Сфера времени (СИ) - Ершова Алёна. Страница 25
–
[1] Профессором, согласно федеральному закону «Об образовании» — ФЗ № 139 от 14.04.2178 г. является руководитель направления (или кафедры), имеющий докторскую степень. П. может привлекать к работе над своей учёной или преподавательской деятельностью до трех аспирантов, имеющих степень не ниже магистерской и до пяти лаборантов, имеющих степень бакалавра. П. гуманитарных наук лаборанты не полагаются.
Praeteritum VII
Юноша же тоя глагол не внят во ум, рече девици: «Где есть человек мужеска полу, иже зде живет?» Она же рече: «Отець мой и мати моя поидоша взаим плакати, брат же мой иде чрез ноги в нави зрети».
«Повесть о Петре и Февронии Муромских»
Оттрещали крещенские морозы, отбушевали февральские ветра. Проклюнулся первой оттепелью март. Мир неспешно просыпался ото сна, умывался полуденными ручейками, прихорашивался подснежниками на отогретых лесных прогалинах.
Под копытами коней весело хлюпала талая земля. Три всадника возвращались домой. Молча, без шуток и пересудов. Эта зима отметилась для них не княжьими пирами да дворовыми хлопотами, а жестким седлом и сном в чужих избах.
Всю землю Муромскую объехал Давид вдоль и поперёк. В каждом селе побывал. А вечерами, под свет лучин сверял карту, отмечая крестиком там, где стоят новенькие, высокие голубятни. Выходило, что вдоль восточных границ всё усыпано крестиками, и тянуться они по деревням и сёлам вплоть до самого Мурома. А вот со стороны Рязанского княжества пока таких мест мало. Летом пойдут туда мастера. Застучат топоры и вырастут новые башенки — защитницы княжества. К идее игумена делать их глинобитными, сотник сначала отнёсся скептически. Но когда опробовали несколько вариантов из дерева, глины и земли, то оказалось, что именно из глины на каменном фундаменте с деревянным каркасом постройки наиболее стойкие к дождям и морозу, а главное не боятся огня. Да и поднять их к небу можно достаточно высоко.
На крышах голубятен ставили огромные чёрные шесты с тремя поперечными подвижными планками. И именно эти шесты, а не голуби были основным средством связи княжества. Именно благодаря таким вот «голубятням» Давид за несколько минут мог узнать все ли хорошо в его родном городе.
В Варежках и Мещёрках пришлось задержаться. Ответ из этих деревень, на пробное посланное сообщение, не пришёл. Когда добрались конно оказалось, что в одной из них за голубятней вообще присмотра не было, а во второй монахи, которых Никон отправил в виду грамотности и умению писать, лежали упитыми, и сигнал воеводы пропустили. Давид дал знать игумену, наказал старост за то, что не сообщили ранее и смурной поехал далее. Проблема была серьезная. Власти над церковными людьми сотник не имел, а грамотных мирян было мало, еще меньше из них хотели жить и заниматься странным делом. Вот и получалось, что идея хороша, а порядка в исполнении нет.
Отца Никона этот вопрос тоже беспокоил. Он прекрасно понимал, чем может обернуться вот такой вот «безобидный» запой. Про двух монахов, оставивших голубятню и сбежавших и говорить было не чего. В деревни были отправлены новые люди, но проблема требовала решения. Поэтому приезда своего воспитанника, священник ждал.
Давид прибыл на Пасху. Под бархатный колокольный звон въехал в город. Отстоял утреннюю в Спасо-Преображенском монастыре. Умылся, оделся в чистое и пошёл к князю Владимиру Юрьевичу. Молодой, свежий, статный. Пепельно-русые волосы отросли до плеч и слегка вились. Борода с усами подстрижены ровно, умаслены. Праздничная темно-синяя свита алым шёлком окантована, рукава и ворот львами да травами вышиты. Пришел на пир праздничный, и тихо стало в светлице. Поклонился князю, христосовался. Сел по правую руку, сдвинув боярина Позвизда. Повел беседу тихую. Спокойно в земле Муромской. Кочевники в степь ушли, разбойники глаз не кажут. Знахарка? Что знахарка? Излечила от струпьев молитвами да диким мёдом. Народ глаголет: ведьма? Так нужно меньше языки чесать, больше делом заниматься. Вон в мостках через Оку дерево погнило. Лошадь копытом наступила и провалилась, как не захромала — не ясно.
