Рок царя Эдипа (СИ) - Ростокина Виктория Николаевна. Страница 21
Инна контролировала ситуацию, но контроль этот заключался лишь в том, что она не совершала встречных движений. Однако и не уклонялась от объятий. Просто застыла в тихой, по видимости безразличной, неподвижности. Не дать сыну понять то, что поняла она сама!
А отстраниться, вырваться не было сил. С Тэдом она никогда не чувствовала ничего подобного. Бывало, прижмется к нему — не лицемеря, искренне, но лишь как к большому, надежному другу. Как к скале, которая защитит от порывов любого урагана…
И с Женей… Ну с ним-то она просто-напросто играла. Вертела им, до безумия влюбленным, как хотела. Манипулировала. Дергала его за разные чувствительные ниточки, точно марионетку. Может, так поступать было и нехорошо. Хотя, с другой стороны, что тут нехорошего, если он от этого блаженствовал?
И только с Юрой, в самой ранней молодости… Да-да! Сейчас это живо вспомнили и тело, и мозг. Точь-в-точь как теперь, она пламенела и таяла от его прикосновений. И даже от взглядов. И даже от одних лишь мыслей о нем. Тогда тоже присутствовал некий элемент запретности — но совсем иной, пустячный по сравнению с нынешним. Сначала боялись, что узнают Иннины родители. Потом — опасались беременности.
Какое счастье, что второе опасение оправдалось! Иначе у нее не осталось бы от Юры ничего, ничего… А так есть сын.
Сын!
Это слово, произнесенное мысленно, вдруг отрезвило ее. Какому позорному искушению она чуть было не поддалась! И чтобы отогнать дьявольщину окончательно, Инна повторила вслух:
— Сын!
— Ммм? — откликнулся он.
И еще крепче прижался щекой к ее бедру.
Инна вскочила на ноги, и ее движение оказалось для Алексея неожиданным: он клюнул носом в землю, коротко вскрикнув:
— А!
Боже мой! На верхней губе у него — кровь! Как раз там, где пробиваются усики. Сейчас, когда он небрит, хорошо видно, что они еще редкие — совсем мальчишеские. Усатый-полосатый?!
Она достала платок и принялась торопливо вытирать Алеше расквашенный нос. Он вновь был для нее ребенком — не более. И это ощущение тоже было необыкновенно приятным. Ведь она по собственной вине лишилась того, что обычно является неотъемлемой частью материнства: залечивать ссадины и царапины, полученные малышом в песочнице или после первого отважного подъема на дерево. В Алешиной жизни все эти радости были переданы бабушке, Елене Владимировне.
Алексей покорно подставлял лицо матери.
Потом Инна помогла ему подняться и взяла за руку: так молодая мать ведет малолетку в детский садик.
— Пошли? — улыбнулась она.
— Пошли, — послушно отозвался он. — А куда?
— К Наде.
Ребенок вырвал руку. Ребенок закапризничал. Еще немного — и сердито затопает ножками:
— Туда не хочу! Не хочу!
Уголки его губ по-детски поползли книзу.
— Ничего не поделаешь, Лешенька, надо.
— Не пойду-у! — канючил он.
Оба играли в детство, и обоим игра доставляла удовольствие, так как компенсировала пробелы биографии. Войдя в роль, Инна предложила:
— Не упрямься, и я куплю тебе мороженое. Хочешь мороженого?
— Ага! — Алеша облизнулся, как лакомка карапуз.
Они направились к зданию вокзала, но, конечно, ни один киоск с мороженым уже не работал. И вообще, не работала ни одна торговая точка. Рязань — не Америка, здесь не сыщешь, как ни трудись, ночных баров или кафе.
Алексей насупился: был действительно по-ребячьи обижен, что мама не выполнила обещания. Он буквально на глазах впадал в детство: даже походка стала словно бы младенческой, нетвердой, как будто он совсем недавно научился ходить и был еще не вполне уверен в собственной устойчивости.
А Инна — непроизвольно придерживала его, точно оберегая от падения.
На вокзале началось какое-то оживление. Вот-вот должна была отправиться последняя электричка на Москву.
Прохожие с удивлением оглядывались на двух взрослых людей, идущих друг за другом: эффектная женщина, вроде бы вполне трезвая, держалась за рубашку молодого высокого парня, обиженно шмыгающего носом.
