Коллектор (ЛП) - Скотт Виктория. Страница 44

Крадучись поднимаюсь по лестнице и заглядываю в окно, но ее нигде не вижу. Она определенно не внизу. Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, есть ли какой-нибудь способ…

Сбегая по ступенькам, смотрю на угловой кирпич на последней ступеньке. Когда-то я проводил много ночей на вечеринках и в итоге папа забрал у меня ключи, чтобы я не мог прокрасться в дом после комендантского часа. После этого мне приходилось стучать каждый раз, когда я возвращался домой. Естественно, это было неприемлемо для меня. Поэтому я сделал копию ключа моей матери и спрятал его под расшатанным кирпичом. Я почти уверен, что мама знала, что я стащил еще один ключ, но так как папа не часто бывал дома, а маме не нравилось просыпаться чтобы впустить меня в дом посреди ночи, она закрыла на это глаза.

Я трясу кирпич. Сначала думаю, что она его починила, но затем он начинается шевелиться и под ним я вижу серебристый ключ, мерцающий на солнце. Бинго!

Схватив ключ, бегу вверх по лестнице, бросаю последний взгляд в окно и вставляю ключ в щель. Замок щелкает, я открываю дверь и шагаю внутрь, затаив дыхание. Протягиваю руку и осторожно закрываю за собой дверь.

Острая тоска сжимается в груди, как кулак. Оглядываясь вокруг, понимаю, что ничего не изменилось. Прохожу через холл в нашу гостиную. Пол покрыт белой французской плиткой, а стены выкрашены в голубой цвет. С потолка свисает серебряная люстра, а белый диван и мягкие кресла придают комнате безмятежность. На стенах висят английские картины в богато украшенных серебряных рамах, а над камином…

Взгляд застывает на каминной полке.

Я вижу свое лицо повсюду, как и в детстве. Я, после футбола, когда мне было одиннадцать, обнимающий за плечи другого ребенка. Мы с мамой, завтракающие в отеле в Аспене. Я — младенец, завернутый в красное одеяло. По меньшей мере дюжина фотографий, на которых я занимаюсь разными вещами с разными людьми. Но чего-то не хватает, вернее, кого-то.

Фотографии моего отца тоже когда-то были там. Особенно мне запомнилась их свадебная фотография. Провожу рукой по прохладному дереву, откуда раньше смотрели серо-голубые глаза моего отца. Оглядываясь по сторонам, боясь, что вдруг появится мама, иду на кухню. Это райский уголок из стали и гранита, но над кухонной раковиной я замечаю, что больше фотографий моего отца нет. Его больше нет. Как будто моя мать стерла его из жизни.

Я мгновенно понимаю, почему она это сделала. Она цепляется за память обо мне. Она никогда не сможет забыть о моей смерти и не хочет забывать. Но мой отец… он стоит на пути ее дальнейшей жизни. Как она сможет снова стать чьей-то женой, если он повсюду? Наверное, у нее где-то в комнате спрятана коробка с его фотографиями. Может быть, она вынимает их каждые выходные, просматривает и просто плачет. Я цепляюсь за эту мысль, потому что не вынесу, если это окажется неправдой.

Между кухней и гостиной поднимается деревянная лестница. Двигаюсь к ней. Мне нужно кое-что увидеть наверху. Не свою спальню и даже не игровую комнату моего детства. Мне нужна комната моей матери. Мне нужно увидеть ее драгоценности, духи и одежду. Может быть, где-нибудь есть ее фотография, которую я смогу взять с собой. В ближайшие годы это будет полезно.

Подхожу к подножию лестницы, хватаюсь за перила и смотрю вверх.

Прямо на меня смотрит моя мать.

Каждый мускул в моем теле, каждая косточка напрягается. Она смотрит на меня так, будто видит меня, но я знаю, что это невозможно. Делаю маленький, молчаливый шаг назад, и она следит за этим движением глазами.

Нужно выбираться отсюда. Сейчас же. Продолжаю пятиться, пытаясь пробраться к двери. С каждым моим шагом мама делает шаг вниз по лестнице. Как будто… она чувствует меня.

Слышу резкий стук и понимаю, что она бежит вниз по лестнице. Взмахиваю руками в поисках чего-то, хотя понятия не имею, чего именно. У подножия лестницы мама останавливается и оглядывается по сторонам.

Ищет меня.

