Песнь уходящего лета (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна. Страница 14

Скрываясь за дверью ванной комнаты, я слышу тихую мелодию звонка, но не предаю этому значения.

На сверхзвуковой скорости ополаскиваюсь от песка, наношу немного геля для душа на мочалку и быстро разношу по телу ароматную пенку, наспех вытираюсь, на мгновение зависаю перед первым действительно взрослым и очень сложным выбором — надеть бельё и халат или отправиться прямо в полотенце.

В итоге, стянув кончики в узел покрепче, смело выхожу в тёмный коридор и ныряю в большую комнату, где в кресле по плану меня должен дожидаться мужчина. Вот только его в кресле нет.

Я тихо иду по дому, пока не нахожу его в кухне. Павел Александрович стоит рядом с початой бутылкой чего-то горячительного, его руки до побеления сжимают край стола, а взгляд устремлён в сумерки за окном. И когда так сильно успело потемнеть?

Я подкрадываюсь сзади и прижимаюсь щекой к его левой лопатке, прислушиваясь к учащённому биению сердца.

— Я вернулась, — неуверенно говорю ему. — А ты не дождался.

— Маш, оденься.

Его ледяной тон вонзает в меня тысячи иголок, и я съёживаюсь, но не отступаю. Ни за что в жизни не сдвинусь с этого места, пока не получу объяснений.

— Нет.

— Да, — отрезает он разворачиваясь.

Его лицо хмурое, брови сведены вместе, губы сжаты в тонкую нить.

— Что-то случилось? — испуганно спрашиваю у него, но он мотает головой.

— Нет, — и как-то обречённо продолжает: — Да. Ты больше не можешь оставаться жить в моём доме.

— Это как-то связано с… тем, что произошло? — догадываюсь я.

— Это связано с тем, что чуть было не произошло. Это ошибка, Маш. Мы не можем…

— Ошибка? — мой голос кажется мне визгливым и громким. — То, что вы целовали меня, ошибка? Или то, что вы хотели меня целовать? Или то, что вы были совсем не прочь продолжить..?

— Да, Маш, да, ты это хочешь услышать? Всё это… неправильно. О-шиб-ка! Понимаешь?

— Я люблю вас, Павел Александрович… — говорю тихо, чувствуя, как горячие дорожки слёз сбегают по щекам и встречаются на подбородке.

— Маш, не говори глупостей! — он закатывает глаза. — Какая любовь?! Ты меня абсолютно не знаешь, как и я тебя. То, что мужчина увлёкся молоденькой жиличкой, это нормальное явление. Но кроме физического влечения есть ещё очень много разных аспектов, в том числе, моральные принципы. И мои принципы не позволяют мне завести подобного рода интрижку!

— Где же были ваши принципы, когда вы едва ли не пытались меня сожрать?

— Оступился. Говорю же, просто ошибка, которая больше не повторится. Понимаешь, Маш? Просто нельзя больше допускать подобное, поэтому ты должна одеться, и я отвезу тебя в приличный гостевой дом.

— А что мне делать? Что мне делать с моими чувствами?! — кричу несдержанно, размазывая по лицу потоки слёз.

— Да нет никаких чувств, Маш. Ты всё придумала. Вообразила себе роман, которого нет и быть не может. — его голос звучит приглушённо, обессиленно. — Маш, тебе восемнадцать лет, мне — сорок три. Я гожусь тебе в отцы. У меня есть дочь, Маш, на десять лет тебя младше. И стоит мне лишь на мгновение представить, что такой же старик будет однажды её целовать, желать большего, отчаянно желать, Маш, как мне хочется хорошенько наподдать самому себе.

— Но вы же совсем не старый, — вяло возражаю я. — И потом, мне всё равно, сколько вам лет. Разве можно приказать чувствам?

— Да услышь ты меня, Машенька! Ты всё придумала! Какие чувства тут могут быть? — Он показывает рукой на себя. — Не выдумывай. И не принимай на свой счёт. Ты — очень милая, умная девочка. Такая, что устоять практически невозможно. Но быть взрослым — это, в первую очередь, умение принимать решения и нести ответственность.

— А разве мнение других учитывать необязательно?

— Ты уедешь, и всё пройдёт. Забудешь, как только смоется запах моря с твоих волос. Поэтому мне очень важно поступить правильно и не наломать дров.

— А если не пройдёт?

