Мы из Конторы - Ильин Андрей. Страница 14

А еще говорят про свободу. Какая, к ляху, свобода, когда рост и цвет глаз! И прописка!.. Вот она, родимая, отдельной бумажкой вклеена.

Во дают империалисты проклятые!

А как Союз разваливали, на каждом углу кричали что институт прописки несовместим с принципами западной демократии, что это родимое пятно социализма! Которое надо изжить, желательно, вместе с социализмом!

А у самих-то, у самих!..

Во кинули!.. Как… распоследних лохов!..

Ну да ладно, это, в конце концов, их дело. Хотят пришпились своих граждан пропиской к месту — ладно. Но зачем столь серьезный документе пластик закатывать, будто какой проездной билет?

Нет, все-таки наши паспорта посолидней будут. Они — целая многостраничная книжка. Может, оттого, что мы самая читающая нация в мире? А здесь несчастный клочок бумажки. Один! С бумагой у них, что ли, напряженка?

И почему они, коли о сохранности документа заботятся, сами же его поверх пластика узорами разрисовали? Которые, если на них в лупу глянуть, не такие уж простые. И зачем фотографии ровными квадратиками поверх физиономий исчиркали, без всякой на то вины людей за решетку поместив? Ой, неспроста!

И стоило эти «картонки» в таких количествах набирать?..

Набрал он их в разных городах, в большинстве своем в подземках и в городском транспорте. Спускался под землю, садился в вагон подземки, заполненный в часы пик немецким средним классом. Ехал пару остановок, присматриваясь к пассажирам.

И чего ж они так стоят неосторожно, чего руки на карманах не держат и сумки к себе не прижимают да не смотрят по сторонам? Не учили их, что ли?

А это уж и вовсе ни в какие ворота — кто же сует бумажник в «чужой» карман — в тот самый, что на брюках на филейной части, столь любимый щипачами. В России всяк младенец знает, что то, что лежит в твоем заднем кармане, это не твое… В незабвенной учебке за воровство из заднего кармана ни один инструктор больше тройки не ставил. Потому что такое любому дураку по силам. А вот ты поди попробуй извлечь бумажник из внутреннего кармана с резиной, нашитого на трусы, которые под брюками, да сверх того под опущенным ниже колен и стянутым шнурком пуховиком!

Вот задачка!.. А ведь и с такой справлялись!

— Ты прежде-то чем пятерню ему в трусы запускать, ты башкой своей подумай! — наставляли курсантов инструкторы. — Да придумай, как его заставить пуховик расстегнуть, да разверни поудобней, мордой к стенке, чтоб никто ничего не видал.

— А как? — дивились курсанты.

— А, к примеру, подойди да пуховик ему испачкай, вот он его и скинет и станет где-нибудь в укромном месте чистить да скоблить, а ты уж тут не теряйся! Подходи да будто обознался по плечу колоти и обниматься лезь. Мол: «Здорово живешь, Петро, сколь зим, сколь лет не видались!..» Да бей неслабо, чтобы внимание его отвлечь. И покуда правой рукой его обжимаешь, корпусом от людей заслоняя, левой штаны ему бритвочкой пори. Да аккуратненько так, чтобы тела не подрезать. Чиркни поперек, да ладошку подставь, куда спрятанные деньги вывалятся. А после: «Пардон!.. Покорно прошу извинить — обознался!» Да пуховичок ему помоги надеть, чтоб он не сразу штаны порезанные углядел…

И понятливые курсанты резали одежонку на обвешанных колокольчиками манекенах и друг на дружке, воруя все, что плохо и очень хорошо лежит. Такая была у них игра — недели две, а то и три тащить все подряд у всех подряд, притом оберегая свои карманы. И коли ты смог больше украсть, чем у тебя стащили, — то ты молодец и отличник, а нет — двоечник! Иные ухари умудрялись, задавая вопросы инструкторам, шариться в их карманах и стаскивать с их рук часы, хоть те инструкторы сами знатными карманниками были, по пять ходок за душой имели и свои «пятнашки», а то и «четвертачки» от звонка до звонка оттрубили. Отчего на «молодых да ранних» злились, но тут же ставили им честно заработанные пятерки.

