Хагалаз. Восхождение (СИ) - Диас Отто. Страница 40

— Нет, Ваше Высочество.

— А жаль. Тогда бы знала, что такое жить в мужской тирании. Но… я смотрю на тебя и вижу хорошо одетую женщину. На твоей шее сверкают камни, причёску тебе делали слуги. Сильно ли ты противилась сему преображению? Боюсь, о таких «издевательствах» можно только мечтать.

— Я… не это имела в виду. — Женщина замялась. — Понимаете, Лонгрен не хотел, чтобы его наложница выглядела как потаскуха, поэтому мне разрешали наряжаться. Это не значит, что участь моя не была прискорбна.

Хизер презрительно усмехнулась. Кто бы говорил ей об участи и скорби!

— И поэтому он брал тебя на арену? Сажал рядом с женой?

Мисора подняла блестящие янтарные глаза.

— Жену он не любил, это ни для кого не секрет. Наоми не разделяла его страсти к битвам, так что, возможно, он предпочитал меня этой дурнушке.

— Дурнушке? Тебе хватает смелости отзываться так о чистокровной принцессе Эндагона, не говоря уже о том, что ты зовёшь её по имени? Знаешь, что за что такое бывает?

Женщина поймала себя на мысли, что у Хизер для человека слишком пронзительный взгляд. Он так унижал и подавлял, что Мисора невольно ощутила свою слабость. Всего на мгновение женщине подумалось, что Хизер ненавидит всю семью узурпатора. Кто бы мог представить, что она вступится за его жену? А острое словцо уже слетело с языка. Не понаслышке Мисора знала, какими неприятными могут быть дворяне, и уже жалела о собственной глупости. В отличие от Лонгрена, Хизер явно не поощряла смелость.

— Прошу прощения, Ваше Высочество, я повторила слова покойного. Моя дерзость неприемлема, я раскаиваюсь и приношу извинения. — Женщина выдержала паузу, следя за реакцией Хизер, но на лице той не отобразилось и намёка на смягчение. — Надеюсь, вы не сочтёте за дурной тон просить вас о милости… мне бы хотелось отсюда уйти. Я женщина без роду и племени, вряд ли буду полезна. Если вам угодно оставить меня при дворе, я останусь и буду вашей верной прислужницей, но если нет…

Хизер усмехнулась, и Мисора замерла на полуслове. Тревога медленно заполняла каждую клеточку тела. Во что бы то ни стало, из дворца нужно выбираться, ведь если предчувствие не врало, то теперь…

— Это воистину невыносимо. Изменник государства упал мне в ноги, надеясь вымолить прощение за помощь, наложница цареубийцы предполагает, что я разрешу ей уйти или прислуживать. Что дальше? Принцесса Наоми поклянётся мне в верности? От вашей тупости и лицемеря меня уже тошнит…

Хизер направилась к выходу. Мисора, не на шутку перепуганная её тоном, рванула вперёд и едва сдержалась от того, чтобы не схватить за платье.

— Что со мной будет?

— Останешься здесь, пока не решишь говорить на чистоту.

— Но я сказала правду!

Хизер шагнула в коридор, и дверь камеры захлопнулась. Мисора заколотила в неё ладонями.

— Я ни в чём не виновата, клянусь! Ваше Высочество! Я всего лишь жертва обстоятельств! Прошу, не оставляйте меня здесь! Я сказала правду, пожалуйста! Я отвечу на все ваши вопросы! Умоляю!

Тем временем стражники отпирали последний засов. Наоми, в отличие от двух предыдущих арестантов, гордо стояла на ногах, и как будто ждала появления Хизер. До неё наверняка долетали вопли советника и наложницы, впрочем, страха на её бледном, опухшем от слёз лице не читалось. На нём застыла ненавидящая маска мученицы. Совсем молоденькая, хрупкая на вид девушка, она так и осталась стоять в тени, когда убийца мужа шагнула за порог.

— Принцесса Наоми… Сложно поверить, что Эндагон утратил такую жемчужину. Боюсь, мы никогда прежде не встречались, но мне доводилось о вас слышать. Соболезную вашей утрате, чисто по-человечески. Как последняя из рода Дефоу я не могу отрицать необходимость свершившейся расплаты. — Хизер приблизилась к ней, чтобы лучше рассмотреть. Во внешности Наоми на самом деле не было ничего выдающегося. Не дурнушка, как выразилась Мисора, но блёклая моль. Цветок, который ещё не распустился. — Нелёгкая у вас судьба. Мне жаль, что, вступая в брак, вы оказались обмануты. — Наоми пыталась сдержаться, но слеза всё же предательски скатилась по щеке. Рука Хизер потянулась к молочному лицу, чтобы утереть её, но встретилась с резким ударом вдовы.

