Голый край (СИ) - Пешкин Антон. Страница 7

— Папа, тебе трудно. И мама хочет помогать тебе. А ты не разрешаешь.

— Но милая моя, я ведь беспокоюсь о…

— Не надо! — резко и настойчиво оборвала его на полуслове. — Я сама! Ты переживаешь?

— Да, переживаю. Я знаю, что ты умная девочка, но всякое бывает.

— Тогда давай я буду с дядей умным! — ударила ладошкой по столу и тут же об этом пожалела. Больно же. Еще и отец не понял о ком говорю. — Хьялдур дядя!

Когда отец услышал это имя, то тут же выронил деревянную ложку. Ребенок тянется к родителям, потому что они становятся для него образами для подражания. Если ребенок тянется к знахарю, к колдуну, то это как минимум необычно.

— Будешь… с друидом? — переспросил он. Уже слышала это слово, но оно слишком сложное, чтобы его можно было сразу запомнить. — Зачем, вороненок?

— Чтобы дядя друид мне рассказывал разное, а я не сама была.

— Рассказывал? Что рассказывал? — отец удивленно вскинул брови.

— Про траву и про умное!

Отец замолчал. На его лице читалась смесь удивления, непонимания и гордости. Его дочь в возрасте меньше года уже тянулась к знаниям, которые многим и во взрослой-то жизни не сдались. С другой стороны, он отчаянно отказывался признавать тот факт, что травы и знания его дочери интереснее кукол, игрушек и прочих детских забав.

— Майя, это…

— Хочу! А когда солнце опускается, меня домой, и я буду с мамой и папой!

Мужчина тяжело вздохнул. Мы договорились, что он попробует поговорить с Хьялдуром после какого-то праздника — только сейчас узнала это слово. Меня это устраивает. Хотя значило, что это как минимум случится в этом году, ведь праздники раз в год и бывают.

Довольная собой, после ужина крепко уснула в кроватке.

Праздником, про который говорил отец оказался, кто бы ожидал, мой день рождения. К этому сроку уже уверенно переставляла ногами в вертикальном положении и даже могла смешно бегать, размахивая руками во все стороны. Балансировать было сложно, и пусть я и падала, но сразу же вставала. Мама мои игры поощряла и с радостью гонялась за мной по дому. Иногда мы выходили с ней погулять по деревне уже за ручку. Правда, долго так гулять не могла и быстро уставала, так что матери все еще приходилось таскать меня на своих хрупких, нежных руках.

В тот день она разбудила меня, поцеловав в лоб. Как оказалось, разбудить меня довольно легко. Пару раз я чуть не расплакалась — тело берет свое — но сдержалась, дабы не беспокоить родителей лишний раз. Под руку поднялась с кровати, и мать принялась наряжать меня в темно-серое платье, сшитое, как понимаю, кем-то из деревни. До этого одежды у меня не было, и я носилась по дому голая. На улицу выходила разве что в легкой ткани, накинутой на плечи на манер накидки.

Теперь же у меня была полноценная одежда! Жаль, в зеркало посмотреть не могу, но это и неважно. Платья не очень люблю, несмотря на их удобство — это во мне говорит прежний я, Дима. Впрочем, для такого дня можно и сделать исключение.

К обеду папа вынес стол из дома на улицу вместе со стульями, пока мама активно что-то готовила в металлическом котелке. Я же сидела на бревне возле дома и, жмурясь от яркого, теплого солнца, разглядывала траву под босыми ногами. Уже вовсю цветут одуванчики, как маленькие солнышки прорываясь сквозь низкую траву то тут, то там, а в серединках снуют маленькие муравьи, что-то ища. Не заметила, как у нашего дома собралась чуть ли не вся деревня, причем сомневаюсь, что так отмечали бы день рождения кого-то другого, потому что раньше такого не было. Или традиция такая..?

В общем, по одуванчикам могу сказать, что сейчас примерно май. Не знаю, как он называется на местном языке, но на русском, который, к счастью, помню, именно так.

Родители неожиданно взяли меня за обе руки и торжественно повели к нескольким составленным вместе столам, ломящимся от пусть и однообразных, но весьма богатых яств. Старик с тагельхарпой ударил смычком по струнам. Полилась медленная, радостная музыка. Мама вместе со мной на руках уселась во главе стола, и лишь после этого сели все остальные. Множество людей по очереди вставали со своих мест и произносили долгие, даже несколько поэтичные речи. Улыбалась я искренне — все-таки приятно это, столько людей меня еще не поздравляли.

