По зову сердца - Алексеев Николай Иванович. Страница 9
Вера оттолкнула его руку с бусами. Глаза Семена блеснули злым огнем, он заревел:
– Настя! Не перечь! – и, схватив ее за талию, прижал к себе.
И Семен жадно впился губами в губы Веры.
Вера вырвалась, со всего маху ударила его по лицу и выбежала из избы. Семен, разъяренный, словно зверь, помчался за ней. Настигнув в огороде, он сбил ее с ног и, навалившись всем телом, зажал ей ладонью рот. Зубы Веры впились в грубую кожу ладони. Семен крикнул, но руку не убрал. Вера, напрягаясь изо всех сил, забарабанила кулаком по его голове. Но Семен терпел все. Веру охватило отчаяние, она задыхалась… Вдруг перед глазами Веры что-то мелькнуло, раздался глухой удар. Семен ткнулся носом в ее грудь и замычал. Вера собрала остаток сил, рванулась в сторону и сбросила с себя дергающееся тело Семена.
– Вера, отойди! – властно прохрипела Лида.
И снова раздался такой же страшный звук.
Вера схватила Лиду за руку, вырвала у нее полено.
– Что ты сделала, безумная?!
– Порешила погань фашистскую!
– Эх, Лида, Лида, – качала головой Вера. Но рассуждать было некогда. Она схватила Семена за ноги и хрипло выкрикнула: – Берите его.
Девушки подхватили труп и отнесли на берег, против усадьбы сгоревшего дома. Там сбросили его с обрыва и, как только послышался всплеск воды, сорвались и понеслись к дому, словно боялись, что Семен выскочит из реки и кинется за ними. В огороде Вера опустилась на корточки, пощупала землю руками и ощутила что-то липучее. Кровь! Девушки мигом подгребли пропитанную кровью землю, забросили ее в реку, а выемку засыпали свежей землей.
– Где полено? – вспомнила Вера.
– Полено? Где-то здесь бросила, – растерянно ответила Лида.
Найдя полено, Вера снова побежала к реке и швырнула его на самую середину. Увидев за спиной Лиду, приказала:
– Быстро пошли домой! Осмотреть одежду и вымыться.
Дома все было по-прежнему: так же мирно мигала коптилка, колыхался от шагов край полога. Но, о ужас! На лавке лежала фуражка Семена. Вера ахнула. Схватила фуражку и бросилась было к двери, но остановилась.
– Лида, возьми фуражку и забрось ее в огород Осипа.
Лида взяла фуражку, потянулась к Вере.
Девушки крепко обнялись.
– Вот, Лидуша, какое страшное дело нас породнило. Иди, милая, – дрогнувшим голосом проговорила Вера.
Девушки проводили Лиду до ворот. В поселке было темно и как будто мертво. Вера пошла в огород. За ней следом безмолвно шагала Аня. Она поняла намерение подруги. Вера подошла к гумну и скрылась в черном проеме ворот. Аня заняла свое обычное место в кустах смородины. Сегодня ее пугало все, и она сидела как на иголках, вздрагивая от малейшего шороха.
Наконец Вера вышла.
– Все передала? – спросила ее Аня.
– Все, – устало прошептала Вера. Девушки торопливо направились домой. Вера закрыла двери на все засовы, проверила, хорошо ли занавешены окна, потом вынула из-за трубы тетрадку, вырвала из нее несколько листов.
«Дорогие соотечественники! – писала она печатными буквами. – Не верьте фашистской брехне. Воронеж и Лиски наши. Наши подводники вчера потопили в Баренцевом море самый лучший немецкий линкор „Тирпиц“. Да здравствует Советская Родина! Смерть немецким оккупантам!
Народные мстители. 9 июля 1942 года».