— Пройдёт, Машенька. Это не любовь. Это просто ерунда от скуки.

Я смотрю в его глаза, но вижу в них лишь отстранённую холодность и безразличие и понимаю, что это конец.

Конец всем моим наивным мечтам. Конец моей первой любви, которой даже не оставили шанса случиться.

Молча разворачиваюсь на босых пятках и иду в сторону комнатушки, в которой не проведу больше ни одной ночи.

Почему-то мне вспоминаются легенды о Чаше любви. И я решаюсь на отчаянную глупость.

Надеваю удобную одежду и обувь и открываю окно.

Ничего больше я так отчаянно не хочу, как встретить свою настоящую любовь.

Потому что та, что у меня уже есть, неправильная и невозможная.

Осторожно выбираюсь на улицу прямо в распахнутое окно, а потом бегу.

Мне всё равно, кто и что подумает. Я просто не хочу больше чувствовать всё это.

Ветер доносит до меня солёные брызги. Стоять здесь, на скалистом возвышении, мне боязно. Кажется, того и гляди, ноги соскользнут с сырой каменной поверхности, и я полечу вниз.

Сомнительно, что ржавый металлический трос — единственная преграда между мной и бурлящими от шторма водами Чёрного моря — удержит меня от падения. Если этому суждено будет случиться, волны поглотят меня в считанные секунды. Была и нет. Никто даже не заметит.

Какая же я глупая! Правильно он считает меня ребёнком! Понадеялась на что-то большее тогда, когда мужской интерес схлестнулся с нерастраченными отцовскими чувствами. Иначе почему он постоянно сравнивает меня со своей дочерью?

Смахиваю слёзы обиды, кусаю до боли губы, отчаянно желая хоть на мгновение унять эту сердечную боль, успокоить душевные терзания, перестать проигрывать в памяти самые позорные минуты своей юной жизни.

Минуты, когда я вдруг решила, что взрослый мужчина, ровесник моего отца, мужчина, который был рядом все эти десять дней и невольно заражал меня этой неизлечимой болезнью под названием первая любовь, мужчина, который смотрел на меня своим пронзительным взглядом так часто, что моё сердце подлетало к самому горлу, мог воспылать ко мне взаимной симпатией.

Ну, конечно, не мог! Куда смотрели мои глаза? Я для него всего лишь девчонка. Ре-бё-нок! И как же мне теперь преодолеть свой стыд и вернуться в тот дом? Как снова взглянуть в его глаза? У меня не осталось больше времени, мне нужно запаковать свои вещи в чемодан и сесть на автобус. Уехать подальше отсюда. Встретиться с Лизкой. Забыть.

Хочется, не хочется, а придётся вернуться. Деньги, документы, телефон… Всё осталось в его доме.

Так я пытаюсь убедить себя, что ничего страшного и непоправимого не произошло. Возможно, я смогу вернуться сейчас в тот дом, проскользнуть незамеченной в выделенную мне комнату, собрать вещи, уехать по возможности или найти другое жильё и прорыдать всю ночь в подушку.

Или, напротив, я могу невозмутимо улыбнуться и сказать ему, что ошиблась. Что мне очень жаль, что я столь опрометчиво призналась ему в пылкой юношеской влюблённости, а потом ещё и пыталась его переспорить, что-то доказать.

Только вот в чём загвоздка — врать я не умею. А жаль мне лишь по одному поводу: Павел не ответил мне взаимностью.

Можно ли по-настоящему влюбиться за десять дней, когда тебе восемнадцать? Легко!

Но сомневаюсь, что многие наивные девушки моих лет выбирают самую неподходящую кандидатуру для лёгкого курортного романа.

И больше чем уверена, что не многие наивные девушки моих лет сбегают после провального признания поздним вечером к скалам. Туда, где бушует штормящее море.

И уж вовсе не многие размышляют о том, как стыдно им вернуться в дом, где неминуемо придётся столкнуться с объектом своей невзаимной первой любви.

Свет фар разрезает холодную взвесь. От этих брызг я уже насквозь промокла, но не могу найти в себе сил сдвинуться с места и просто вернуться назад.

Даже и не замечаю, что зуб на зуб не попадает, — настолько я замёрзла.

— Маш, — слышу за спиной его голос, — Машенька. Я сейчас подойду, ладно?

— Мне всё равно, — глухо отзываюсь в ответ.

— Ну что ты, Машенька? Мы оба знаем, что это не так.