Где я, там смерть (СИ) - Сербинова Марина. Страница 33

Джек в ярости швырнул в него пепельницу, но Рэй увернулся и, подойдя ближе, пнул его в перетянутую бинтами грудь. Но тут зашла медсестра, и Рэю пришлось удалиться, оставив Джека корчится от боли на кровати.

— А курить вредно! — насмешливо бросил Рэй перед тем, как выйти за дверь, захватив все его сигареты с собой.

Кэрол приехала вечером с Патриком, привезя вкусные гостинцы от Норы. Заметив, что сигарет у Джека нет, она удивленно посмотрела на него.

— Ты что, все выкурил за день?

Он отрицательно качнул головой и отвернул исказившееся от ярости лицо.

— Я схожу, еще куплю, — сказала Кэрол, не став больше задавать вопросов. Оставив Патрика с отцом, она ушла, но вскоре вернулась с новым блоком сигарет.

На этот раз они пробыли в больнице намного дольше, чем вчерашним утром. Кэрол не спешила уводить Патрика от Джека, давая возможность мальчику с ним пообщаться. Ребенок тосковал по нему, всегда, когда его не было рядом. Она также молчаливо сидела на стульчике, наблюдая за мужем и сыном. Украдкой смотрела она на Джека, но когда он устремлял на нее свой взгляд, всякий раз прятала глаза. А когда он отводил взгляд, снова смотрела, истязая свое сердце болезненной ревностью и вопиющей тоской. Смотрела и вспоминала, как ловко он притворялся все эти годы, что не знаком с Даяной, что презирает ее и питает к ней чуть ли не неприязнь. Как невозмутим был, когда Кэрол рыдала перед свадьбой после ссоры с Даяной, как утешал и пытался убедить не придавать такое значение своей никчемной подружке, без зазрения совести, нагло врал прямо в глаза.

«Даяна не уводила у меня Тома. Он никогда мне не принадлежал» — говорила Кэрол.

«А я никогда не принадлежал ей» — сказал он.

Странно, что она помнила их разговор, такой давний. Она вспомнила о том вечере впервые с тех пор. И воспоминания полезли ей в голову таким мощным потоком, стоило Кэрол дать им волю, что ей стало казаться, что ее мозг не выдержит и взорвется. События, обрывки разговоров, слова проносились перед ее мысленным взором с такой скоростью, что голова ее стала тяжелой, а потом появилась быстро нарастающая боль. Облокотившись о тумбочку, Кэрол подперла ладонью щеку и прикрыла глаза, пытаясь загнать поглубже в себя подкатывающие к самому горлу рыдания. Нет, больше ни одной слезы. Только не из-за этого. Перешагнуть и забыть. Так учил ее Джек, и теперь она перешагнет через него. Но были и другие воспоминания, радостные, теплые, наполненные любовью. Их любовью. Казалось, что она была, эта любовь. И эти сладкие приятные воспоминания почему-то причиняли еще большую боль, став вдруг такими горькими, что о них хотелось забыть в первую очередь.

— Кэрол… тебе плохо? — услышала она его встревоженный голос и, вздрогнув, словно он подслушал ее мысли, открыла глаза и выпрямилась.

— Нет. Голова болит, — ответила она, и снова спрятала глаза под его пристальным взглядом. Господи, ну чего он так смотрит и смотрит, издевается, что ли? Чего он пытается высмотреть? Ее мысли?

Кэрол почувствовала себя усталой и обессиленной. Тело налилось тяжестью. Захотелось лечь и не двигаться.

— Мам, ты совсем белая какая-то стала, — заметил Патрик. — Ты опять заболела?

— Сядь сюда, пожалуйста, — Джек погладил ладонью простынь рядом с собой. — На секундочку.

— Иди к нам, мам, правда, чего ты сидишь в сторонке, как чужая? — поддержал отца мальчик и, взяв ее за руку, поднял со стула и подвел к кровати. Джек перехватил у Патрика ее руку и усадил на постель. Кэрол не посмела сопротивляться в присутствии Патрика, даже когда муж обнял ее и привлек к себе, заставив наклониться, лишь инстинктивно напряглась всем телом, противясь всем своим существом. Положив ладонь ей на затылок, Джек прильнул к ее губам в нежном поцелуе, не стесняясь мальчика. Кэрол задохнулась от ярости. Это нечестно, пользоваться присутствием сына и так себя вести! Ну и наглец! Позавчера на ее глазах он выцеловывал Даяну, а теперь еще смеет прикасаться к ней?