– Ты что? С ума сошла? Сейчас же спать ложись! – Аня выхватила листок из рук Веры и тут же сожгла его на загнетке, а Веру толкнула к кровати. – Не твое это дело.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Устинья вернулась, когда девушки уже завтракали. Опустив мешок с покупками на скамью около шкафчика, она спросила как бы между прочим:
– Вы уже снедаете?.. А что едите? – Лицо ее было веселым, а глаза так и искрились радостью. Подсев к столу и взяв из чугунка картофелину, Устинья зашептала: – Девчата мои дорогие, сегодня у фрицев страшный переполох. Народные мстители понаклеили везде листовки. В них говорится, что наши потопили какой-то большой фашистский корабль. Говорят, что куда-то пропал вновь испеченный староста… Меня, когда возвращалась, схватили, все из мешка вытряхнули. Один солдатишка, дрянной такой, плюгавенький, во время обыска вытащил у меня деньги и хотел было присвоить. Так обер-фельдфебель Кнезе как гаркнет. Он испугался и сунул мне деньги назад. А на базаре жуть, страсть: полицаи шуруют, бабы кричат, главный полицай свистит…
В избу вошла соседка Федориха. У порога перекрестилась, сказала: «Хлеб да соль» – и села на лавку.
– Устинья, девки, что на поселке творится!..
Все сделали вид, что ничего не знают. И соседка повторила все то, о чем только что говорила Устинья.
– Партизаны перехватили машины у Крутого Лога, – передохнув, продолжала она. – Перебили всю охрану и наших освободили…
– А Егора Егоровича? – спросила Устинья.
– Говорят, и его освободили, – ответила соседка. – Накось, дело-то какое – староста и коммунист. А мы-то ему какую только напасть не сулили. Ну, кто б мог подумать?.. – Федориха всплеснула руками. Высказав все, что знала, ушла. Вслед за ней пришла Лида.
– Осипа сейчас повели в комендатуру, – сообщила она. – Один, какой-то гражданский, нес фуражку Семена…
Вера мигнула, чтобы она не проболталась, и пригласила завтракать. Лида села за стол.
Вдруг дверь распахнулась, с порога соседский мальчик Гераська крикнул:
– Тетя Стеша, гестаповцы шуруют!
Все как сидели за столом, так и замерли. Потом Лида сорвалась с места и бросилась к двери. В дверях она столкнулась с хромоногим Кириллом, который дал мальчишке подзатыльник:
– Чего орешь, дурень?
Вера и Аня вышли во двор.
На улице было спокойно, только почти у каждого дома, прижавшись к углу, или из-за косяка двери, или в окна выглядывали испуганные люди. Вера оставила Аню за стеной у поленницы, а сама вернулась в избу.
– …Гераська правду сказал, шуруют, – глуховатым голосом говорил Кирилл Устинье. – Если что есть, то прячь подальше, а то дай мне, я припрячу.
– Что мне прятать-то? Разве муку, что ль? – как бы не понимая, о чем говорит Кирилл, ответила Устинья. – Так пусть берут…
Вера прошла за полог и стала собираться на работу, прислушиваясь к разговору.
– Не о муке я говорю…
– А о чем же?
– Я говорю, что, может быть, что-нибудь непотребное, опасное.
– Что ты, Кирилл Кириллович. Да откуда у меня такое? Не приведи Христос. С чего ты взял?..
– Да так…
Вера слышала, как Кирилл прошелся по избе, потом, видимо, снова подошел к Устинье и тихо сказал:
– Рад, Устинья, что у тебя ничего нет… А то, правду сказать, я за тебя побаивался… А мне это не безразлично. Ну, я пошел, – сказал он полным голосом и вышел из избы.
Вера показалась из-за полога.
– Тетя Стеша, кто он такой? Что за человек? Наш или чужой?.. – спросила она.
– Кто? Обыкновенный, крестьянин. Да и крестьянином-то его назвать нельзя… Непутевый был. В крестьянстве у него ничего не получилось, да и на кирпичном чего-то не удержался. Работал одно время на чугунке, но и там чего-то не потрафил… Потом куда-то уехал. Вот только перед войной объявился и снова устроился на чугунку… Бабы болтали, что у него глаз тяжелый. Бывало, как поглядит своим черным глазом, так и жди какой-нибудь беды. Так его и прозвали «Хромой на черный глаз».
– А что он сейчас делает?
– Как что? Крестьянствует. Плохо, но крестьянствует.
– Да я не это хотела спросить, – понизила голос Вера. – Я хотела спросить… он партизан?
– А бог его ведает, кто он. Одно могу сказать, кажется, хороший человек. Случись что-нибудь у нашего брата – он тут как тут. Заболел? Он лекарствие достанет – травы знает… В деньгах нуждаешься? Есть у него – даст.