— Не трогайте меня. Чего вы хотите? Насмехаться? — Голос Наоми дрожал. Хизер почувствовала, как в ней зарождается жалость.

— Вовсе нет. Я понимаю, что вы не имеете никакого отношения к узурпации власти и убийству моего брата. У нас нет повода враждовать, и будьте покойны, я не причиню вам вреда.

— Ошибаетесь! — вспылила девушка. — Вы убили моего мужа! Вы самозванка! Какое право у вас было на то, чтобы бросать вызов королю?!

— Право победителя, — как можно спокойнее ответила наследница.

— Прокля́тая страна с прокля́тыми законами! Кто вообще их придумал? Кто обрёк королевскую семью на такие несчастья?

— Вы не знакомы с историей Ревердаса? Сидя на его троне, можно было прочесть хотя бы летописи.

— Да как вы смеете упрекать меня в невежестве?! Я прекрасно знакома с историей, но мне никогда не понять местных нравов! Я думала, что приеду в процветающую страну, а очутилась среди варваров! Вы все хуже животных! — Внезапно Наоми толкнула Хизер в грудь. Девушка отступила на шаг и поджала губы, сдерживая накатывающий гнев.

— Осторожнее, принцесса, ещё одной подобной выходки я не прощу.

— Вы смели надругаться над ним! Отрубить ему голову! Нет повода враждовать?! — По щекам Наоми градом катились слёзы. Хизер было жаль девушку, и потому её злость быстро пошла на убыль. Дрожащая Наоми в отчаянии закрыла лицо. Она хотела быть сильной и сопротивляться, но боль поглощала все силы. До сего момента Хизер казалось, что политический брак не более, чем подкрепление союза между государствами. Существование Мисоры подтверждало тот факт, что Лонгрен не особо любил жену, так почему же её привязанность оказалась столь сильной? Ведь не могла же Наоми так оплакивать утрату своего положения?

— Лонгрен подло убил законного короля и был достоин собачьей смерти, однако я подарила ему воинскую. Понимаю, что вы убиты горем, но постарайтесь быть благодарной. Я не чудовище и не собираюсь калечить чьи-то жизни просто так.

— Я вас ненавижу! Проклинаю всеми силами! Я никогда не склонюсь, даже под пыткой! Убирайтесь! Я не уроню достоинства, как не уронил мой муж!

— Опомнитесь, принцесса. Вы не в том положении, чтобы кидаться оскорблениями.

— Не в том?! Несколько часов назад я была королевой! А теперь я ничто! Вдова! Заложница! Будь проклято ваше государство с его законами! Да убьют они каждого из вас!

Хизер мучительно вздохнула, собираясь с мыслями.

— Ваша преданность мужу похвальна, пожалуй, я дам вам время успокоиться и чуть позже мы вернёмся к разговору.

— Убирайтесь!

— Я вам не враг, и не враг Эндагону. Держать вас в заложниках нет никакой нужды, как только ситуация стабилизируется, я организую ваш переезд домой.

— Мне не нужна ваша милость!

Не видя смысла продолжать, Хизер вышла из камеры, чувствуя на себе первый удар ответственности, и обратилась к стражникам:

— Проводите принцессу в её покои, обеспечьте необходимым и не выпускайте оттуда, пока я не распоряжусь.

Девушку терзали смешанные чувства. Злость, недоверие, жалость — всё это подавалось под соусом негодования. Жестокость и милосердие шагали с ней в ногу. Стоило Хизер вновь увидеть свет, как её окружили люди. Каждый пытался настоять на аудиенции, в особенности напирали члены Малого Государственного совета, а теперь к ним присоединилось и духовенство во главе с Отцом Люрэсом. Хизер пришлось сдаться на их милость.

Проследовав в кабинет, где её отец зачастую вёл переговоры, девушка вновь ощутила горечь реальности. Вытянутый дубовый стол, устланный раскрытой картой материка, ряд стульев с высокой спинкой, несколько старинных портретов на серых стенах и оголённые раскрытые окна.

Мужчины сразу разбрелись по своим местам. Хизер прикинула, кто из них кто. Пустовало место советника, вероятного супруга и её собственное. Девушка приблизилась к стулу, на котором до неё сидело не одно поколение правителей. Члены совета выпрямились, дожидаясь указаний. Визави к девушке встал пожилой сутулый мужчина, нёсший титул Верховного Отца уже более тридцати лет. Его взгляд был сухим и в то же время надменным. Хизер чувствовала, что её оценивают, но только Верховный Отец делал это столь открыто, без малейшей толики страха.