Парень же направлялся вовсе не в сторону городского центра, а к платформе. Инна, сама не зная почему, следовала за ним в ногу, даже не пытаясь его остановить.
«Надо хотя бы позвонить, — мелькнула у нее мимолетная мысль. — Неудобно. Надя ждет». Но тут ее ребенок, сходя по ступеням железнодорожного моста, споткнулся, и она поддержала его. И больше уже не вспоминала о девочке Наде, ее простоватых родителях и правилах хорошего тона. Это все потом: извинения, заботы, подготовка к свадьбе, покупка костюма для жениха, приглашения, оповещения и прочее.
Они вошли в распахнутые двери электрички, и поезд, набирая скорость, двинулся к Москве.
Рязанская электричка… Это правильно, что о тебе не сложили ни песен, ни стихов, потому что, в конце концов, ты просто средство передвижения. Хотя ты и заставляешь людей встречаться и расставаться…
Глава 11
«Если бы ты знала…»
— Звонила невестушка, — пробурчал дед, когда они чуть ли не на рассвете вернулись домой. — Вы чего там вытворили?
— Мы в жмурки играем, — сказал Алексей. Он все еще не выпал из дурашливой детской игры в мамочку и младенца.
— А ты чего не спишь? — спросила Инна.
— Поспишь тут…
— Бойцы вспоминают минувшие дни… — Алексей с явным наслаждением стягивал с себя парадный костюм.
Дед махнул рукой и скрылся в своей комнате.
— Мама, бо-бо, — Лешка рассматривал какую-то царапину на локте. — Подуй…
Инне игра уже надоела, потому что, хотя Алексей и стал называть ее «мама», это было не всерьез и как бы в насмешку над родственными чувствами.
— Давай ложиться, — сказала Инна. — Завтра тяжелый день.
— Ложиться куда? — наивно спросил Алексей.
— Это пошло, — сказала Инна. — Прекрати.
— Чур, я первый! — Алексей не обратил внимания на ее строгий тон, нырнул в ванную и через минуту позвал: — Мамуся, спинку потри!
«Он заигрался, — подумала Инна. — Какая противная игра».
Она шагнула к ванной и вдруг поняла, что войти стесняется. И еще поняла, что просто обязана войти, что это шанс — все поставить на свои места — раз и навсегда, навечно. Мать моет сына. Все нормально.
— Ма-а, я жду!
Инна выдохнула и открыла дверь.
Алексей отвернулся. Он, наверное, не ждал, что мать войдет. Он просто дурачился.
— Ну что у тебя тут? — улыбнулась Инна.
«Надо смотреть твердо, улыбаться, быть естественной».
Алексей протянул ей мочалку, она намылила ее, провела по его гладкой коже. Непроизвольно поджимала пальцы, чтобы не коснуться ими его тела.
Алексей вздрогнул, сжался, опустил голову.
— Ой, сколько у тебя родинок.
— А у тебя? — хрипловато спросил сын.
— Нет, ты — в отца. А вот подмышки брить не надо. Это… аннэчурли… Как?
— Неестественно, — перевел Алексей и добавил: — Но гигиенично.
— Все! — Инна хлопнула его по спине. — Дальше сам.
И только когда вышла из ванной, почувствовала, как бешено колотится сердце.
«Это аннэчурли, неестественно, — подумала она. — Он уже должен стесняться матери в этом возрасте».
С утра она села на телефон. Теперь надо было обзвонить всех своих старых знакомых.
Татьяне она позвонила в первый же день, но трубку никто не брал. Теперь тоже — длинные гудки. Странно.
— Мне нужен телефон, — забурчал отец. — Ты надолго?
— Звони, у меня никто не отвечает.
Алексей еще спал.
Инна выпила кофе, снова села к телефону. Теперь самое трудное — разыскать Сашу и Костю, Юриных друзей. Она перед ними виновата.
От злобы и отчаяния тогда разругалась с ними. В чем они-то виноваты? В том, что остались живы?
— Алло, простите, может быть, вы мне поможете, — заговорила она быстро, как только на том конце ответили: «Общежитие». — Скажите, пожалуйста, как позвонить на завод?
— На какой завод?
— Ну вот ваше общежитие от завода, да?
— Нет, от фабрики.
— Ну от фабрики, как туда позвонить?