Голый край (СИ) - Пешкин Антон. Страница 29

— Я знаю, пап, — я взяла оружие обеими руками, прикидывая его вес.

В длину оно было около двух лагов — достаточно для того, чтобы держаться на расстоянии от противника. К тому же мне досталась позиция в арьергарде, за забором из заточенных кольев. Рядом со мной стояли и молодые мальчишки, все не старше пятнадцати, но уже и не дети. Никто, наверняка, и не думал, что я могу быть здесь полезна, однако в данной ситуации другого выхода не было — я виновата в случившемся и не имею права сбежать теперь, когда пришло время платить по счетам.

— Борт, — раздался голос Хьялдура и мы с отцом обернулись, — и ты, Майя. Подойдите.

Я закинула длинное для моего роста копье на плечо и вместе с папой пошла за друидом.

Вокруг ярко горели костры и факелы, люди старались как можно лучше осветить деревню перед боем. Приказ на это и на сооружение баррикад поступил от моего отца, благо он имеет какой-никакой военный опыт.

Хьялдур отвел нас к дому старейшины. Он и его жена — единственные, кто отказались покидать деревню в эту ночь и при этом не были обязаны ее защищать. Просто старый упрямец твердо решил рискнуть своей и без того паршивой, с его-то здоровьем, жизнью, а мудрая Офа просто была достаточно верна своему мужу, чтобы остаться с ним. Она стояла на крыльце, вглядываясь в темноту и, казалось, даже не замечая нас. Хьялдуру пришлось демонстративно покашлять, чтобы привлечь ее внимание, и наконец она одарила нас своим все таким же отстраненным, но теперь уже обеспокоенным взглядом.

— Здравствуй, вороненок, — слабо улыбнулась она мне. — И тебе, Борт.

Мы с отцом поклонились.

— Простите, но мне нечего вам сказать, — она слегка склонила голову, — друид пожелал, чтобы я слышала ваш разговор.

Отец понимающе кивнул и взглянул на Хьялдура.

— Борт, все очень плохо.

— Разве? — папа удивленно поднял бровь. — С ними справилась моя шестилетняя дочь. Ты думаешь, мы не сможем их сдержать?

— Дело не в мертвецах, — Хьялдур покачал головой, вздыхая. — Ветра таинственных земель воют со всех сторон. Грядет что-то страшное.

— Не томи, Хьялдур, — вздохнул отец.

— Хельга не позволяла тебе общаться с пилигримами, что приходили тебя навестить, — друид взглянул на меня. — Они верили в твою силу и продолжают верить. Мне пришлось стать для них проводником, но не в мир духов, а в твой мир, Майя.

— Что это значит? — обеспокоенно спросила я.

— Они принесли с собой дурные вести, — Хьялдур склонил голову. — Запад неспокоен. Соль потекла рекой по землям нашего народа, и Скаген стал богат как никогда. Другие же… В их душах стала разрастаться зависть и злоба.

— Ты хочешь сказать, что другие племена хотят напасть на нас? — Офа взглянула на Хьялдура.

— Я не верил в это. Скаген силен, а Ярл славится своей яростью и беспощадностью. Но шторм грядет не только в людском мире, но и в мире духов, и произошедшее с Майей — прекрасное тому подтверждение.

— Ворон? — спросила я.

— Да. Тебя спас Ун, предвестник бед и злых шуток над людьми.

— Что это значит?

— Это значит, что духи в ссоре. Одни желают твоей смерти, а другие — защищают тебя. И ни одного из этих духов я не посмел бы назвать “добрым”. Ты понимаешь? Их битва предрекает нашу битву.

— И что же ты предлагаешь, друид? — тихо спросила Офа, вглядываясь в темноту ночи.

Хьялдур вздохнул и отошел на пару шагов назад. Его лицо, разукрашенное пеплом и дикими красками, окутала вуаль темноты, и в ней череп оленя, казалось, стал его настоящей головой.

— Уходите немедля. Бросьте все. Сожгите дома, посевы, принесите скот в жертву духам и молитесь о прощении. Бегите, куда только глядят ваши глаза — на восток, на север, но бегите. Ибо зло таится не в темных лесах, а в сердцах людей.

