Настоящий полковник - Ильин Андрей. Страница 73

Сзади затопали быстрые шаги. Молодой человек стремглав бежал к проходу в гаражах. Он очень спешил. Он почему-то очень спешил.

Молодой человек, обогнав генерала, проскочил в соседний двор.

Похоже. Очень похоже… Пробежать вперед, заскочить в какой-нибудь подъезд и наблюдать за ним из окна, пока основные силы найдут способ легально проникнуть во двор.

Так?

Или это бред мании преследования на почве приближающегося постпенсионного маразма?

Во двор, со стороны улицы, въехала легковая машина. И остановилась у одного из дальних подъездов.

«Жигули»-«шестерка», красный цвет, номер… — на всякий случай запомнил Федоров.

И, развернувшись, пошел обратно к гаражам, краем глаза заметив тронувшуюся с места машину.

Нет, не бред. Похоже, не бред…

В течение двух последующих суток генерал Федоров гулял по улицам. Гулял долго и много. И чем больше гулял, тем более увлекался этим занятием.

Топтун сзади. Уже хорошо знакомый топтун. Поменявший пиджак, но не поменявший лицо…

Еще один. Кажется, уже тоже мелькавший. Позавчера…

А вот и красные «Жигули» шестой модели, номерной знак… Правда, номерной знак другой, но «Жигули» те же. Те же, что стояли во дворе…

Слабая слежка. Организованная абы как.

Но все-таки слежка!

Зачем?

Зачем за ним, пенсионером, следить? Причем следить так небрежно? Экономя на личном составе и машинах.

Он же свой. Он же в доску свой! А они с ним как с каким-нибудь шпионом…

Или, может быть, именно потому, что он свой? Хоть и бывший — но свой.

Но тогда…

Тогда вопрос «зачем» не стоит. Тогда становится понятно зачем! И понятно, почему они так небрежны…

Через два дня все стало очевидно, потому что генерала в отставке Федорова сбила машина. Сбила удачно, в смысле не до смерти. Потому что пострадавший был готов к наездам автотранспорта. Равно как к падающим на голову кирпичам, взрывам бытовых газовых баллонов и нападению пьяных хулиганов. Отчего вовремя сориентировался, когда грузовой «ЗИЛ» въехал правым колесом на тротуар.

Он услышал рев приближающегося двигателя и, даже не оглядываясь назад, прыгнул к стене дома. Машина задела его вскользь, отбросив вперед и в сторону. Федоров машинально сунул руку под мышку и… нащупал провисшую резину подтяжки. Пистолета не было. Пистолет был сдан при уходе в отставку.

Генерал встал на ноги, раскланялся со сбежавшимися со всех сторон прохожими и быстро исчез с места происшествия.

«Сволочи! — думал он про себя. — Хороша благодарность за двадцать пять лет беспорочной службы…»

Домой он не вернулся. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, что теперь, после неудачного покушения, на него откроют настоящую охоту.

Генерал сел на электричку и вышел на неприметной, но с залом ожидания станции. Выбрал себе место понеприметней и стал думать.

О «ЗИЛах», заезжающих на пешеходные тротуары.

Интересно знать, за что на него ополчились? За что чистят?

За служебные секреты? Которые он может предложить вероятному противнику?

Вряд ли. Все эти секреты противник давно знает. И даже знает больше, чем знает генерал. Секреты в розницу враг покупать перестал. Потому что купил оптом.

Тогда зачем?..

Зачем его вначале убрали из рядов Вооруженных Сил, а теперь убирают совсем? Окончательно.

Кому он мешает?

И в чем мешает?

Вот два главных вопроса, на которые он, если хочет остаться живым, должен ответить.

Кому?

И в чем?

Глава 49

Госпиталь был новый. Хотя, как подозревал Зубанов, такой же, как тот, в котором он лежал несколько недель назад. Фальшивый. С одной палатой на пустом этаже не имеющего отношения к медицине здания. С автоматическим замком в ее двери, который все случайно захлопывают…

— Как ваше самочувствие? — спросил врач, обходивший единственного пациента.

— Спасибо. Хреновое.

— Что так?

— Скучно. Прошу перевести меня в общую палату.

— Вы потому туда хотите, что там не были. А кабы побывали, сразу обратно запросились.