Боже, как он умел целовать… Словно разом высасывал все силы, а у нее их и так мало осталось. Мышцы ее расслабились, а к глазам подступили слезы. Захотелось упасть и разревется от души прямо на его груди, вымаливая ответы на мучавшие ее вопросы. Простонать, показывая ему как ей больно, как плохо — ну почему? Почему? Зачем, зачем он так с ней поступил, зачем так ранил?

Оторвавшись от ее губ, он осыпал поцелуями ее лицо, придерживая за скулы, и прижал его к своей груди. Кэрол зажмурилась, чтобы не закричать. А так захотелось. Закричать… и проснуться. Понять, что это только сон. Увидеть его рядом, в их постели, такого близкого, любимого, родного. Своего. Только своего, и ни чьего другого. Понять, что он принадлежит ей, только ей. Что их любовь существует на самом деле. Что он любит ее, и никто ему больше не нужен, что когда он ей это говорил, он не лгал.

— Я люблю тебя, — зашептал он дрожащим слабым голосом.

Кэрол вздрогнула и попыталась отстраниться, но он с каким-то отчаянием еще крепче прижал ее к себе, не обращая внимания на боль в поломанных костях.

— Ну, прости меня, — шепнул он уже в самое ухо, чтобы Патрик не слышал. — Прости!

Она напряглась, упершись руками ему в грудь, понимая, что делает ему этим больно. Но ей хотелось, чтобы ему было больно. О, с каким бы удовольствием она его ударила, со всех сил, так, как когда-то научила ее Эмми!

Подняв к себе ее лицо, он заглянул в большие голубые глаза, которые полыхнули на него такой непримиримой неприязнью, что это шокировало его, несмотря на то, что он понимал ее обиду и гнев. Медленно он разжал пальцы, отпуская ее.

Кэрол улыбнулась ему, чтобы Патрик не заметил, что между ними происходит. Джек выдавил из себя ответную улыбку дрожащими губами.

— Пап, мы пойдем, — решительно сказал Патрик. — Мама плохо себя чувствует, я вижу. Глаза опять больные. Она заболела еще в тот день, когда ты сказал, что потерял ручку с брильянтом, только не хочет признаваться, чтобы мы не заставили ее идти к врачу. Она никогда не хочет к ним ходить. Скажи ей, пап, что надо сходить. Она тебя послушает. Она всегда тебя слушает. Заставь ее сказать, что у нее болит, пока еще сильнее не разболелось. В школе нам говорили, что нельзя запускать болезни.

— Хорошо, Патрик, я завтра же схожу к врачу, — улыбнулась Кэрол.

На душе было гадко. Она лжет собственному сыну, и от этого чувствовала гнев и отвращение к себе и к Джеку. Она уподобляется ему, обманывая того, кто ей верит, кто ее любит, и чувствовала себя ужасно. Как Джек может так спокойно, бесстрастно и легко делать то, что ей приходилось заставлять себя делать с таким трудом? Наверное, все же правы были те, кто говорил, что у него нет сердца и совести.

Она приходила в больницу каждый день, но никогда — одна. В основном, с ней был Патрик. В его присутствии они не могли и словом обмолвиться о том, что стало между ними. Джек понимал, что она просто не хочет оставаться с ним наедине, не хочет говорить, и недоумевал, почему? Разве нечего ей ему сказать? Он приготовился ко всему, к истерикам и слезам, к упрекам и ненависти, но уж никак ни к молчанию, которое становилось невыносимым и все больше давило на него, заставляя нервничать. И впервые в жизни он не мог угадать ее мысли. Она молчит и просто неотрывно смотрит, когда думает, что он этого не замечает. О чем она думает? Джек не мог этого выносить. Взгляд ее грустных глаз пробирал его до костей, скребком проходясь по нервам. А когда он спросил, где ее обручальное кольцо, она просто сказала, что потеряла его. Кровь в нем тогда закипела, но он вынужден был держать себя в руках из-за присутствия Патрика. В конце концов, мальчик стал его раздражать, и он уже не радовался, видя, как он входит в палату с Кэрол снова и снова. И злился на нее за то, что отгородилась сыном от него.

Они выходили из здания больницы и гуляли по двору. Кэрол поддерживала мужа под руку, Патрик скакал рядом, и так они медленно ходили по аллейкам, как обычная дружная и благополучная семья. И со стороны никто бы не подумал, что под этим кажущимся благополучием зияет пропасть…