Криминальный отдел - Ильин Андрей. Страница 2

— Как так потерялась?

— Точно сказать не могу. Но скорее всего сломалась в пути. Техника изношена. Я уже несколько раз выходил с рапортом в вышестоящее командование о необходимости замены автопарка на более новый, но…

— И что вы намереваетесь делать?

— Уже делаем. Мы уже послали другую машину…

Спецназовцы вышли на исходные позиции и залегли.

В ожидании патронов.

— Почему не начинаем? — спросил майор подполковника.

— А куда начинать? Куда атаковать, если мы не знаем, в каком они вагоне. Наугад полезем — они заложников порешат. Все шишки на нас с тобой понавешают. Лучше подождать. Еще хотя бы немного. Вдруг они выдадут себя. Не могут же они сутками неподвижно сидеть.

Скажи наблюдателям, чтобы смотрели в оба. Что башки посвинчиваю, если что.

— А начальство?

— Черт с ним, с начальством. Они здесь зрители. Они в отличие от нас с тобой ни за что не отвечают. Как-нибудь отбрешемся… За лишние часы подготовки с нас не спросят. А вот за провал операции…

— Семь часов, — вздохнул Григорьев.

— Что семь часов?

— Лежим семь часов. А меня Лидка ждет.

— Какая Лидка?

— Ты не знаешь.

— Меня тоже ждет. Мама. Всю жизнь ждет. Со школы. Я обещал в шестнадцать вернуться. Если не вернусь, будет волноваться. Очень.

— В шестнадцать не вернешься. Здесь еще часа на четыре. С такими темпами.

— Мне бы лучше в шестнадцать. И вообще надоело…

— И что ты предлагаешь? Уйти?

— Нет. Уйти нельзя. Уйти — дезертирство. Может, простимулировать?

— Как так?

— Как рожениц стимулируют. Когда у них это дело ни туда ни сюда. Вот им и способствуют. Для пользы дела.

— Да ты что! Это работа спецназа.

— А ты кто?

— Я другой спецназ. Я армейский спецназ. Причем в отставке.

— А что, армейский хуже?

— Да ты что такое говоришь? Хуже… Лучше! На голову лучше! На три головы… Нас знаешь как гоняли! По семьсот километров пешедралом по территории условного противника. В полной выкладке. И там — голыми руками. А этих на машинах с мигалками развозят. Чтоб кто-нибудь случайно не задавил.

Сравнил! Резиновую дубинку с пальцем!

— Ну так в чем дело? Что, не справишься с парой гражданских террористов?

— Справиться дело нехитрое. Только… Только приказа на то не было.

— Обратного тоже не было. При постановке боевой задачи нам было сказано «всеми доступными способами поддерживать силы атакующих подразделений…». Так, может… Тем более время уже к четырем…

— А если?..

— Никаких «если». Победителей не судят. Заодно рапорт того дуболома закроем. Путем перевыполнения поставленной оперативной задачи.

— Но если все-таки…?

— Семь бед — один ответ. Ты же слышал — мы все равно уволены. Так хоть пошумим напоследок. Чтобы запомнили.

— Разве что уволены…

— Уволены, уволены… Таким, как мы, рядовым бойцам начальство нарушения субординации пуще измены Родине не прощает. Если только те рядовые не победители. Так что терять нам нечего… Ну что?

— А как же мы? Как подберемся? Там же подходы со всех сторон открыты. Не они, так свои заметят. И, не разобравшись, уконтрапупят.

— Не со всех открытые. Со стороны тупика кусты почти до самой надолбы тянутся.

— А сама надолба? Она же как зеркало. И высотой полтора метра. Пока ее перелезешь, тебя семь раз срисуют.

— Это точно, что как зеркало. Только есть у меня по этому поводу одно соображеньице. Чтобы не заметили…

— Але. Пожарная?

— Говорите.

— Тут дело такое. Тупик за контейнерной площадкой знаете?

— Какой тупик? Говорите по существу. Что конкретно, как давно и насколько интенсивно горит.

— А-а… Вагон горит. В составе. Который в тупике стоит. Сильно горит.

— Люди в вагоне есть?

— Люди? Не знаю. Когда я выпрыгивал, были. Ремонтники. Двадцать человек.

— Высылаем машину.