По спине у меня пробежали мурашки. Я, не в силах проронить ни слова, смотрела в пустые глазницы оленьего черепа, будто бы под гипнозом. Каждое слово друида, которого я раньше видела лишь веселым и вечно смеющимся, теперь эхом разрывалось у меня в голове, звеня и завывая, подобно зимнему ветру. Не было в этих словах ничего хорошего, и от того они звучали лишь убедительнее.

Бежать. Бежать без оглядки.

Но долго ли получится убегать от судьбы?

Мы с отцом неспешно вернулись к баррикадам на границе деревни, думая каждый о своем и не говоря ни слова. Моя рука крепко сжимала древко копья, пока я думала о том, что все происходящее — лишь моя вина, и ничья больше. Это я пришла в этот мир и решила, будто бы я здесь хозяйка положения. Это я решила, что могу разобраться со всеми проблемами этих людей сама, без чьей-либо помощи и не спрашивая ни у кого совета. И лишь я была виновата в том, что мой эгоизм и чувство собственного достоинства сыграли со мной злую шутку.

В рядах воинов царила мертвая тишина. Все были готовы к бою, их взоры были обращены к лесу, нависнувшему впереди огромной черной стеной. Впереди всех стоял мой отец, держа по топору в каждой руке и тяжело дыша от предвкушения боя. Он удосужился даже снять рубашку и пойти в бой буквально с голым торсом.

Я снова засмотрелась на его огромную спину. Пока все наблюдали за лесом, ожидая, когда наконец появится противник, я разглядывала татуировки, покрывающие всю спину моего отца. У них не было какого-либо общего сюжета, лишь огромное полотно с кучей небольших узоров и изображений. На одном — руны и замысловатая вязь, на другом — человек с головой медведя. Рисунки, значения которых я не знала и не понимала, покрывали буквально всю поверхность его спины, а выше всех, уже на самой шее, красовался растянувшийся в издевательской улыбке человеческий череп.

Я разглядывала его спину, казалось, больше часа, а воины вокруг все не смыкали глаз, наблюдая за лесом. Но время шло, вскоре многие расслабились и уселись на сырой земле, положив оружие рядом с собой. Среди воинов начались сперва тихие перешептывания, а затем и негромкие разговоры. Кто-то уже даже начал клевать носом — в конце концов, все они наверняка целый день трудились и теперь хотели лишь добраться до своих кроватей. И сколько бы мы ни ждали, сколько бы ни вглядывались в темноту, ни один мертвец так и не появился.

И лишь когда пробились первые лучи солнца, а воины вокруг меня спали, устроившись прямо на сочной травке, я заметила его.

Ворон с серебристыми кончиками перьев и голубыми глазами сидел на высокой ветви, пристально глядя на меня.

Ун, злой шут. Дух обмана и злого умысла сторожил нашу деревню всю ночь.

Всю ночь сторожил меня.

С той странной, полной страха ночи прошло несколько дней.

Жизнь быстро вернулась в привычное русло, будто бы все забыли о том, какая опасность грозила им совсем недавно. Также, как и раньше, люди работали в полях, по вечерам выпивали и танцевали под музыку Хендерсона.

Я же просто наслаждалась летом, этой короткой передышкой между одной морозной зимой и другой. У меня уже появилось любимое место в этой деревне, где меня можно было найти почти что всегда. Недалеко от солеварни, которую мы спрятали под тонкими стенами и крышей от непогоды и посторонних глаз, росла раскидистая береза. Вокруг не было ничего, лишь небольшая полянка, на которой иногда можно было увидеть пасущуюся козу.

Именно под этим деревом я и проводила свободное время. С моря задували теплые ветра, а солнце пряталось за густой кроной из тонких, горящих в его лучах листьев. На этом маленьком островке прохлады было особенно приятно наблюдать за тем, как работают другие люди — солевары все также трудились в поте лица даже под палящим солнцем. Да и просто смотреть на свое детище, свое первое изобретение в этом мире было слишком приятно, чтобы перебраться под другое дерево.

Я просто лежала на низкой, густой травке, пожевывая длинную соломинку. Мне в очередной раз удалось уйти от ответственности за свои идиотские поступки, так о чем еще волноваться? Вот я и расслаблялась. Вернее, расслаблялась бы, но услышала чьи-то шаги неподалеку, а затем и перешептывания нескольких детских голосов.