Ее грудь быстро вздымается и опускается, а лицо искажает боль. Ее взгляд мечется по комнате, не останавливаясь ни на чем конкретном. Затем она опускает глаза на пол, глубоко вздыхает и проводит пальцами по волосам. Когда мама снова поднимает голову, в ее глазах стоят слезы.

Женщина медленно пересекает комнату и тянется к камину. Берет в руки фотографию, на которой мы с ней в отеле. Она сжимает ее так сильно, что костяшки пальцев побелели, и я борюсь с желанием разрыдаться. Мне хочется обнять ее, обнять свою маму, и чтобы она обняла меня в ответ. Хочется подняться наверх в свою комнату и провести остаток своей жизни, заботясь о ней и снова быть ее сыном.

Я не покажусь, даже если бы мне позволили.

Я просто не могу.

Она итак через многое прошла. Я должен любить ее достаточно сильно, чтобы попрощаться.

Мама на мгновение застывает, прижимая фотографию к груди. Затем поворачивается и шаркая поднимается по лестнице, как поднимался бы человек вдвое старше ее. Я расслабляюсь и выдыхаю. В последний раз оглядываю свой дом и иду к двери.

Взявшись за ручку двери, останавливаюсь. Я не хочу уезжать. Не без того, чтобы сначала кое-что не сделать. Роюсь в кармане и достаю свой счастливый пенни. Вытянув руку, раскрываю ладонь и смотрю на размытую печать. Я хранил эту монету два года. Когда она была со мной, мне казалось, что мой отец не уходил. Во всяком случае, не насовсем. Но я знаю, что в скором времени могу потерять все. Я всегда буду хотеть знать, где мой отец. Даже если буду пойман в ловушку вечной боли, я хочу знать, где лежит его частичка. И с исчезновением его фотографий с камина моей матери, я хочу еще больше, чтобы это было здесь, с ней.

Быстро иду к камину, не спуская глаз с лестницы, засовываю монетку за одну из моих фотографий, так что она лежит на задней стороне, скрытая.

Все. Теперь я уверен, что мой отец всегда будет здесь с моей матерью, именно там, где он и должен быть. Внезапно меня захлестывает волна эмоций, когда я вспоминаю его. Мне нравится думать, что он бы пожертвовал собой, чтобы сделать мир лучше для меня и моей матери, поэтому я знаю, что он поймет. Может быть, он даже гордился бы тем выбором, который я делаю.

Я пересекаю комнату, открываю дверь и незаметно ухожу. Спускаясь по лестнице, замечаю, как уродливо выглядит Чикаго. Листья срываются с деревьев, мертвые. Трава лишилась своего насыщенного зеленого цвета. Даже небо кажется ничем не примечательным. Я зажмуриваюсь, закрываю уши руками и… просто… заставляю себя идти.

Не хочу ничего видеть. Не хочу ничего слышать. Но больше всего не хочу думать. Опустив руки и открыв глаза, я иду по тротуару, но стараюсь спрятаться от мира. Если люди не видят меня, то, может быть, меня здесь нет… может быть, меня вообще не существует.

Я где-то в другом месте, я — кто-то другой. Но ведь этого не может быть на самом деле, не так ли? Я не могу убежать ни от себя, ни от того, что натворил. Когда большинство людей умирает, они забывают, кем они были. Но что касается меня, то я всегда буду помнить, кем я был.

«Я был центром вселенной».

«Я был королем мира».

«Я был сыном, который видел, как умирает его отец».

«Я был тем, кто убил его».

«Я был водителем той чертовой машины».

Глава 39

Возвращение к Чарли

Я сажусь на самолет обратно в Алабаму и вздыхаю от разочарования, когда стюардесса усаживает рядом со мной десятилетнего ребенка. Это же первый класс, так почему здесь десятилетний ребенок? На девчонке синяя джинсовая юбка, белая футболку и достаточно тонких серебряных браслетов, чтобы у меня болела голова при каждом ее движении. Ее короткие темные волосы стянуты сзади белой тренировочной лентой.

Как только девочка садится, она перегибается через меня, чтобы посмотреть в окно. Ее глаза огромные как Аляска, и она настолько испугана, как будто выдернул чеку из гранаты и бросил ее ей на колени.

Когда самолет катится, а затем мчится по взлетной полосе, она становится полностью одержимой, крутит головой и безостановочно говорит. Через несколько минут успокаивается. Но когда легкая на середине полета возникает легкая турбулентность, появляются слезы.