Настоящий полковник - Ильин Андрей. Страница 43

Все. Все свободны.

— Но мне кажется, что задачи следствия следует расширить в сторону…

— Не надо расширять, генерал. Нам дай бог с тем, что есть, управиться…

Глава 34

— Товарищ генерал! Разрешите обратиться?

— Что у вас?

— Телефонограмма.

— Какая телефонограмма?

— Странная.

— Что? Не понял вас? О какой телефонограмме вы говорите? Выражайтесь яснее.

— Четыре дня назад на ваше имя получена телефонограмма…

— Почему четыре дня? Почему вы не доложили сразу?

— Она была задержана в министерстве.

— Почему она оказалась в министерстве? Если предназначалась мне?

— Не могу знать.

— Где телефонограмма?

— Вот.

Генерал взял лист с распечатанным на нем текстом. «Главное разведывательное управление. Генералу Федорову.

На военном аэродроме Валуево нарушен режим секретности. Аэродром используется гражданскими лицами. Используется в преступных целях».

— Кто принял телефонограмму?

— Старший лейтенант Тарасов.

— Какой Тарасов?

— Начальник теплоузла главного здания Министерства обороны.

— Чего?! Какого узла?

— Теплового узла главного здания…

— Что вы такое говорите? С каких это пор телефонограммы, адресованные генералам ГРУ, принимают в бойлерных?! Вы охренели?

— Никак нет! Телефонограмма принята начальником теплоузла главного здания Минобороны. И передана нам. Для передачи вам.

— Кто передал телефонограмму?

— Там написано. Внизу…

— Полковник в отставке Зубанов… — прочитал генерал вслух. — Какой Зубанов? Какой полко…? Кто?!

— Полковник в отставке Зубанов, — подтвердил принесший телефонограмму офицер.

— А ну, быстро его сюда. Быстро!

— Кого сюда?

— Сантехника вашего! Лейтенанта из бойлерной.

— Из теплового узла? — переспросил офицер.

— Хоть из преисподней! Но через десять минут он должен быть здесь!..

Через сорок пять минут испуганный до полусмерти лейтенант, вытянувшись, стоял перед генералом Федоровым.

— Это вы приняли телефонограмму?

— Так точно!

— Вы знаете, почему этот человек позвонил вам? Именно вам?

— Никак нет!

— Да перестань ты орать! Говори нормально. Ты что, его знал?

— Никак… Нет.

— Но почему тогда он набрал твой телефон?

— Не знаю.

— Странно. Зачем ему, обращаясь ко мне, звонить в тепловой узел?

Генерал на минуту замолчал. Потом вдруг подошел к телефону и набрал номер. Очень короткий номер.

— Дайте мне, пожалуйста, номер телефона приемной Министерства обороны.

Генерал быстро написал на листе бумаги цифры.

— Спасибо.

Повернулся к лейтенанту. Развернул в его сторону лист.

— Твой номер?

— Мой, — удивился лейтенант. — А откуда…

— Оттуда, что твоя бойлерная стала приемной. А ты министром обороны. Что он сказал тебе еще?

— Больше ничего. Только передал телефонограмму.

— Ты погоди. Ты мне точно все вспомни! До слова! Что он сказал, что ты ответил. Что подумал. Давай, давай, лейтенант! С самого начала давай.

— Он позвонил. Спросил Министерство обороны. Приемную. Я сказал, что это не приемная. Но министерство. Тогда он попросил принять телефонограмму.

— Кому принять?

— Мне принять. Для вас.

— Как же для меня? Если ты не знаешь, кто я и где меня искать?

— Он сказал — отдай телефонограмму в приемную или любому офицеру военной разведки.

— Ну вот видишь! Что еще?

— Все. Продиктовал телефонограмму. Спросил, кто принял. Сказал, кто передал.

— Как сказал? Как назвал себя?

— Обычно. Полковник в отставке Зубанов. И еще какие-то буквы добавил.

— Какие?

— Кажется, 3 и еще какую-то.

— Может, К?

— Да. К.

— ЗК?

— Кажется, да.

— ЗК, лейтенант, это не просто буквы. Это очень важные буквы. Это всем буквам буквы! Что еще?

— Теперь точно все.

— Он долго разговаривал?

— Нет. Он торопился.