А как иначе им, заброшенным за линию фронта в будущей Великой Отечественной войне разведчикам, документами разжиться, как у вражьего офицера оружие выкрасть или план секретный? Только так, только став первоклассными щипачами. А после, на дембель уходя, расписку написать, где обязаться не применять на «гражданке» преподанных им на спецкурсах навыков под страхом наказания, вплоть до применения к ним без суда и следствия высшей меры.

Теперь эти навыки оказались кстати.

Поезд подземки стал притормаживать. Пассажиры потянулись к выходу. Сгрудились возле дверей.

— Пардон, два раза пардон!..

Ничем не примечательный, но куда-то спешащий немчик протискивался сквозь толпу пассажиров.

На него косились, но его пропускали.

— Нох айн маль, пардон!..

И надо же — спешащий пассажир вдруг споткнулся, оступился, потерял равновесие и начать падать… Но не упал, потому что успел ухватиться за какого-то представительного мужчину, всего его при этом облапав.

— Тысячу раз пардон…

Выпрямился. Конечно, извинился за причиненные неудобства. О которых его «спаситель» еще даже и не знает. И, хочется надеяться, узнает не сразу. А чуть позже — завтра или послезавтра. И вряд ли свяжет суету торопливого пассажира со своей бедой.

— А где же мой аусвайс? — хватится он вечером. И станет шарить по карманам, сумкам и шкафам. И снова по карманам.

Хм… странно…

И действительно странно, потому что еще вчера он был! А теперь его нет… И уже не будет!

Где ж он его потерял?..

Да разве один он такой рассеянный?..

Ведь еще один гражданин, в другом городе, совсем в другом конце Германии тоже будет безуспешно искать свой аусвайс, подозревая, что обронил его, выбираясь вчера из пивной.

И верно, там.

Но не обронил. Хотя потерял, когда столкнулся в дверях с таким же, как он, перебравшим любителем пива, который полез к нему целоваться, называя Гансом. А после долго извинялся, говоря:

— Пардон… Два раза пардон… Семь раз пардон…

И вряд ли этим двум немчикам и другим тоже суждено когда-нибудь встретиться и обсудить обстоятельства пропажи своих аусвайсов. На чем и строится расчет.

— Пардон…

Облапать немца, быстро сунуть пальцы в карман, нащупать портмоне. Наступить ему, сердешному, да побольней, на ногу или толкнуть локтем в бок, отвлекая его внимание.

— О-о!!. Дас ист айн швайн!

Что?.. Я-я!.. Конечно! Какой разговор! Швайн! И даже куда большая швайн, чем тебе кажется. Но только ты о том не теперь узнаешь…

Потянуть, выдернуть, пока болевой шок не прошел, портмоне, уронив его в удерживаемый в той же руке пакет.

Раз-два!..

Конечно, стушеваться.

И извиниться.

И быстро слинять, растворившись в толпе.

Ну-ка, что у него там в «лопатнике»?

Кредитная карточка… Деньги… Притом немалые… Но это все не то. Визитки… А вот и он, родимый, — аусвайс! Хорошо, что немцы приучены носить свои паспорта при себе. Очень это удобно!

Теперь на вокзал, на поезд и подальше из этого города. В другой. Где тоже ротозеев хватает.

Итого — четыре аусвайса.

А теперь хоть рви их, хоть режь, хоть пили один за другим. Чтобы понять, как они устроены…

Честно говоря — хреново устроены — со многими степенями защиты, в том числе в виде сложных узоров и квадратиков.

И что прикажете со всеми этими узорчиками и квадратикам делать?

Рисовать их?..

Или выдавливать?..

Или выскребать?..

Или выжигать?..

Или вытравливать кислотами?..

Н-да — задачка!

Но дело даже не в том. Ладно, допустим, можно эти защитные узоры выжечь — не вопрос, нужно лишь добыть штук двадцать паспортов, что не проблема, и поэкспериментировать с ними. Глядишь, рецептик и отыщется. А дальше дело техники и твердости рук и духа.

Вопрос в ином — как эти аусвайсы пробиваются по учету?

И как быстро?

С нашими-то все ясно, а как это дело поставлено здесь — поди узнай! А то нарисуешь такой документик, предъявишь его при надобности, а полицейский, не оценив твоей виртуозной работы, забьет цифирьки в компьютер и узнает, что такого номера нет и этот паспорт германскими властями никогда и никому не выдавался.