Мастер сыскного дела - Ильин Андрей. Страница 38
— Да говорят же вам, требуху вам в глотку, якорь — в печенку, что свои мы! — рявкнул Паша-кочегар.
И верно, так ругаться могли лишь свои.
— Коли этого вам мало, — сказал Мишель, — справьтесь относительно нас в ЧК. Моя фамилия Фирфанцев...
Всю обратную дорогу Мишель молчал, думая о чем-то своем.
— Вы что ж, милостивый государь, кукситесь, да ведь мы живы остались! — тормошил его Валериан Христофорович.
— Живы, — кивал Мишель, — да ведь какой ценой?..
И, уже подъезжая к самой Москве, сказал:
— Я буду вынужден доложить рапортом об обстоятельствах побега.
— Неужто про все скажете? — ахнул Валериан Христофорович.
— Так точно — про все, — кивнул Мишель.
Паша-кочегар резанул по нему глазами.
— Да зачем же так, голубчик, да ведь чего было, того уж не воротить, остались живы и ладно. Ведь война, — запричитал Валериан Христофорович. — Ведь не по своей воле мы туда попали... Да кабы не та одежда с едой, мы в теперь вряд ли живы были.
— Наверное, — согласился Мишель. — Но смолчать было бы подлостью.
— Чистеньким остаться желаешь, господин хороший? — сказал вдруг матрос.
Мишель вспыхнул:
— Я ничуть не хочу обелять себя или перекладывать вину на других, отчего прошу считать, что побег замыслил я и относительно одежды и еды приказ тоже отдал я, за что сам, коли придется, и отвечу!
И хоть было Мишелю за те слова невыносимо стыдно — ведь понимал он, что матросу жизнью обязан, — но для себя все уже решил.
— Эх! Глупы вы, ей-богу, хоть и благородие! — покачал головой Паша-кочегар, — Творите, чего сами не ведаете! Но коли так, коли вам удержу нет — пишите чего хотите, да только после не жалуйтесь!..
На том и порешили.
А ведь прав оказался кочегар — зря Мишель правды искал, а как нашел — так уж не возрадовался!..
Глава 31
Комнатка была маленькая, окна грязные, с примитивным решетчатым узором.
— Ну и вляпался же ты, парень! По самое не хочу!
Погодите, он, кажется, это уже слышал! Причем не так давно...
— Такой заслуженный человек, а ты его — ножичком.
И это было!
А вот то, что было дальше, того раньше не было! Потому что разговор пошел иной.
— Вот эти отпечатки пальцев были сняты с рукояти ножа, которым был убит потерпевший.
Отпечатки ваших пальцев!
Вот эти — с ручки входной двери...
Эти — со спинки кресла, на котором сидел убитый...
Эти — со стола...
Со стакана...
С тарелки...
С другой...
С третьей...
С вилки.
С еще одной...
И еще другой...
Запираться было бессмысленно.
Хоть Мишель-Герхард фон Штольц запирался, как только мог. Вследствие чего улики лишь множились.
— Кровь на вашей одежде и на подошвах ботинок совпадает группой крови с группой крови убитого.
Отпечаток, обнаруженный на полу на месте преступления, размером и рисунком на подошве соответствует размеру и рисунку подошвы вашей обуви.
Вас видели вблизи места преступления, возле киоска, где вы покупали коньяк, найденный на месте происшествия, с вашими «пальчиками» на стекле.
И видели после, когда вы заявились с соучастниками на место преступления, взломав опечатанную дверь...
С соучастниками? Хм... А разве это были не их коллеги? А кто тогда?..
— А разве это были не ваши, не милиционеры? — простодушно удивился Мишель-Герхард фон Штольц.
— Нет, это были не наши, а ваши! — объяснили ему. — Зачем вы явились туда, да еще не один, да еще с кем-то? Только не надо финтить, не надо «лепить горбатого»!..
Но Мишель-Герхард фон Штольц все ж таки стал финтить, «лепить горбатого», «играть в молчанку» и «идти в отказ», но, будучи приглашен в милицейский зверинец, где ему показали «слоников» и прочую экзотическую фауну, раскаялся в содеянном и повинился во всем: в том, что проник в дом известного в стране академика и зарезал его столовым ножом. А заодно, что, помимо академика, ранее застрелил, взорвал и отравил трех банкиров, шестерых уголовных авторитетов, одного народного артиста и девять числящихся в розыске пропавших старушек. Что, кроме того, печатал на дому фальшивые доллары и рубли, которые сбывал в Хабаровске, Салехарде и Нарьян-Маре, что систематически совершал карманные кражи в городском транспорте, совращал малолеток и сбивал на угнанных машинах прохожих...