Позже явился игумен Борисоглебского монастыря. Коротко поклонился братьям, сел рядом с Давидом, вновь подвинув боярина Позвизда. Сидит княжий тесть, мысли горькие брагой запивает. Излечила ведьма паршу воеводы, а значит, быть в скором времени свадьбе. Хотя… Вон сидит Кирияна, чёрными глазами стреляет. Не смотрит в ту сторону сотник. Как пришел на пир и не глянул на невесту. Яйца червонного не преподнёс, в щеку персиковую не поцеловал. Не зря, видимо, его лесная знахарка всю зиму привечала. Видимо, тут князь удельный, а сердце в избушке о четырех пнях.
Вечером вышли во двор Давид да отец Никон. Стоит духовник, высокий, прямой, как меч обоюдоострый. На серые облака поглядывает. Молчит. Слушает…
— Так и не пожелала ничего более. А единственную её просьбу я не смог исполнить. Негоже сыну княжескому на безродной жениться.
Ничего не сказал старец, только головой покачал да пошел со двора, такой же ровный, словно жердь проглотил. Только глаза выцвевшие к земле опустил. Учил он слово держать, да видимо не выучил. Долго смотрел ему вслед Давид, но стемнело, и уехал прочь на свой двор. Там в натопленном тереме встречала его стряпуха-хохотушка. Живая, разговорчивая, тёплая. Трижды целовал он её, благую весть сообщая. А где третий поцелуй, там и четвертый. Да и тело у девицы мягкое, белое, податливое, словно сдоба печёная.
Коротка весенняя ночь. Вот уже и робкий луч норовит заглянуть в маленькое витражное оконце…
Давид встал. Накинул одеяло на сжавшуюся в комочек Милку и вышел вон. Поднялся в холодную светёлку. Щелкнул замок сундука, отворилась резная крышка.
Долго перебирал украшения Давид. Под конец взял бармы серебряные с бусинами зернёными, медальонами чернёными да крестами фигурными. Завернул в шелк узорный. Спустился вниз.
Юрий нашелся во дворе. В одной рубахе, пар изо рта. Метал он сулицы в сколоченный из досок щит. Увидел брата, остановил забаву, подошёл.
— Езжай к знахарке, передай плату за лечение.
Десятник развернул тряпицу и склонил голову набок.
— Неужто Ефросинья затребовала бармы, что тебе князь Всеволод подарил в знак доброй дружбы? — хитро усмехнулся. Но сползла улыбка, натолкнувшись на лёд во взгляде.
— Нет. Не просила ничего, сам решил. Возьми людей, и чтоб за две седмицы вернулся. Нечего в лесной избушке штаны протирать. Понял?
— Понял, понял. — и уже в спину уходящему сотнику: — А ещё понял, что не дар это, а откуп.
Давид даже шагу не сбавил, так и ушел в терем.
А Юрий тем же днём собрал свою десятку да ускакал к избушке на курьих ножках.
Ефросинья за зиму успокоилась, свыклась, убедила себя в том, что одной лучше, никто не мешает палочками есть, стихи переводить, да и вообще сама она себе хозяйка. При помощи уголька да растолченной марены разрисовала печь, изобразив колышущееся на ветру море тюльпанов. Печь была белая, тюльпаны черные, а бутоны у них красные. Три дня рисовала и, пожалуй, впервые в жизни была довольна своей работой.
Лишь день сравнялся с ночью, как в её избушку постучал ребёнок:
— Матушка Яга, меня тата за свечкой послал…
Так начался новый «учебный» год.
Фрося замыслила затереть и побелить изнутри избушку. Вытащила, разобрала и убрала в сарай станок. Перенесла во двор стол с лавками, и принялась за работу. Через две недели стены сияли белизной. В доме стало сразу же светло и чисто. Сходила с сыном гончара за жирной глиной и научилась лепить из простеньких колбасок горшки да плошки. Правда с обжигом была сплошная беда да разочарование. Как ни старался отрок объяснить, первые два ямных обжига пошли в утиль. Точнее, в декор. Фрося украсила ими весь свой частокол, убрав остатки черепов с глаз подальше.
Когда ребенок ушёл, хозяйка задумалась над причинами неудач. Вариантов было несколько: плохо вымешанная глина, недостаточная сушка перед обжигом и низкая температура в яме.