Пляска змей (СИ) - Боровски Марк. Страница 29

— Я отношусь к ним точно также, как и Григорович. Не скрою, поначалу у меня возникала привязанность, но потом я поняла, что такая привязанность не приносит пользы, а лишь мешает. Очень часто привязанности мешают делать то, что по-настоящему важно. А для меня очень важны интересы моего отца, ведь его я люблю больше всего. И его интересы — это мои интересы. Он прививал мне их с детства. Я впитала их вместе с прекрасной музыкой, которую он слушает, и вместе с книгами, которые он мне читал. Мне нравится то, чем мы с отцом занимаемся. Это вызывает у меня интерес, и вдохновляет меня…

Я сощурилась смотря на нее. Хорошо заливает… Да только толку от этих слов… Все они насквозь лживы. Когда-нибудь ты ответишь за свою ложь Линда, и передо мной, и перед своим отцом… А пока…

— Ну ладно! — Я успокаивающе опустила руки. — Конечно, ты настоящая дочь своего отца. Пойдем уже, ведь я действительно спешу.

Весь остальной путь, к палате Алисы мы проделали молча. Линда по-прежнему шагала впереди меня, на вид — вновь спокойная, внутренне — безумно напряженная. Я чуяла ее напряжение носом, и переведя зрение на несколько секунд в инфракрасный диапазон, отметила с удовлетворением, насколько быстро колотится ее сердце. Бойся, моя дорогая, бойся… Пусть страх гложет тебя изнутри, пусть подтачивает твою выдержку… Я бы не удивилась даже, если б ты попыталась сейчас убить меня. Да только духу у тебя, милая, не хватит. А уж если вдруг хватит каким-то чудом, то тебе все равно со мной не сладить…

Вот и нужная палата, вторая с конца… Линда вошла первой, а я сразу же за ней.

— Девочка увлекалась рисованием… — Отметила я, разглядывая многочисленные альбомные листы расклеенные по стенам.

— Да, она любила рисовать. — Подтвердила дочка Григоровича подходя к книжной полке.

— Красиво… — Вымолвила я, и не покривила душой… Рисунки действительно были замечательными, не то что дурацкие абстрактные картины в кабинете Линды. Нет… Здесь чувствовалась жизнь, сила и молодость, в каждом штрихе. Алиса рисовала ярко и точно, людей, события и пейзажи…

Я отвернулась от картин и подошла к небольшому столику, на котором в беспорядке были разбросаны все те же альбомные листы с набросками, и куча карандашей. Вскоре внимание мое привлек, лежащий одиноко в правом нижнем углу столика, канцелярский нож-скальпель. Таким ножом девочка могла, к примеру, точить карандаши. Очень хорошо! Это именно то, что мне нужно! Я быстро упрятала нож в карман, а через несколько мгновений Линда окликнула меня:

— Вот, думаю это подойдет лучше всего. — Она протягивала мне какую-то книгу в голубом переплете. — Это любимая книжка Алисы. Она ее перечитывала раз за разом.

Я взяла книгу в руки.

— Гарсиа Маркес. — Прочитала я. — Последнее плавание корабля-призрака. Серьезно? Ей это нравилось?

— Больше, чем что-либо другое. Она эту книгу практически из рук не выпускала.

— Бедная девочка… Ладно. — Я улыбнулась Линде. — В таком случае, я откланяюсь…

Перед тем, как покинуть палату, я обернулась к дочке Григоровича и сказала:

— Не тревожьтесь за свою подопечную, доктор Линда. Я — не Габриэль Марек, и без девчонки в клинику не вернусь, а это означает, что совсем скоро вы с ней увидитесь.

Линда ответила мне коротким кивком, но ее губы оставались плотно сжатыми. Она не торопилась последовать за мной…

Отойдя на достаточное расстояние от палаты я вышвырнула книгу в первое попавшееся мне на пути мусорное ведро. Глупышка Линда! Не нужно пытаться обмануть кого-либо, коль не умеешь этого делать как следует. В особенности не нужно пытаться обвести вокруг пальца меня…

Да я в жизни не видала книги, которая припала бы пылью так, как эта. Очевидно, что девчонка даже не прикасалась к ней… А вот канцелярский нож-скальпель, покоящийся теперь в моем кармане — дело совсем иное. Раз Алиса у нас художница, значит ей каждый день приходилось точить карандаши, или листы резать, или еще что-нибудь…

Я задорно перепрыгнула с ноги на ногу и влетела в лифт будто бы на крыльях. Время повеселиться! Время заняться лучшей охотой в мире — охотой на человека!

