Властный, страстный и отвязный, или... (СИ) - Венджинс Ник. Страница 11
- И как, помогает?
- Не всегда, - пожал плечами парень. – Иногда всё печально заканчивается.
- В смысле?
- Иногда подсудимые отказываются добровольно предаваться любви на площади, и тогда их берут силой в назидание другим. Это называется опусканием. Правительство очень переживает по этому поводу и на каждом шагу твердит о том, что всё это происходит из-за первобытных глупостей, из-за того, что когда-то нам внушили ложные моральные принципы. Против природы не попрешь, а сражаться с ней – не только бессмысленно, но и опасно для общества, это плодит насилие. Когда же любовь свободна; когда не существует запретов и границ, тогда все счастливы и полностью удовлетворены. Никто себя в рамках не запирает, никто не ревнует, не беснуется, а напротив, все слышат свои желания, свое тело и делают так, как оно им велит. Любое сдерживание губительно, оно разрушает нас изнутри, начинаются психозы и неврозы, насилие и дискриминация, внутренние конфликты, ведущие к суицидам. Наше общество против самоограничения!
- Ты и понятия не имеешь о том, что такое самоограничение! – засмеялся я. – Истинный смысл этого понятия не тождественен самообману и подавлению глубинных, природных желаний. Самоограничение – это, прежде всего, абсолютная свобода. А не бегство от самого себя, не забвение в бесконечных развлечениях, не сражение со своими страстями и уж тем более - не рабское потакание порокам. Мне даже интересно, сколько тебе лет, что ты уже сейчас мечтаешь не о любви, а лишь о сексе?
Парень похлопал глазами, затем сплюнул через широкую щель между верхними зубами и отмахнулся от меня, как от назойливой мухи:
- Мне семнадцать. И всё это сказки, программирующие население на внутренние конфликты, на отрицательные эмоции. Никакой возвышенной любви не существует! Есть гормоны, есть химическая реакция, есть пристрастия и естественные желания. Мы не считаем всевозможные развлечения и свободу отношений чем-то порочным. Как бы оно ни было и чтобы оно ни значило, но мы против самоограничения! Поэтому у нас нет ни старых дев, которые никому не приглянулись, ни старых девственников. Если не получается создать семью, тогда можно подать объявление в газету и выставить себя на всеобщий доступ или пойти в древний храм - там даже немного платят за соитие с первым встречным, кому приглянешься. Это всё делается во благо процветания нашего государства. За соитие с чужестанцами платят вдвойне, ведь это вливание новой крови. Это важно.
- Храмовая проституция во всей своей красе, - пробурчал я себе под нос.
- Почему "проституция"? Некоторые так даже пару себе находят. Или просто детей рожают.
- От кого? От общественного собрания?
- К чему эти речи? Дети в любом случае – общественные. За ними государство следит, обучает их, распределяет на работу или воинскую службу. Это же будущие налогоплательщики, за ними нужен особый присмотр. Ух, ты! Посмотри на нее! – и парень указал на казначейскую жену. – Настоящая киса! Ах, какая ухоженная кожа, какие лоснящиеся локоны, тугие груди, бедра, плоский животик, а соски как торчат! Того и гляди ткань платья продырявят! Подобные женщины – сплошь настоящие феи да принцессы! Они целыми днями себя украшают, ублажают да умасливают. Не то, что рабочие бабы.
Казначейская жена вышла из-за полупрозрачной шторы палатки вся разрумянившаяся и расслабленная. Толпа принялась рьяно благодарить ее за устроенное представление. Кто-то нахваливал отдельные части ее тела и половые органы партнеров, которые при последнем совокуплении уже не скрывались за шторкой палатки. Кто-то хвалил за страстные стоны; кто-то в подробностях обсуждал, как она делала минет. Это напоминало комментарии недоумков-недотрахов к какому-то порнофильму или книге.
- Люди превзошли самих себя... – не веря своим ушам и глазам, прошептал я.
- Конечно! – раздувался от гордости парень. – Раньше никто не решался комментировать увиденное. Все тихонечко смотрели и безмолвно онанировали, стыдясь самих себя. А потом правительство порекомендовало поощрять откровенность и смелость.