На прошлом дне рождения тоже было много людей. Год назад, когда я появилась на свет, уже тогда начала забывать о дне смерти в теле мужчины. Но теперь почему-то задумалась об этом. В последний раз вспоминала ощущения, накатывающие от близкого конца, зимой, во время голода.

Из транса и размышлений о грустном меня вывел громкий голос отца. Он встал со стула и поднял в воздух огромную по моим меркам деревянную кружку, явно наполненную чем-то горячительным, и в отличие от других коротко и весело прокричал:

— Ты — наше солнце, наш прекрасный цветок и умный вороненок! С днем рождения, доченька!

Глава 4: Друид

— Ха! Это ты хорошо выдал, Борт! — весело усмехнулся друид.

Отец выполнил обещание, и уже на следующий день мы вместе пришли в хижину Шамана недалеко от деревни. По законам жанра, жил он отдельно от всех — на опушке леса гигантских деревьев.

— Хьялдур, будь это шуткой, я бы смеялся громче твоего, и ты это знаешь, — с серьезным лицом ответил папа, скрестив руки на груди.

Друид помрачнел и стал переводить взгляд с отца на меня и обратно.

— Но как это может не быть шуткой, Борт? Я не сиделка. Да, люблю и уважаю твою дочь за ее дар, но у меня ведь куча дел помимо ухаживания за ребенком. Разве Хельга не должна следить за ней?

Папа уже собирался было ответить, как я широкими шагами вышла вперед и деловито подняла руку вверх.

— Подожди, папа! Я буду говорить! — сказала максимально серьезно. Тем не менее Хьялдур тепло улыбнулся, но могу его понять. — Хьялдур, извини что говорила плохое слово.

Друид рассмеялся и присел на корточки возле меня. Положив руку на макушку, он хотел было сказать что-то вроде “я не держу на тебя зла”, но приложила ладонь к его губам, скрытым за колючей бородой. Пусть помолчит, сейчас говорю я.

— Но папа не шутит. И я не шучу. Хочу смотреть, как ты делаешь разное, и чтобы ты рассказывал про траву и про остальное.

— Ты хочешь учиться травничеству? — удивленно переспросил он, отчего его борода стала щекотать мою маленькую ладонь.

— Я маленькая, но умею много всего! Могу говорить и слушать, могу сама кушать и ходить в туалет. Не буду мешать твоим делам.

Друид нахмурился и встал во весь рост. Было видно, что он сомневается в своем решении, и внутри него борются страх и интерес. Пока что ни одно из этих чувств не могло победить. Хьялдур стал расхаживать по небольшой лачуге, размышляя о том, как ему поступить.

— Значит, ты хочешь учиться делу друида? Не играть в куклы с другими детьми, не петь?

Кивнула в ответ.

— Но ты ведь понимаешь, что девочка не может стать друидом? Ими бывают только мальчики, это правило.

— А я буду как мальчик!

От моих слов у отца перехватило дыхание, и он закашлялся. Хьялдур, тихо посмеиваясь, похлопал его по спине.

— Дочка у тебя — цветок в снегу! Такие рождаются раз в тысячу лет, Борт! — с улыбкой сказал он.

— Да уж… — натянуто усмехнулся папа, глядя на меня. — Надеюсь, что она просто опережает свой возраст, и это пройдет.

— Надеюсь, что нет, — хитро улыбнулся Друид. Он громко хлопнул в ладоши. — Да будет так! Я, Хьялдур Ольсен, беру твою дочь, Майю Бортдоттир, в свои ученики! Отныне буду обучать ее ремеслу друидов, но при одном условии, — он наклонился, глядя мне в глаза. Его лицо было напротив моего на расстоянии дыхания. — Взамен Майя расскажет мне о том, кто она такая.

— Идет! — весело ответила и протянула руку друиду.

Тот лишь заулыбался во весь рот и аккуратно сжал маленькую ладонь своей огромной медвежьей лапой.

В целом уговаривать Хьялдура не пришлось, он согласился гораздо быстрее, чем я того ожидала, но тем и лучше. В какой-то мере могу его понять — для этого, да и для своего мира, я абсолютный уникум. Задумывалась об этом прежде, но так и не смогла найти объяснения тому, почему могу, к примеру, мыслить и говорить в настолько раннем возрасте. Чисто с биологической точки зрения мой мозг должен увеличиться более чем в три раза к трем годам жизни, и именно тогда дети начинают составлять сложные предложения. Эти знания почерпнула еще из прошлой жизни — уже когда мне было лет четырнадцать, и на свет у меня появилась сестра. Иными словами, с научной точки зрения я не могу делать то, что могу делать.