Утреннее солнце почти не дарило тепла. Оно то скрывалось за внезапно набегающими облаками, то показывалось вновь, робкое и неокрепшее…

Возле главных ворот клиники Григоровича, вытянувшись по струнке, передо мной стояли четырнадцать человек. Демонические маски разных цветов висели на поясе у каждого из них.

— Сильвия. — Вымолвила я. — Выходи ко мне.

Сильвия незамедлительно вышла из строя, встав рядом со мной.

— Анка — ты тоже.

Вперед вышла невысокая девушка, с двумя дерзкими косичками пшеничного цвета на голове, и россыпью веснушек густо покрывавшей все лицо. Ее маска была черной, с оранжевыми узорами…

Анке еще нет и двадцати… В четырнадцать лет она заживо сожгла своего отчима, который дурно обращался с ней, после чего ушла из дома, и какое-то время скиталась, поджигая иногда жилые дома, машины на автостоянках, некоторые промышленные объекты, да и вообще, все, что только можно поджечь… К тому времени как ее поймали и поместили в воспитательную колонию для несовершеннолетних, она успела предать огню более десяти семей, и даже устроить нешуточный пожар на одном из нефтеперерабатывающих заводов. В клинике Григоровича Анка оказалась годам к семнадцати, в результате честной сделки между Григоровичем и начальником колонии…

Благодаря манипуляциям Григоровича, организм Анки обрел исключительную устойчивость к высоким температурам. И теперь Анку, любящую сжигать все и всех, саму сжечь было не так то просто…

Да… Анка действительно обожала огонь, и превосходно умела обращаться с ним, о чем свидетельствовал ранцевый огнемет висящий сейчас за ее спиной.

Девушка встала перед строем, неподалеку от Сильвии. Если огнемет, выглядящий достаточно внушительно, и был тяжел для нее, то виду она никакого не подавала. Молодец! Все-таки здорово я вышколила своих бойцов! Они все до одного уважали меня, а некоторые даже любили. Что ж, ко всякому человеку можно подобрать ключик. Если для Сильвии я была любовницей, то для Анки старшей наставницей, и кем-то вроде подруги… Девочка, если мной и не восхищалась, то наверняка избрала меня примером для подражания. Я не раз замечала, как она копирует мое поведение, жесты и манеру речи. Честно говоря, это всегда меня забавляло.

Солнце вновь показалось из-за облаков, и лучи его легли на стены клиники, заиграли на оконных стеклах, и посеребрили мокрую от росы траву за оградой. Я сощурилась.

— Роман, выходи.

Роман покинул строй, и спокойно занял свое место рядом с Анкой, которая не преминула взглянуть на него влажно, и улыбнутся уголком рта… Он ей нравился, это определенно… Но я очень сомневалась в том, что Роман испытывает к Анке похожие чувства… У меня вообще не было уверенности в том, что этот парень способен любить хоть кого-то кроме себя. Может быть раньше он это и умел, да только не сейчас…

Думаю, Анка не испытывала бы такой симпатии к Роману, если б знала о нем то, что знаю я.

Несколько лет назад, когда Роман еще был обычным человеком, и жил далеко от клиники Григоровича, его девушка изменила ему, и забеременела от другого. Тогда, Роман вспорол ей брюхо, и вынул оттуда еще даже не успевший должным образом сформироваться плод… Причем сделал он это достаточно аккуратно, и девушка смогла выжить…

Чуть позже, новый парень девушки, и ее отец, объединившись, решили совершить над Романом самосуд. В багажнике машины они отвезли его в лес, где заставили вырыть себе могилу… Но вот только их самих потом в этой же могиле и нашли, обезображенных практически до неузнаваемости… Роман умело срезал с их лиц кожу, старательно очистил ее от остатков мяса, затем высушил на солнце, посыпал солью для лучшей сохранности, и вручил получившиеся маски своей бывшей девушке, как он сам мне говорил, в качестве прощального подарка свидетельствующего об окончании отношений… Как по мне, чудная история, позволяющая узнать очень многое об особенностях его характера…