— Почему ты решил, что он торопился?

— Он очень быстро говорил. И в конце сказал, что ему некогда.

— Почему некогда?

— Не знаю. Он не объяснил…

— Тогда давай снова — что он сказал вначале. Что потом. Что в середине. Только так, чтобы слово в слово! Чтобы ни одной запятой не пропустить!..

Глава 35

Полковник в отставке Зубанов лежал на нарах и думал. Думал о свободе. О том, что как хорошо сесть утром за стол на кухне, отрезать кусок от булки, намазать его тонким слоем масла и толстым джема. А потом… Потом снова отрезать и намазать. И снова отрезать и намазать. И снова…

Потом думал, как хорошо пройтись по бульвару. Просто пройтись, вдыхая запах улицы, слыша чириканье воробьев, шорох шагов прохожих и лязг проезжающего мимо трамвая.

Потом…

Никогда за всю свою жизнь полковник не думал просто о жизни. Думал о службе, карьере, наградах, выговорах, выполнении задания, отдыхе. В общем, о чем угодно, кроме самой жизни.

Теперь, когда служба, карьера, выговоры, деньги и прочая мишура перестали что-либо значить, он стал думать о том, о чем следовало думать. Просто о жизни. И о свободе. Без которой жизнь — не в жизнь.

Камеры милицейских КПЗ и следственных изоляторов, в которых содержался полковник, располагали к размышлениям.

За дверью лязгнуло. С грохотом открылось окно.

— На помывку! Готовься!

Ну да, верно, сегодня же банный день! Сегодня зеки имеют возможность вкусить кусочек той, прошлой, свободной, жизни.

Полковник встал возле двери. Через несколько минут она распахнулась.

— Выходи. Руки за спину. Шагом марш. Прошли по коридору. Спустились в подвал.

— К стене!

Переждали цепочку идущих из бани зеков.

— Пошли,

Вошли в раздевалку.

— Раздевайся.

Полковник стянул с себя одежду. И, голый, шагнул в дохнувшую теплом и паром «помывочную», где в полумраке и взблескивающих в свете ламп брызгах копошилось несколько зеков.

Протискиваясь сквозь скользкие, в пене мыла тела, он пробрался к скамье, на которой лежали шайки. Выбрал наименее помятую, налил в нее воды и стал намыливать тело.

Его толкали, наступали на ноги, задевали шайками, но он не обращал на это внимания. Он размышлял о том, почему ему разрешили мыться в общем зале? Допуск к коллективному омовению мог свидетельствовать о смягчении режима содержания. И скором переводе в общую камеру. А мог — о переводе в камеру, которой ему грозили.

Интересно, что его ожидает за порогом раздевалки? Полковник выплеснул на себя воду и пошел к кранам, чтобы набрать новую. Он постоял с минуту, прежде чем смог протиснуться к бьющим в пол струям воды. Подставил шайку. Но ее оттолкнули в сторону.

— Ты чего? — спросил Зубанов.

— Не пыли, полковник, — тихо сказал, наклонившись к его уху, обидчик.

Зубанов вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

— Ладно. Забыли.

Проследил, куда пошел толкнувший его зек, налил шайку и пошел в его сторону.

— Пусти, — сказал он.

— Не видишь — занято.

— Да вон же, место есть.

Зек подвинулся, полковник поставил шайку.

— Ты, что ли, полковник? — с ухмылкой спросил зек.

— Может, и я.

— Не гони. Тебе весточка. С воли.

— От кого?

— Я же говорю — с воли. От твоего кореша.

— От какого? У меня много корешей.

— От Федорова.

Зубанов выронил мыло. Зек наклонился, поднял его.

— Тебе велели передать, что твоя весть дошла до того, кого надо. Только им нужны подробности.

— Какие?

— Не гони порожняк. Ты знаешь какие. Они сказали, чтобы ты опустил груз в камеру, которая под тобой. Если сделаешь, они тебя выручат.

— Ладно, понял.

— Смотри, фраер, я в твоем деле свой интерес имею, — предупредил зек, схватив полковника за руку.

— Я же сказал — понял!

— Если кинешь…

Зек выплеснул на ноги полковника остатки воды и пошел к выходу.

Зубанов домылся, вышел в раздевалку, оделся и прошел, понукаемый окриками надзирателя, в камеру.