Капкан (СИ) - Лин Брук. Страница 55

— Где тот человек? Вы видели того, кто стрелял? — сквозь истерику и нескончаемый поток слез я пытаюсь узнать хоть что-то о том мужчине.

Но все разводят руками, пока папа продолжает оказывать первую помощь. Я держу ее за руку, пытаясь нащупать пульсацию, но четно — ее нет. Меня бросает в дрожь, слезы льются безостановочно. Когда я вижу подъезжающую машину скорой помощи, с надеждой смотрю на вышедших из нее врачей. Искренне верю, что они спасут Эмми — не может ведь быть иначе.

Но, оказывается, может… Подойдя к малышке, они лишь констатируют смерть, безжалостно отобрав жизнь нашей семьи. А теперь хотят и отобрать её тело у меня, но я им не даю этого сделать, вцепившись крепкими объятиями в бездыханное тело.

— Сделай что-нибудь! — кричу, срывая голос. — Заберите у меня сердце. Заберите у меня все, только спасите ей жизнь! — отчаянно молю, их, прижимая её к груди, но они не слышат меня, прося лишь отдать им Эмми.

Но я не хочу, плачу навзрыд, ложусь на асфальт, и сердце мое, вырываясь из груди, трепыхается, пропитываясь кровью самого драгоценного, что есть в моей жизни. Оно стонет, оно скулит, желая дать ей жизнь.

— Открой глаза, Эмми, — шепчу, истекая слезами. — Открой глаза, прошу тебя. Ты ведь знаешь, что ты центр моей вселенной. Прошу, открой глаза. Как я буду жить без тебя?

Задыхаюсь в собственных слезах, в истерике. Не понимаю, как все это может быть реальностью. Кусаю и щипаю себя, пытаюсь сделать все возможное, чтобы проснуться и увидеть рядом спокойно спящую сестру, которая с минуты на минуты откроет глаза, одарит меня своей улыбкой и обнимет крепко, пожелав прекрасного дня.

Но вместо этого, меня отрывают от неё, вколов успокоительное. И вот я стою в объятиях разбитого отца, рыдаю, обессилено наблюдая за тем, как кладут на каталку весь смысл моей жизни, прикрывают чёрным мешком, и увозят, забрав с собой мою душу, сердце, меня целиком.

Эпилог

Сижу в зале ожидания, уткнувшись взглядом на самолеты, взлетающие и приземляющиеся за окном. Один из них с минуты на минуту заберет нас с родителями в небо и приземлит на другом конце земного шара. И я ненавижу себя за это. Ненавижу, что приходится убегать, оставив Эмми

здесь одну.

Вспоминаю день похорон. День, когда в последний раз коснулась холодной кожи сестры, когда в последний раз видела её озаренное светом лицо.

Нам рассказывают про рай и ад, убеждая, что мы попадаем туда после смерти. Но вы задумывались, почему за наши грехи расплачиваются невинные? Задумывались хоть раз, почему умирают лучшие, а грешники продолжают населять землю? Ответ прост — ад здесь — вокруг нас, с чертями повсюду. А смерть несёт с собой покой, исцеление, избавляет нас от мучений и боли. Смерть — то, о чем мечтают те, кто горит в огне ада. И я одна из тех, кто горит, из тех, кто мечтает.

В миг, когда на крышку гроба стал сыпаться песок, и я понимала, что никогда больше не увижу её, никогда не услышу её ласкового голоса и мягкого смеха; не услышу, как она играет на скрипке; и не увижу, как станут исполняться её заветные мечты — в этот миг я мечтала о том, чтобы вся охрана, собранная на похоронах для нашей безопасности по приказу семьи Ханукаевых, вытащила свои пистолеты и, направив дуло на меня, сделала выстрел, отправив мое тело вслед за сестрой.

Внутри меня разрасталась пропасть размером в Марианскую впадину. И я не знала, как жить с этой пустотой внутри себя, без света и надежды.

Похороны проходили на высшем уровне безопасности, что казалось мне абсурдным спектаклем. Люди Рената Яновича перекрыли входы и выходы и китайской стеной окружили всех пришедших проститься с Эмми.

Когда все закончилось, и люди стали расходиться, мои глаза невольно стали искать среди толпы силуэт того, кого обещала больше никогда не искать даже в собственных воспоминаниях. Мне предательски хотелось, чтобы он был рядом, обнял, поддержал. Уверена, он бы понял меня так, как никто, ведь есть нечто большее, что связывало нас — это наша слепая, безграничная любовь к младшим сёстрам. Но его нигде не было, хотя я чувствовала его присутствие где-то рядом. Но глазами найти так и не смогла.

