Зима 41-го (СИ) - Лифановский Дмитрий. Страница 60

— Сань, — Никифоров дернул Сашку за рукав, — а тебя, почему не наградили?

Сашка поморщился. О нарушении им приказа Сталина говорить не хотелось, но и ответить что-то было нужно. Тем более, судя по тому, как к ним прислушиваются остальные, вопрос волновал и их тоже.

— Почему не наградили? Наградили! Только моя награда дома, в сейфе. Требовательно-вопросительные взгляды показали, что ответ народ не удовлетворил, пришлось объяснить подробнее: — Наградной браунинг лично от наркома получил, в госпитале еще.

— А что не носишь?

— Да неудобно как-то, — пожал плечами Сашка, — да и привык уже к ТТ, — и провел рукой по потертой кобуре. Тут он, конечно, покривил душой. ТТ ему не нравился абсолютно — тяжелый, угловатый, без предохранителя, что чревато отстрелить себе что-нибудь нужное. Браунинг был на порядок лучше и красивей. Но, во-первых не хотелось выделяться неуставным оружием, хотя наградной носить он имел полное право, а во-вторых, чисто по-мальчишески, казалось не солидно, каким-то маленьким и несерьезным выглядел бельгиец. Хотя, во-вторых, наверное, все-таки было на первом месте. — Товарищ майор, — парень обратился к Максимову, желая быстрее сменить тему, — Вы рекомендации в летный состав для курсанток подготовили? Поняв, что прозвучало это довольно не корректно по отношению к непосредственному, пусть и формальному, начальнику, извинительно добавил: — Мне их к полетам готовить, а я не знаю, кто на что годится. Почти на месяц выбыл. А сроки поджимают.

— Готово, товарищ лейтенант, — усмехнулся Максимов, показывая, что оправдания понял и принял, — пойдем, обсудим. Ну и всех остальных прошу ко мне в кабинет. Думаю, у каждого найдется, что сказать.

Совещание затянулось до поздней ночи. Один вопрос тянул за собой кучу других. Пока рассмотрели и утвердили шесть девушек, пригодных, по мнению инструкторов, к летной работе. Окончательное решение предстояло принять Сашке, но скорее всего все останется, как есть. Все равно, верное решение принято или нет, будет видно только тогда, когда отобранные кандидатки окажутся в пилотском кресле. Правда, раздражало еще не до конца привыкшего к местным реалиям парня то, что по каждой кандидатуре надо было еще и выслушать мнение комиссара, которое было чуть ли не ключевым. Ну, никак не мог Сашка понять, как влияет на способность управлять вертолетом преданность партии и лично товарищу Сталину, происхождение, активное участие в комсомольской работе и понимание текущего политического момента. Впрочем, этот самый момент, тоже был тайной за семью печатями. Какой он должен быть? И вообще что это момент такой важный? Надо будет спросить у Исы или Петра. Да и при чем тут происхождение? Нет, было бы понятно, если бы оценку и характеристику давал особист. Все-таки девушек проверяли вдоль и поперек. И то, что Зинаида считала своей личной тайной, по секрету рассказанной в Ленинграде друзьям, оказывается, было хорошо известно Гранину. Кстати, рассматривалась и кандидатура для замены Зины, на случай если комиссия признает ее не пригодной, но тут Сашка встал горой, сказав, что пока нет решения ВВК, ни о каких заменах он слышать не хочет. В конце концов, вся эта тягомотина закончилась. Все первоначально предложенные кандидатуры были утверждены. И ради чего только огород городился? Можно было все решить гораздо проще, без продолжительных докладов о родственниках и порочащих связях, ну да ладно, если предки так делают, значит так надо. Наверное, и в этом есть какой-то смысл.

Ночевать остался в расположении. Ехать ночью в Москву смысла не было, лучше встать пораньше. Утром заедет домой, переоденется и в школу, будь она не ладна.

В школу пришел пораньше. Сначала зашел к Батину, надо было узнать обстановку, да и что говорить одноклассникам и учителям о причине столь долгого отсутствия, согласовать. Наверняка же старшие товарищи уже все придумали и продумали. Правда Сашка предполагал, что его проинструктируют еще до того, но видимо не посчитали нужным, а раз так, значит, в школе уже есть какая-то легенда и лишних вопросов задавать не будут. Только вот могли бы и его уведомить.