Прав был Мишка Шутов, утверждавший, что был бы человек хороший, а подходящая статья ему всегда сыщется!
— Слушай, а возьми на себя еще хищение ящика водки в супермаркете и белья с веревки во дворе, — попросил по-дружески Мишеля-Герхарда фон Штольца следователь. — Тебе все равно, а у нас процент раскрываемости... Подумаешь — двадцать бутылок, когда ты поболе них душ человеческих загубил! Ящиком больше — ящиком меньше. Помоги, будь другом, а то премия горит.
Мишель-Герхард фон Штольц стал другом следователя.
И приятелем всего убойного отдела.
И товарищем всему райотделу милиции.
Но когда, совершенно раскаявшись, стал признаваться в «висяках» одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, то вдруг взбрыкнул и потребовал себе адвоката.
— Я требую адвоката! — сказал он.
— Ты че?.. Только мы общий язык нашли.
— Адвоката!
— Зачем в наши сложившиеся отношения впутывать кого-то третьего?
— Адвоката!!
— Ну ладно, коли тебе так приспичило, счас пригласим, — пообещали ему следователи. — Слышь-ка, Михалыч, у нас там в обезьяннике или трезвяке никаких адвокатов теперь нет?
— Счас пошукаем.
— Мне не этого — мне своего! — возмутился Мишель-Герхард фон Штольц. — Я настаиваю, чтобы вы позвонили вот по этому номеру и сказали, что я прошу приехать сюда моего адвоката!
Немедленно!
Прямо сейчас!
Глава 32
Все было уж готово — на поляне, вкруг, вытоптан снег, по краям воткнуты в сугробы сабли. Чуть поодаль стояли возки, подле которых топтались в ожидании ежащиеся от холода секунданты, в стороне от них держался полковой лекарь с саквояжем, в коем хранились хирургические инструменты, бинты да мази.
Все замерзли и пребывали в нетерпении.
— Скоро ль начнем, господа, темнеет уж!
— Даст Бог — с минуты на минуту.
Послышался перестук копыт по мерзлому снегу и скрип полозьев. На поляну выкатилась карета, из распахнутой дверцы которой бодро выскочил Фридрих Леммер — прошелся, картинно сбросил с плеч на снег русский тулуп, запрыгал на месте, будто разминаясь.
Более из кареты никто не вылез, хоть за обледеневшим оконцем смутно угадывалось чье-то припавшее к стеклу лицо.
— Ну что, господа, когда ж приступим? — спросил Фридрих, нетерпеливо переступая на месте. — Мне надобно управиться в четверть часа, к шести я зван на ужин.
Все недоуменно переглянулись:
— Вас только и ждем-с!
И впрямь, все давно были на месте.
Яков стоял с отцом и двумя секундантами, закутавшись в воротник шубы. Заметив его, Фридрих ухмыльнулся.
— Начинайте, начинайте, господа!
Противники сошлись в круг. Один из секундантов, выполняя свою миссию, произнес:
— Господа, не передумал ли кто из вас и не готов ли принести извинений другой стороне, дабы не доводить дело до пролития крови?..
— Ну конечно же нет, — ответил Фридрих, притом лицо его выражало столь отчаянную скуку, что всяк мог подумать, что он смертельно устал убивать на дуэлях зарвавшихся русских аристократов.
— Вы, господин Фирлефанц?
— Нет, увольте, — покачал головой Яков.
В сем раздоре примирения быть не могло...
— До каких пор должно продолжать дуэль — до крови, раны ал и смерти? — вновь спросил секундант.
— До смерти! — усмехнулся Фридрих. — Мы ведь не школяры, господа, дабы драться до первой крови. Конечно — до смерти! — да тут же прибавил: — Моего противника.
— До смерти, — кивнул Яков.
Боле вопросов не было, и приступили к делу.
Секунданты вынули из ножен, оглядели шпаги, протянули их противникам. Фридрих небрежно отвел их руки, оставив право выбора за Яковом. Тот, не глядя, принял одну из шпаг, встал, опустив клинок книзу.