Раздосадованная, сломанная и потерянная, я в последний раз коснулась земли, под которой находилось больше жизни, чем во мне, и пошла в сторону машины, где меня ждали родители.

Выйдя за ограждение кладбища, я увидела перед собой Демида и, обрадовавшись его присутствию, кинулась к нему в объятия, уткнувшись носом в шею и вновь расплакавшись.

— Я бы хотел разделить с тобой твою боль, моя девочка. Но знаю, что ничто сейчас не поможет! Только время.

Какие глупости. Я больше не верю ни жизни, ни времени. Одна ломает судьбы, другое растягивает боль от сломанного.

— Ты должна улететь, Медея! — услышав эти слова, отстранилась от него, не поверив своим ушам.

— И ты туда же? Сначала твой друг, потом родители, которые твердят об этом который день, а теперь ты? Как вы не понимаете, я не хочу бежать, как крыса с тонущего корабля, — говорила, как заведенная, вытирая слезы из глаз. — Нужно найти виновного и наказать. Неужели, никто этого не понимает?

— Это передал тебе Роланд. Прочти, — протянул мне записку, проигнорировав мои вопросы.

Приняла лист бумаги, не предвещающий добра. Открыла его и с содроганием принялась читать его:

«Я передал тебе билеты и деньги через Демида, и прошу на этот раз отнестись к моей просьбе более серьёзно. Ты, твоя семья, твой отец — вы все в опасности. В поисках Арианы, я разворошил осиное гнездо, вернув прошлое в наше время. Выстрел в Эмми был предназначен для тебя. Таким образом они хотели предупредить меня, чтобы я не лез в дело семьи Эрнеста.

Сейчас они думают, что ты была просто моей любовницей, поэтому улетай, пока они не поняли, кем ты являешься на самом деле. Прошу тебя, подумай сейчас о своих родителях и не лишай их еще одного ребенка!»

С трудом дочитала этот кусок яда. Дрожащими руками протянула записку обратно Демиду, смотря на него потерянными глазами.

— Скажи, что он это просто придумал, чтобы заставить меня улететь? — голос дрожал, на глазах снова наступали слёзы. — Демид, пожалуйста, — сглатывала раз за разом нарастающий ком, мешающий говорить.

— Увы, — произнес с болью в глазах и в голосе.

— Нет, — как сумасшедшая качала головой. — Я ведь никогда нас не прощу за это, он понимает это? — сорвалась на крик.

Отошла от парня, стала глазами искать Ханукаева младшего, была уверена, что он там — не могло быть иначе. Ведь, если моя жизнь — это ад, Роланд в ней — сатана.

— Ты!!! — закричала, разрыдавшись. — Ты убил мою сестру! Лишил меня всего, будь ты проклят! — задыхалась, захлебываясь в слезах.

Ко мне подбежал Демид, следом родители. Они пытались успокоить, но было бесполезно.

— Стоила твоя Ариана жизни моей сестры? — Демид пытался взять на руки, но я упала на колени и отбивалась от него в истерике, продолжая кричать, что есть сил. — Что ты прикажешь мне делать с этой треклятой правдой? Что мне делать, бл*ть, я тебя спрашиваю? Как жить дальше с мыслью, что сестра умерла потому, что я связалась с самим дьяволом? Ты ужас, Роланд, настоящий хаос!

Я лишилась сил, голоса, слез. Когда казалось, что больнее быть не может, мне доказали обратное.

Меня с трудом привели в чувства и усадили в машину, но это не значило, что во мне потушили ярость и ненависть к этому человеку, к самой себе. Я продолжала тихо рыдать, свернувшись в клубок, проклиная себя, проклиная ту страсть, которая связала меня с Роландом, проклиная каждую проведенную с ним ночь.

Мысль, что это цепочка, сотканная из грязи и похоти, привела к смерти Эмми, сводила с ума. Ломало на части, безжалостно вырывая из меня все органы жизни.

— Доченька, — в сознание врывается голос мамы. Отбросив мысли, перевожу взгляд на неё. — Нам пора на посадку.

Молча встаю, обвожу взглядом аэропорт, и, закрыв глаза, прощаюсь с ним, с городом, с страной, с прошлой жизнью. Теперь я вступаю в бездну, не представляя, как буду существовать дальше.