— Чем там так плохо?

— Тем, что больных много. И каждый из них со своими капризами. И со своими анализами…

— И все равно я настаиваю на переводе меня в общую палату.

— Обязательно. Но немного позже. Когда вы поправитесь.

— Я уже поправился.

— Вас подводят ваши субъективные ощущения. А объективно вы еще нездоровы. Поверьте нам на слово. Вам надо соблюдать постельный режим.

— Здесь соблюдать?

— Здесь.

— Спасибо, доктор.

— Ну что вы, это наш долг…

Ну раз долг, то никуда не денешься. Придется находиться. В одиночной… палате…

— Вот ваши лекарства.

Медсестра была мила и хорошо вышколена.

— Вот эти таблетки надо выпить до еды. Эти — после еды.

— А когда еда?

— Когда вы захотите.

— Я сейчас хочу.

— Хорошо. Я распоряжусь.

Интересная больница. Напоминает ресторан. С отдельными кабинетами. Из которых не выпускают.

— Только вы таблетки выпить не забудьте.

— Не забуду.

Таблетки полковник не выпил ни до еды, ни после еды. Таблетки в этой больнице он не пил. На всякий случай. На случай, если его захотят отравить недоброкачественной пищей.

— Вот ваш завтрак.

Таблетки полковник растворил в остатке чая. Чай вылил в остатки супа. В суп бросил недоеденное второе.

— Что-нибудь еще?

— Спасибо, я сыт.

По горло.

Но долго отлынивать от лечения полковнику не дали.

— Перевернитесь, пожалуйста, на живот, — радостно улыбаясь, попросила медсестра. Сопровождаемая медбратом.

Это было серьезней. Ампулы, шприцы и медсестру в чае утопить было невозможно. Но и получать в нижнюю часть тела то, что до того растворял в чае, тоже невозможно.

— Приспустите, пожалуйста, штаны.

— Для вас? — многозначительно спросил Зубанов. — Для вас с превеликим удовольствием.

— Не для меня. Для проведения медицинской процедуры.

Нет, не обиделась. Не ушла. Не хлопнула дверью. Значит, придется действовать по-другому.

— У меня аллергия на лекарства, — предупредил полковник.

— На какие?

— Я же говорю — на лекарства.

— На все?

— Ну да, на все. Кроме спирта.

— Так не бывает!

— Бывает. У меня бывает.

— Больной! Немедленно перевернитесь на живот и приспустите штаны!

— Уступаю насилию.

— Полковник перевернулся и приспустил. И, спрятав лицо в подушку, усердно зажевал слюну, сбивая ее в пену.

— Мне долго ждать?

— Сейчас. Поудобней лягу.

Холодные пальцы медсестры собрали валиком кожу. Вогнали в него иглу.

— Ну как? — участливо спросила медсестра.

— Все хорошо.

— Ну вот, а вы говорили аллергия.

— Ну, значит, ошибался, — улыбнулся полковник и, сказав «ой!», закатил глаза и закинул голову, ударившись затылком о дужку кровати. Очень сильно ударившись. Чтобы ему поверили. В уголках рта у него запузырилась пена…

Фокус с пеной был, наверное, лишним. Но полковник посчитал, что кашу маслом не испортишь.

— Что с вами? — испуганно закричала медсестра. Полковник еще несколько раз треснулся головой о спинку кровати и, упав на пол, стал изображать агонию.

— Ты что сделала?! — заорал медбрат.

Сестра бросилась в дверь за помощью. Вломившаяся в палату толпа людей в белых и пятнистых костюмах четверть часа суетилась над не желавшим принимать лекарства организмом.

Когда дело дошло до новых вливаний, полковник очнулся.

— Нет! — закричал он, увидев шприц. — Не подходите ко мне с этим! Я не хочу снова…

— Но это совершенно безвредное лекарство.

— Она тоже говорила, что безвредное! — показывая на медсестру, орал Зубанов. — Не буду! Уберите!

И даже на всякий случай выбил два шприца из чужих рук.

Вряд ли врачи поверили в его представление. Но цель была достигнута — он аргументировал свой отказ от приема лекарств, которые нельзя выплеснуть в чай…

Аллергический шок для больного не прошел бесследно. Больной перестал спать. Ночами.