— Не… Тут одной машины мало будет. Там еще бензоцистерна стоит. Пять штук.

— Сколько?

— Пять! Или семь. Отсюда не разобрать. Там все в дыму.

— Хорошо. Сигнал принят. Машины выезжают.

Подполковник принимал очередные доклады подразделений.

— Группа захвата на исходных.

— Оцепление?

Командир оцепления оглядел свое хозяйство — запрещающие знаки на подходах, импровизированный шлагбаум, расправленные поперек дороги шипованные полосы, сдерживающий напор телевизионщиков и любопытствующих гражданских личный состав со щитами и дубинками — и, переключившись на передачу, доложил:

— Подходы блокированы по всем направлениям. Можно работать.

— Добро. Как снайперы?

Снайперы засели на верхушках деревьев, распластались по крышам близко расположенных сараев и железнодорожных хозяйственных построек. Сошки винтовок с оптическим прицелом были широко раздвинуты и впечатаны в неподвижные поверхности. Глаза вдавлены в окуляры прицелов. Указательные пальцы положены на курки. Снайперы были неподвижны, как сфинксы.

— Снайперы готовы, — доложил командир подразделения.

— Добро, снайперы. Наблюдатели?

Наблюдатели сидели возле мощных биноклей. Не отрывая глаз от объекта. Они готовы были зафиксировать любое шевеление противника. Даже дуновение занавески от случайного чиха. Только шевеления не было.

— На месте.

— Как там?

— Объект без изменений.

— А заложники? Где могут быть заложники?

— Точно сказать не можем. Предположительно в четвертом вагоне. Если по косвенным признакам.

— Что значит косвенным?

— Блики там на стеклах странные. Ну и вообще. Четвертый самый удобный…

— Вы бы не предполагали. А давали информацию. Мне ваши предположения что покойнику анальгин. Смотрите. Во все глаза смотрите!

— Есть смотреть…

Подразделения были готовы к атаке. Давно готовы. Не было только ясно, кого атаковать…

Со стороны города, воя сиренами, приближались пожарные машины. Колонна пожарных машин. Сигнал о возгорании в четвертом железнодорожном тупике был принят третьим номером.

Машины подскочили к шлагбауму и остановились.

— Вы куда? — крикнул стоящий подле шлагбаума гаишник.

— В тупик.

— Зачем в тупик?

— Ликвидировать загорание.

Гаишник поднял к губам радиостанцию. Сбоку к нему подбежал следователь Грибов.

— Открывайте шлагбаум. Скорее открывайте.

— А вы кто? — напрягся гаишник.

— Капитан Грибов. Заместитель командира по оперативной части, — сунул следователь под нос гаишнику свое развернутое удостоверение. И чтобы сбить его с толку окончательно, заорал на высунувшихся из окон пожарников: — Вы что так долго? Все сроки вышли! Вы что, в самом деле! Давайте быстрее! Быстрее!

— А пожарники зачем? — еще раз, на всякий случай, спросил гаишник.

— За тем. За тем самым, — многозначительно сказал Грибов. — Выливать сволочей будем. Брандспойтами. Согласно оперативным планам разработанной операции. Своих-то брандспойтов у нас нет.

— А-а! — все понял гаишник и распорядился поднять шлагбаум.

Грибов вскочил на подножку первой машины.

— Гони! — что есть мочи заорал он.

— А оцепление зачем? — спросил растерявшийся командир пожарного расчета.

— Оцепление — чтобы гражданское население не проникло в охранную зону. Чтобы не мешало работе пожарных расчетов.

— Ты смотри, успели! — вслух удивился командир пожарников. — Могут, когда хотят.

— Слушать меня! Давай к самым вагонам, — скомандовал следователь водителю. — Давай разгоняй свой тарантас.

Машина, наращивая ход, устремилась к составу.

— Но там вроде огня не видно, — удивился кто-то из пожарных.

— Какой огонь? Какой на хрен огонь? — возмутился Грибов. — Какого вам еще огня надо? Тут без огня — не продохнуть!

— Но здесь же пожар?

— Кто вам сказал? Какой пожар? С пожаром мы бы сами как-нибудь справились. Заложники там. И террористы. С боевым оружием. Так что лучше лишний раз не высовывайтесь. Чтобы вас не шмальнули.