- Как, интересно?
- А вот так! – вновь указал парень на казначейскую жену.
Она, наслушавшись благодарственных речей, расплылась в улыбке, точно стояла на сцене в свете софитов и позади нее красовались райские декорации, а не лавка с колбасой, после чего она... стянула тунику с плеч. Теперь толпа ринулась вперед. Каждый хотел прикоснуться к дивному телу. Вдоволь натрогавшись, они расступились, дав подъехать карете, из которой выглянул страж порядка. Он уважительно закивал, вытянул руку, тоже потрогал всеобщий экспонат, и вскоре махнул кучеру.
- Содом и Гоморра...
- Что-что? – переспросил меня парень, но потом опомнился и затрещал: - Слушай, странный странник, постой здесь вместо меня, а я сбегаю туда хоть на минутку.
- Поздно. Казначейская жена уже уехала. Глотай пыль, неудачник!
- Так там же сейчас кто-нибудь другой обязательно юбку задерет, подражая диве. Или хотя бы штаны спустит.
И правда: несколько женщин, задрали свои юбки, и толпа сразу же разбилась на три длинные очереди. Мужики тоже не отставали: всем хотелось всеобщей славы, признания и «света софитов» на их задницах. Лиц я там не заметил, так как в небо отсвечивали не человеческие глаза, полные мудрости, душевного света и глубины, а исключительно отполированные до блеска, истерзанные славой человеческие зады. Полные... нет, не глубины, но чего-то темного и зловонного, как сама адова бездна.
«Извращенный, больной, лихорадочно-кошмарный сон внутри головы умирающего в агонии... А ведь каждый из них является не только представителем человеческой расы, - промелькнула мысль, пока я закручивал крышку на фляге, - но и полноценной микроклеткой со всеми полагающимися функциями. И до тех пор, пока люди не осознают это, болезнь продолжит терзать агонизирующее вселенское тело. На каждой клетке лежит ответственность космического масштаба. Но кому это интересно?»
- Нет уж, парень, - округлив глаза, я замотал головой, в попытке избавиться от лицезрения происходящего, - сам стой здесь! Держи свои деньги, благодарю за информацию, но я устал с дороги, мне бы в таверну побыстрее попасть и спать завалиться, а не на всеобщий блуд пялиться и отравлять себя ментально.
Обалдев от группового разврата, я подумал, что поведение казначейской жены – это еще верх целомудрия. Но тут вторая половина моей натуры взяла верх, и я принялся шарить глазами по рыночной площади. Очень скоро обнаружились искомые артефакты. Их замаскировали под искусные открытые беседки с коническими крышами. Беседки стояли по периметру рыночной площади, распланированной в виде звезды. Глубоко вдохнув, я собрал информацию и проследил за тем, куда утекает энергия, собранная со всей площади. Оказалось, что к горе.
Приглядевшись, я мысленно присвистнул:
«Ну и размеры у этой пирамиды! Неплохо так замаскировали... Это я хорошо попал! Нужно будет завтра правителя навестить и потребовать положенные моему нефилимскому статусу артефакты да всякие привилегии. А вот и наблюдатели...» - мельком глянул я на примитивные методы слежения: кристаллы на верхушках беседок. Они были выполнены в виде звезд и крутились во все стороны, словно работающие маяки. Ни разу мне еще не приходилось чувствовать себя подопытным кроликом, и я поспешил убраться оттуда, как можно скорее.
- Где, говоришь, таверна? – осведомился я у терявшего ум парня.
- Прямо и налево. На параллельной улице, - нетерпеливо махнул он, смакуя действо на площади.
Из него тоже вытягивались нити. Все они собирались под куполами беседок, увитых плющом, розами и скульптурами целомудренных дев и юношей.
Глава 12 "Всё могут короли!"
Я так и не понял, как оказался в тюрьме.
Поначалу всё шло по плану. После ночевки в трактире, утром следующего дня я наведался во дворец, чуть ли не выбив дверь ногой. Дворцовые слуги такой наглости не ожидали, отчего просто расступились, пропустив меня не только через врата, но и в приемный зал, объяснив при этом, что аудиенцию у короля можно получить только после церемонии.