Владимир Иванович начал разговор с претензий:

— Привет. Ты где был вчера?! Я заходил к тебе, тебе надо знать, что говорить одноклассникам, с учителями проблем не будет. Мы с Еленой Петровной им уже все объяснили.

— Здрасте, — буркнул Сашка, тон с каким начал разговор физрук вызвал злость, — службу нес! Владимир Иванович молча смотрел на Сашку, ожидая дальнейших пояснений. Парень так же молча буравил глазами капитана. С какой стати он должен отчитываться перед ним?! Раз уж на то пошло, звания у них равные, а учитывая то, что Батин в отставке, то и вообще суть претензий не понятна. Так что перебьется физкультурник, пусть вон школьников строит! Затянувшуюся паузу нарушил Владимир Иванович:

— Извини, перегнул палку. Привычка. Сашка кивнул, показывая, что извинения приняты, но в их искренность не поверил. Чувствовалось, что попробует еще капитан прогнуть под себя. Ну-ну! Посмотрим! — А ты изменился, — с кривой усмешкой произнес Батин.

Парень, поморщившись, провел рукой по рябому лицу:

— Так получилось. Врачи сказали должно пройти. Не полностью. Но не так страшно будет.

— Да я не об этом, — и перевел разговор, — тяжело было?

— Нормально, в целом, — пожал плечами Сашка. Рассказывать о фронте не хотелось. Да и что он мог рассказать, кто воевал, тот сам все знает и понимает, а кто не воевал — просто не поймет. Батин понятливо кивнул:

— Я вижу, как нормально, — и тут же перешел к делу: — Значит, так. Появилась информация о твоих родителях, поэтому за тобой и приходили из НКВД. Чтобы проверить информацию пришлось лететь в Ленинград. На обратном пути ваш самолет сбили. Там ты и получил ранения и обморожение. Понятно?

— Понятно. Только все равно как-то не очень правдоподобно.

— Школьникам пойдет. Ты весь не правдоподобный, — поморщился капитан, — думаешь, никто не замечает, что ты у нас чужой и мы для тебя чужие? И вдруг неожиданно спросил: — Перечисли мне членов Политбюро?

— Ээээ… Сталин, Берия[i]?

Батин осуждающе покачал головой:

— Вот об этом я тебе и говорю. Ладно, скоро звонок, иди уже. Запомнил, что говорить?

— Запомнил, — Сашка подхватил портфель и хмуро побрел в класс. Вот опять ему ткнули чужеродностью. Об этом часто говорили Волков, Лев Захарович, Лаврентий Павлович, но то были люди, посвященные в тайну, а тут посторонний человек, пусть даже и из органов. Теперь становились понятными странные взгляды, бросаемые на него иногда сослуживцами, одноклассницами и курсантками. Так и не стал он здесь своим, хотя порой ему и казалось, что почти встроился в эту новую для него жизнь. Сашка вдруг понял, что только на фронте он чувствовал себя по- настоящему своим. Там он был таким же летчиком, как все. Он ел с ними из одного котла, он жил точно в таких же условиях, он так же как они, мог быть в любую минуту убит. Там, на фронте, всем вокруг было плевать на твои странности, лишь бы ты воевал хорошо. Ну а если кого-то что-то и не устраивало, то говорилось об этом сразу и прямо. Поэтому и ссорились и мирились люди быстро. Бывали, конечно, исключения, но Сашка с таким не сталкивался, только слышал. Парню вдруг до боли в груди захотелось вернуться туда, на аэродром под Волховом, посмеяться над незатейливыми шутками Мишки Устинкина, посидеть, помолчать со старшим лейтенантом Демидовым, вдохнуть полной грудью ледяной ни на что не похожий аэродромный воздух. Интересно, как там теперь ребята? Скорее бы увидеться с Мехлисом, попросить его разузнать о парнях из 154-го. По линии Политуправления, наверное, это будет не сложно. А еще страшно захотелось прямо сейчас, сию минуту, ощутить тот первый толчок, который отрывает послушную твоей воле машину от земли, увидеть, как заснеженная поверхность уходит куда-то назад и вниз и перед тобой открывается горизонт, почувствовать, как душу переполняет непередаваемо-восторженное чувство полета. Но, к сожалению, пока это недостижимо, и неизвестно, когда ему позволят опять подняться в небо. А пока его ждет учеба.