправится со сводным жандармским батальоном прямиком на германский фронт.
Да он бы и отправился, не испугался, кабы не Анна...
— Хорошо... — ответил Мишель, который, хоть и не нравился ему этот, сулящий ему свободу, господин, не видел ничего предосудительного в том, чтобы продолжить начатое им расследование. — Я согласен.
— В таком случае, — заметно обрадовался Ухтомцев, — прошу вас ознакомиться...
На этот раз он передал ему не распоряжение об освобождении из-под стражи, а совсем иного рода бумагу. Где говорилось, что:
«Гражданин Фирфанцев выполняет особую, возложенную на него Временным правительством миссию, в связи с которой наделен исключительными полномочиями и всем госучреждениям, гражданским либо военным чинам, а также рядовым гражданам надлежит оказывать ему всемерное содействие, выделяя по первому требованию людей, транспорт, телефонную и телеграфную связь и все прочее, чего он только ни попросит!»
И подпись — А. Ф. Керенский...
— Сразу же по прибытии вам надлежит снестись с начальником московской милиции, предъявив ему данное распоряжение и затребовав все необходимое...
Вот так-так!.. В Петроград Мишель отправился рядовым «сыскарем», там стал «крестовским» арестаном, а возвращается обратно, фактически получив в полное свое распоряжение всю московскую милицию!